Испытание невиновностью - Кристи Агата - Страница 23

Филип Даррант не слишком был опечален смертью миссис Аргайл. Конечно, лучше бы она умерла, скажем, от пневмонии, в своей постели. А убийство – это всегда скверно, это скандальная известность, кричащие заголовки в газетах. И потом – если уж убийство, то хоть было бы приличное! Преступник, например, какой-то свихнувшийся тип, мотив – какая-нибудь психологическая тарабарщина, и все пристойно. А тут – брат Мэри. Приемный ребенок с дурной наследственностью. Такие всегда сбиваются с пути. Теперь ничего хорошего ждать не приходится. Завтра явится старший инспектор Хьюиш, начнет расспрашивать эдаким вкрадчивым голосом с мягким выговором, как у всех уроженцев Западного побережья. Надо обдумать, что отвечать...

Мэри расчесывала перед зеркалом свои длинные волосы. Ее безмятежная отстраненность раздражала его.

– Полли, ты, надеюсь, хорошо продумала, что завтра будешь говорить?

Она обратила на него недоуменный взгляд.

– Придет старший инспектор Хьюиш. Снова будет расспрашивать, чем ты занималась вечером девятого ноября.

– Ах, ну да. Но это было так давно. Едва ли кто помнит.

– Он-то помнит. В этом вся штука. Он помнит. У него все записано в каком-нибудь специальном блокнотике.

– Правда? Неужели они все это хранят?

– Еще бы! В течение десяти лет, в трех экземплярах. Но с тобой, Полли, все просто. Скрывать тебе нечего. Ты была со мной в этой комнате. На твоем месте я бы не упоминал, что между семью и семью тридцатью ты отсюда выходила.

– Но я же только в ванную. В конце концов, – резонно возразила она, каждый может выйти в ванную.

– В то время ты ему об этом не говорила. Я помню.

– Я, наверное, случайно забыла ему сказать.

– Я подумал, из инстинкта самосохранения... Во всяком случае, я помню, как ты вернулась. Так вот: мы были тут, играли в пикет[21] от половины седьмого и до того времени, когда Кирсти подняла тревогу. Это наша с тобой версия.

– Хорошо, дорогой, – спокойно, даже безучастно проговорила она.

«Нет у нее воображения, что ли, – подумал он. – Неужели она не понимает, что нас ждет?»

Он подался вперед.

– Знаешь, все-таки интересно... А тебе совсем не хочется узнать, кто ее убил? Мы все понимаем – Микки туг совершенно прав, – что это один из нас. Разве тебе не любопытно, кто?

– Не ты и не я, – сказала Мэри.

– И больше тебя ничего не волнует? Полли, ты удивительное создание!

Она чуть-чуть покраснела.

– Не понимаю, что тебя удивляет.

– Верю, что не понимаешь... Ну а я совсем другой. Я любопытен.

– Мне кажется, мы никогда ничего не узнаем. И полиция тоже.

– Возможно. У них действительно очень мало шансов продвинуться в расследовании. Но у нас совсем иное положение.

– Что ты хочешь сказать, Филип?

– Ну... мы располагаем кое-какими сведениями. Мы знаем нашу маленькую компанию изнутри, знаем, кто чем живет. Ты-то, во всяком случае, знаешь. Ты выросла с ними. Хотелось бы услышать твое мнение. Как ты думаешь, кто?

– Понятия не имею, Филип.

– Тогда попробуй догадаться.

– Я бы вообще предпочла этого не знать. Предпочла бы даже об этом не думать.

– Ты страус, – сказал Филип Даррант.

– Честно тебе говорю, я не вижу смысла гадать. Гораздо лучше ничего не знать. И пусть все идет, как прежде.

– А вот этого уже не будет, моя дорогая. Пришла беда – отворяй ворота.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну вот, смотри: возьмем, например, Эстер и ее друга – этого ретивого молодого доктора Доналда. Славный малый, серьезный, о больных печется. Вообще-то он не верит, что Эстер могла это совершить, но... все-таки его гложет сомнение... С какой тревогой он на нее смотрит, когда думает, что она этого не замечает. Но она прекрасно все замечает. Вот видишь! Может быть, действительно, это она. Тебе лучше знать. А если не она, как ей себя вести с этим молодым человеком? Все время ему твердить: «Честное слово, это не я!» Больше ей ничего не остается.

– Право, Филип, по-моему, все это твои фантазии.

– Зато ты, Полли, совсем не способна пофантазировать. Ладно, возьмем беднягу Лео. Свадебные колокола откладываются на неопределенное время. Гвенда жутко расстроена. Ты заметила?

– Не могу поверить, неужели отец снова хочет жениться? В его-то годы!

– Еще как хочет! Но понимает, что любой намек на это приведет к тому, что их с Гвендой заподозрят в убийстве. Вот такой переплет.

– Какой бред! Подумать, что отец мог ее убить! Это невозможно, – сказала Мэри.

– Очень даже возможно. Читай газеты.

– Возможно, но только не в нашем кругу.

– Какой снобизм, Полли! Теперь посмотри на Микки. Его что-то гложет. Что-то с ним неладно, зол на всех и на вся. А Тина, всегда такая открытая, безмятежная, искренняя... Но если бывают на свете каменные лица, то теперь у нее именно такое лицо. Затем бедная старая Кирсти...

Мэри немного оживилась.

– Наверное, это был бы выход!

– Кирсти?

– Да. В конце концов, она иностранка. И потом, последние год-два она страдает сильнейшими головными болями... По-моему, гораздо более вероятно, что преступление совершила она, а не кто-то из нас.

– Бедняжка! – сказал Филип. – Тебе не кажется, что она все прекрасно понимает? Понимает, что мы дружно свалим всю вину на нее. Потому что нам это удобно. Она ведь не член семьи. Ты заметила, как она сегодня вечером забеспокоилась? Они с Эстер в одинаковом положении. Что она может нам сказать? «Я не убивала свою подругу и благодетельницу»? Чего стоит ее заявление? Кирсти сейчас хуже всех, несравнимо хуже... Она ведь одна. Сейчас она перебирает в уме каждое свое слово, каждый недовольный взгляд в сторону миссис Аргайл, боясь, что это припомнят и обратят против нее. Ей нечем доказать свою невиновность.

– Успокойся, Фил. В конце концов, что мы можем поделать?

– Постараться узнать правду.

– Каким образом?

– Наверное, есть способы. Мне хотелось бы попробовать.

Мэри встревожилась.

– Какие еще способы?

– О, можно, например, бросить пробный камешек и посмотреть, какая последует реакция. Ну... сказать нечто такое, – он помедлил, – такое, что будет иметь смысл только для убийцы и на что невиновный никак не прореагирует. – Он снова замолчал, что-то обдумывая, потом поднял взгляд на жену и сказал:

– Мэри, разве тебе не хочется помочь тем, кто невиновен?

– Нет! – вырвалось у нее. Она подошла к нему, опустилась на колени возле его кресла. – Фил, я не хочу, чтобы ты в это вмешивался. Не надо ничего придумывать, не надо никому расставлять ловушки. Я прошу тебя! О Фил, ради Бога!

Филип поднял брови.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он и положил ладонь на ее аккуратно причесанную золотоволосую голову.

Майкл Аргайл лежал без сна, напряженно вглядываясь в темноту.

Мысль его металась по кругу, как белка в колесе, все время возвращаясь в прошлое. Почему он не может остановиться? Почему должен всю жизнь таскать за собой свои воспоминания? Какой в этом смысл? Почему он так ясно помнит эту маленькую комнатенку в лондонских трущобах с ее веселым беспорядком и себя «нашего Микки». Какой пьянящий дух безалаберной свободы царил там! Как весело было на улице в компании таких же, как он, мальчишек! Мать, яркая блондинка (крашеная, теперь-то он, умудренный жизненным опытом, это понимает), которая частенько возвращалась домой, распаленная гневом, случалось, что и поколачивала его (ясное дело, тому виною джин). Зато в минуты хорошего настроения ею овладевала необузданная веселость. Они вкусно ужинали рыбой с жареной картошкой, и мать пела что-то чувствительное. Иногда они ходили в кино. И конечно же рядом с нею неизменные «дяди», как он должен был их называть. Родной отец давно от них ушел, Микки его совсем не помнит... Но мать не дает «дядям» спуску. «Микки не тронь!» – говорит она, замахиваясь на очередного «дядю».

Потом наступили тревожные военные дни. Ожидание бомбежек, прерывистый вой сирены. Свист бомб. Ночами они укрываются в метро. Вот где настоящее веселье! Здесь собирается вся улица, приносят с собой сандвичи и шипучку. Почти всю ночь мимо проносятся поезда. Вот это жизнь! Бурная, кипящая жизнь!