Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни.1971–1980

Высоцкий Владимир Семенович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни.1971–1980 - Высоцкий Владимир Семенович - Страница 16

Изменить размер шрифта:

Песня о сумасшедшем доме

Сказал себе я: брось писать, —

но руки сами просятся.

Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!

Лежу в палате – ко́сятся,

не сплю: боюсь – набросятся, —

Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.

Бывают психи разные —

не буйные, но грязные, —

Их лечат, мо́рят голодом, их санитары бьют.

И вот что удивительно:

все ходят без смирительных

И то, что мне приносится, всё психи эти жрут.

Куда там Достоевскому

с «Записками» известными, —

Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!

И рассказать бы Гоголю

про нашу жизнь убогую, —

Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.

Вот это му́ка, – плюй на них! —

они ж ведь, суки, буйные:

Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!

Вчера в палате номер семь

один свихнулся насовсем —

Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.

Я не желаю славы, и

пока я в полном здравии —

Рассудок не померк еще, но это впереди, —

Вот главврачиха – женщина —

пусть тихо, но помешана, —

Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»

Я жду, но чувствую – уже

хожу по лезвию ноже:

Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два…

И я прошу моих друзья,

чтоб кто бы их бы ни был я,

Забрать его, ему, меня отсюдова!

1966

Про черта

У меня запой от одиночества —

По ночам я слышу голоса…

Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —

Глянул – черт, – вот это чудеса!

Черт мне корчил рожи и моргал, —

А я ему тихонечко сказал:

«Я, брат, коньяком напился вот уж как!

Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…

Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,

Сядь со мной – я очень буду рад…

Да неужели, черт возьми, ты трус?!

Слезь с плеча, а то перекрещусь!»

Черт сказал, что он знаком с Борисовым —

Это наш запойный управдом, —

Черт за обе щёки хлеб уписывал,

Брезговать не стал и коньяком.

Кончился коньяк – не пропадем, —

Съездим к трем вокзалам и возьмем.

Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…

Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:

Или он по новой мне пригрезился,

Или это я ему кажусь.

Черт ругнулся матом, а потом

Целоваться лез, вилял хвостом.

Насмеялся я над ним до коликов

И спросил: «Как там у вас в аду

Отношенье к нашим алкоголикам —

Говорят, их жарят на спирту?!»

Черт опять ругнулся и сказал:

«И там не тот товарищ правит бал!»

…Всё кончилось, светлее стало в комнате, —

Черта я хотел опохмелять.

Но растворился черт как будто в омуте…

Я все жду – когда придет опять…

Я не то чтоб чокнутый какой,

Но лучше – с чертом, чем с самим собой.

1966

Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате

(из кинофильма «Саша-Сашенька», 1966)

Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —

Его еще Наполеон застал, —

Но вот его назначили для слома,

Жильцы давно уехали из дома,

Но дом пока стоял…

Холодно, холодно, холодно в доме.

Парадное давно не открывалось,

Мальчишки окна выбили уже,

И штукатурка всюду осыпалась, —

Но что-то в этом доме оставалось

На третьем этаже…

Ахало, охало, ухало в доме.

И дети часто жаловались маме

И обходили дом тот стороной, —

Объединясь с соседними дворами,

Вооружась лопатами, ломами,

Вошли туда гурьбой

Дворники, дворники, дворники тихо.

Они стоят и недоумевают,

Назад спешат, боязни не тая:

Вдруг там Наполеонов дух витает!

А может, это просто слуховая

Галлюцинация?..

Боязно, боязно, боязно дворникам.

Но наконец приказ о доме вышел,

И вот рабочий – тот, что дом ломал, —

Ударил с маху гирею по крыше,

А после клялся, будто бы услышал,

Как кто-то застонал

Жалобно, жалобно, жалобно в доме.

…От страха дети больше не трясутся:

Нет дома, что два века простоял,

И скоро здесь по плану реконструкций

Ввысь этажей десятки вознесутся —

Бетон, стекло, металл…

Весело, здорово, красочно будет…

1966

Песня о сентиментальном боксере

Удар, удар… Еще удар…

Опять удар – и вот

Борис Буткеев (Краснодар)

Проводит апперкот.

Вот он прижал меня в углу,

Вот я едва ушел…

Вот апперкот – я на полу,

И мне нехорошо!

И думал Буткеев, мне челюсть кроша:

И жить хорошо, и жизнь хороша!

При счете семь я все лежу —

Рыдают землячки́.

Встаю, ныряю, ухожу —

И мне идут очки.

Неправда, будто бы к концу

Я силы берегу, —

Бить человека по лицу

Я с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне ребра круша:

И жить хорошо, и жизнь хороша!

В трибунах свист, в трибунах вой:

«Ату его, он трус!»

Буткеев лезет в ближний бой —

А я к канатам жмусь.

Но он пролез – он сибиряк,

Настырные они, —

И я сказал ему: «Чудак!

Устал ведь – отдохни!»

Но он не услышал – он думал, дыша,

Что жить хорошо и жизнь хороша!

А он все бьет – здоровый, черт! —

Я вижу – быть беде.

Ведь бокс не драка – это спорт

Отважных и т. д.

Вот он ударил – раз, два, три —

И… сам лишился сил, —

Мне руку поднял рефери́,

Которой я не бил.

Лежал он и думал, что жизнь хороша.

Кому хороша, а кому – ни шиша!

1966