Ведьмино отродье - Сатклифф Розмэри - Страница 16

Поднялся шквал криков, какой-то несчастный, судорожно перебирая ногами в пустоте, висел, уцепившись за край лесов, а двое напарников тащили бедолагу обратно. Стоявший ниже, где падавшая доска едва его не задела, ревел старший артели:

— Святой Лука и его святые рога! Неужто до сих пор не знаете, как доску донести? Чуть ветерок под локоть толкнет — и выронили!

Резкий всхлип позади заставил Ловела опустить взгляд, обернуться. Ник Редполл скорчился у основания колонны, закрыв лицо рукой.

— Ничего, — сказал Ловел. — Ничего. Только доска сорвалась.

Ник Редполл медленно отвел руку и посмотрел мимо Ловела вверх, на мастеровых на лесах, теперь громко переругивавшихся. Попробовал улыбнуться, но лицо его стало мертвенно-бледным, а веснушки оттого — прямо черными. Он будто бы был под властью кошмара, от которого еще не совсем освободился.

— Только доска… — повторил Ловел.

— Доска… Но показалось, что Барти… — Ник попытался шутить: — В голове у меня никак помутилось! Барти с лесов не упал бы, даже и захоти он; ему, как говорит, сам черт ворожит!

— Дело не в нем — это ты упал, да? — выпалил Ловел.

— Упал?… — повторил за Ловелом Ник, чтобы выиграть время.

— Упал с лесов. И прямо сейчас во второй раз — упал, увидев, что Барти сорвался… так ты покалечил ногу.

Настало долгое молчание. На лесах мастеровые угомонились, взялись за дело. Тогда Ник, с усилием, повернул голову.

— Да. Уже два года тому. — Он потянулся за костылем. — Мне надо идти, а то скоро будут от колокольни кричать, где их канат.

— Ник, — быстро проговорил Ловел, — после работы вечером приходи в приют. Спроси меня, если там не застанешь.

Они стояли, глядели друг на друга.

— А зачем? — наконец задал вопрос Ник.

— Я хотел бы осмотреть твое колено.

— Оно перестало сгибаться, — произнес Ник угрюмо.

— Да, знаю. И все равно я хочу посмотреть.

Ник опустил взгляд на свою правую руку, сжавшуюся в кулак.

— А вы сможете?… Да нет же, конечно, не сможете…

Ловел сказал:

— Я не знаю, смогу — не смогу. Моя бабка обладала ясновидением, я — нет. Но, пожалуйста, Ник… После вечерни…

— Я для рабочих буду варить.

— Значит, когда закончишь.

Ник продолжал глядеть на кулак. Потом кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Я приду, — сказал через плечо, поправляя бухту каната.

Но Ловел не был уверен, что Ник придет. Не совсем был в этом уверен. Однако поздним вечером Ник Редполл предстал перед ним в маленькой тесной аптекарской — настороженный, будто ожидавший порки.

Ловел заставил мальчика сесть на свою кровать, из досок, в углу, снял с него изодранные штаны, зажег еще свечу и опустился рядом с ним на колени.

— А теперь дай я посмотрю.

Но, как обычно, он не столько осматривал, сколько ощупывал, не столько ощупывал, сколько прозревал с помощью рук. Вот неровный белый рубец, где была гнойная рана, вот, с тыльной стороны колена, натянутое, как тетива, сухожилие… которое все туже и туже натягивалось, сгибая колено поврежденной ноги, пока она совсем перестала разгибаться… Когда Ловел, наконец, поднял взгляд, глаза мальчика, широко раскрытые, голубые, серьезные смотрели на него вопрошающе. Кончик языка напряженно прижимал нижнюю губу, хотя Ник не проронил ни звука.

— Болит? — спросил Ловел.

— Теперь нет.

— Будет болеть, если я попробую ногу выпрямить.

— Думаете… думаете, сможете? — спросил Ник хриплым голосом. — Лучше я пойду, займусь своим делом.

Ловел поднялся, направился к печке из кирпича в другом углу аптекарской — посмотреть на снадобье от кашля, кипевшее на огне. И вдруг вспомнил: точно так же десять лет назад он должен был сам решать судьбу Храбреца. Никто не прикончит Ника Редполла, стукнув камнем по голове. Если Ловел оставит его ногу как есть, для мальчика все, как есть, и останется. И не лучше ли так — чем причинить ему боль, какую он, Ловел, неизбежно должен ему причинить, какая будет мучить его — вместе с надеждой — долгие месяцы, а потом, возможно, признать, что оба они проиграли? Но ведь есть шанс — Ловел на ощупь определил. Шанс есть.

Ловел обернулся и посмотрел на кашевара в свете свечей.

— Я верю, что шанс есть, — сказал он. — Иди и помолись Святому Варфоломею, молитва поможет нам. Я разыщу тебя завтра.

Позже, тем же вечером, в маленькой мазанке, служившей жильем попечителю, Ловел стоял перед столом, за которым Роэр, по обыкновению, вел нескончаемую войну с цифрами приютских счетов.

— Опять нужно идти попрошайничать, — говорил Роэр. — Но что нам на самом деле нужно, так это еще одно чудо. А ты чего хочешь, брат Отрепыш?

— Тоже, наверно, чуда, учитель, — сказал Ловел.

Роэр, улыбнувшись, подвинул счета в сторону.

— За чудом ступай в нашу чудесную монастырскую церковь с небом взамен свода. Сегодня ночью алтарь там осветят вместо свечек звезды. А других чудес у меня нет под рукой.

Ловел сказал:

— Есть этот мальчик, Ник Редполл, один из кашеваров при артели строителей…

— Мальчик с костылем?

— Можно мне взять его в лечебницу?

— Он нездоров? — спросил Роэр.

— Нет. Но, возможно, коленному суставу вернется подвижность, если… если Ник будет у меня в лечебнице.

— И долго?

— Не знаю. Может, полгода потребуется.

Роэр вздохнул и положил перо, которое вертел в руках. Морщины на его лице в пламени свечи казались тонкими и глубокими, будто мечом нанесенные, — морщины от смеха, и морщины от горестей.

— Со стройки до приюта шагать недолго. Нельзя, чтобы он к тебе приходил каждый день, а ты бы делал необходимое?

— Не сможет он. Он все время у мастеровых на подхвате. Да к тому же он будет не в силах выполнять их поручения. Старый оруженосец говорил мне однажды, что боль в колене и в локте тяжелее всего переносить, а мальчик боли натерпится. И я со своим делом не справлюсь, как надо, если ему ни покоя, ни ухода не будет.

— Ник Редполл на стройке с месяц или чуть больше. Откуда вдруг такое участие к нему? — спросил Роэр.

— Мне кажется, он… второй я. Я только сегодня узнал, что с ним случилось несчастье, что он свалился с лесов на строительстве другой церкви. Я осмотрел у него колено и думаю, можно кое-что сделать. — Ловел глядел с мольбой на Роэра. — Ведь тут не об одной ноге речь, речь о жизни… Он набирается навыков по строительству… Какими же глазами он смотрел на мастерков на лесах! И руки у него умелые, это ясно по тому, как он касается камня…

Роэр откинулся назад, повел бровями.

— Брат Отрепыш, такого потока красноречия я и не ждал! Если я позволю забрать Ника Редполла в твою лечебницу для исцеления, отдашь каменщика — строить мою обитель.

— Вы смеетесь, учитель, — сказал Ловел. — Потом, может быть, не сразу…

— Нет, не сразу, — отозвался Роэр. Его улыбка на лице с бровями вразлет совсем не выражала насмешки. — Значит, ты считаешь, есть надежда вернуть колену мальчика подвижность. И какова надежда? Не забывай, нам требуется каждая койка в приюте, если мы продержим его тут всю зиму, кто-то, неутешенный, умрет в канаве.

— Его можно поместить на моей койке в аптекарской.

— Дело не только в койке. Наш приют чуть не трещит по швам. И что, если «я надеюсь» обернется потом вот этим — «я хотел, так хотел»?

Ловел снова вспомнил Храбреца, и как стоял перед братом Юстасом в лечебнице Новой обители.

— Да, я очень хочу… — начал он и запнулся. — Для меня очень важно…

— Знаю, — сказал Роэр. — И почему важно, знаю.

— Но еще я верю, что Божьей милостью надежда… я ощущаю ее… Надежда в моих руках.

Роэр долго молчал. Потом проговорил:

— Да будет так, брат Отрепыш, да будет с тобою милость и сила Господня.