Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ведьмино отродье - Сатклифф Розмэри - Страница 12


12
Изменить размер шрифта:

Глава 9. Явленный сон

Дорога в Лондон побелела от августовской пыли. Пыль толстым слоем покрывала живые изгороди, обращая траву, и кусты, и придорожные заросли желтухи, василька, тысячелистника в бледных призраков; мешая дышать, пыль поднималась клубами из-под ног прохожих.

По дороге двигалось много людей — в Лондон, из Лондона в Винчестер и дальше, к большому морскому порту. Прежде Ловел часто думал: река людей, — наблюдая, как она течет мимо монастыря, как образует водоворот, проникает внутрь монастырских стен и опять устремляется мимо. Но тогда он был в безопасности, будто стоял на берегу и смотрел на быстрый поток. Теперь Ловел утратил безопасность, он оказался на самой стремнине, и он чувствовал неуверенность, страх, чувствовал себя немножко бездомной собакой.

Столько людей, и у всех лица — чужие… Даже в монастырях, где он останавливался на ночь, где видел привычный быт, лица у монахов были чужие — одни глаза и рты, как у тех… у тех, что являлись в его старых жутких снах, кончившихся свистом камней у виска. Часть его существа жаждала покоя знакомой обители, тихих трудов на аптекарском огороде с травами, которые, конечно же, ни у кого не будут расти так хорошо, как росли у него. Раза два он чуть было не повернул назад. Но впереди ждал Лондон, ждал Роэр, позвавший его, чтобы пришел и помог сбыться необыкновенной мечте. И это заставляло его идти день за днем вперед.

Из-за хромоты он шел медленно, дважды был вынужден сутки лежать, чтобы дать отдых ноге, и только накануне Святого Варфоломея, на исходе августа, достиг, наконец, Лондонского моста.

Глаза у него покраснели, его всего покрывала пыль, хромую ногу он растер до крови ремешками сандалия, а дорога из Винчестера, всегда казавшаяся ему рекой, вдруг забурлила, как в половодье. Группа всадников оттеснила Ловела к стене, и он стоял там какое-то время, наблюдая за двигавшейся мимо толпой и собираясь с силами, чтобы опять в нее втиснуться. Купцы следовали с вереницами навьюченных лошадей, селяне несли на базар продукты, был погонщик со стадом мычавших, уставших, — подумалось Ловелу, — сбитых с толку, как сам он, — волов, от влажных морд которых тянулась слюна; был ры царь — в кожаной, испещренной ржавыми пятнами от нашитых железных колец броне, был пилигрим — в широкополой шляпе, украшенной раковинами (верный знак, что ходил узреть мощи Святого Иакова Компостельского), была крохотная сморщенная старушка в паланкине, укрепленном меж двух лошадей, с приехавшими верхом слугами, которые расчищали для госпожи дорогу, были нищие, ремесленники, оруженосцы, стремившиеся в Лондон и из Лондона по узкому деревянному мосту.

Да, но не стоять же день — солнце уже клонилось к горизонту, а еще надо отыскать Смитфилд… Ловел набрал побольше воздуха, сжал посох и опять окунулся в бурлившую толпу.

Вскоре он уже был на мосту, его шаги, смешавшись с шагами всего множества людей и животных, гулко отдавались на деревянном настиле, мост под ногами пел, будто арфа, голосу которой вторил шум большой реки внизу. Он миновал часовенку на мосту и опустил свой пенни в иссохшую руку монаха-бенедиктинца, отвечавшего за дорожный сбор. Наконец Довел достиг противоположного берега, где толпа редела, растекалась по разным улицам.

Ловел вздохнул с облегчением и огляделся, чтобы спросить путь к Смитфилду. Кругом было много людей, но все, казалось, страшно спешили по неотложным делам и не могли тратить время, разъясняя кому-то куда-то дорогу. Но вот он заметил человека, которого, вроде бы, никакие особые дела не призывали. Толстяк с побегом жимолости, заткнутым за пояс, подпирал своим грузным телом дверь в лавку торговца зерном и наблюдал за чайками и рыбачьими лодками у пристани с таким видом, будто на это занятие ему был отпущен весь день, а то и следующий, если потребуется.

— Смитфилд, да? — переспросил человек. — Ну, тебе надо подняться по Рыбачьей улице — вон той, круто берущей в гору, — потом свернуть налево и идти по Фитильной до церкви Святого Павла, идти мимо Фолькмота, спуститься до Бойни, там и выйдешь к Новым воротам. Найдешь церковь Гроба Господня сразу за городскими стенами, за ней поверни направо и шагай прямиком по дороге, и коли там не перережут тебе горло кошелька ради, ты и на месте, мой досточтимый брат.

— Не думаю, что разбойникам я — пожива, — сказал Довел, не уверенный: принимать ли хоть слово всерьез, и с трудом способный сосредоточиться среди такого шума и суеты.

— Как я понимаю, ты не знаешь наших разбойников, ты из дальнего края, — проговорил толстяк мрачно. — Никакого уважения к церкви, нет, никакого — они бабку родную удавят, чтобы продать платок, в котором она ходила по воскресеньям к мессе! — Потом, видя утомленное и смущенное лицо Довела, он бросил шутить и проговорил вполне добродушно: — Я бы на твоем месте, добравшись до Новых ворот, дождался и пристроился б к народу. Точно, что не заблудишься.

— А народ… почему направится в Смитфилд? — Довел соображал все хуже. — Мне говорили, конную ярмарку устраивают по субботам, сегодня же только среда. Среда?

— С утра среда была, — подтвердил толстяк, теперь полностью утвердившись, что у Ловела в голове не хватает. — Не только в кошельке пусто. — Народ на Варфоломеевскую ярмарку спешит. Король позволил устроить там торговые ряды на целых три дня, а весь сбор пойдет на постройку приюта и нового монастыря, где будут молиться за нашего короля! Держись толпы — не пропадешь, доберешься.

Ловелу вспомнилось, как Роэр говорил: Генрих скуп, но набожен, и Ловел, на миг одолев тупую усталость, кротко одобрительно рассмеялся. Он подумал: Роэр со своим видением немало успел. Поблагодарил человека и уже повернулся, чтобы идти, когда того осенило:

— Церковь там только начали строить, так что коли ты чудотворцев ищешь, возвращайся пока назад да чуток подожди!

— Чудотворцы всегда найдутся, — ответил Ловел, не совсем понимая, что имеет в виду. — Я все равно отправлюсь…

И он стал взбираться по Рыбачьей улице в гору.

Отыскал поворот на Фитильную и вскоре оказался у большого, стоявшего на открытом месте, собора, который, как разъяснил ему уличный торговец ловчими соколами, был собором Святого Павла. А потом Ловел уже без труда отыскал Бойню, определив по запаху, по тушам, во множестве развешанным перед мясными лавками. И точно: толпа в этом месте опять сгущалась, направляясь в одну сторону. Ловел, помня совет толстяка, просто последовал за толпой.

Он был так истомлен и голоден, что перед ним все расплывалось, будто во сне, и островерхие фасады домов на улице казались фантастическими лицами, вглядывавшимися в него глазами-окнами. Потом, как зияние темной глотки, разверзлись перед ним ворота, домов стало меньше, он различал церковь, наверное — Гроба Господня. Потом на заходе солнца, наконец, открылась пустошь в длинных холодных тенях.

А впереди опять слышался гул, и рокот, и хаос звуков. Вдруг, ступая по сырой траве, Ловел обнаружил, что он на краю какого-то нового города — города из раскрашенных тесовых и многоцветных холщовых палаток, составляющих улицы, которые были запружены толпой — еще ужаснее лондонских.

И почти сразу же Ловел в них потерялся. Улицы торговцев мануфактурой сменялись улицами башмачников и кожевников, какие, в свою очередь, растворялись в улицах золотых и серебряных дел мастеров, а кругом, на каждом шагу, попадались торговцы яблоками и имбирными пряниками, гадалки, акробаты в трико, усеянных блестками, и однажды — даже грязный медведь, печально плясавший под дудочку, на которой наигрывал невозмутимый хозяин. Ловел почувствовал к медведю братское сострадание: уж такой он был грустный и сбитый с толку, уж такой неуклюжий на задних лапах!

Вскоре сам не зная как Ловел очутился у конца торговых рядов и увидел в предвечернем свете открытое место: редкую втоптанную в грязь траву под ногами, вокруг — груды камня и штабеля бревен, кучку хибарок с крышами из тростника и сплетенных веток — с косматыми, будто из шерсти старого горного барана крышами, — а посреди всего этого поднимались, на вышину плеч, стены длинного строения — новые, четко очерченные в прозрачности насыщенного закатным солнцем воздуха. И везде был мастеровой люд: кто — за работой, кто опирался на свой инструмент и наблюдал, как трудились товарищи.