На пути Орды - Горюнов Андрей - Страница 62

– Вот, видишь, на всех картах Придатель – через «и».

– Да. Стоит, значит, покопаться на вершине… Глядишь, и найдем. Только нужно будет в полку у Филина миноискатель попросить. А то просто так копать – закопаешься.

– А с чего ты взял, что копать нужно там?

– Да потому что в названии этого холма можно увидеть некое прямое указание на одного из главных героев этой истории. Ведь слово «придатель» сейчас, можно сказать, не существует, вымерло, а во времена оные оно означало человека, которой что-то придал, присоединил. Очень возможно, что люди язвительно окрестили «придательством» такую манеру объявлять о приданом, но его не давать. Ничего нет странного в том, что простой народ, тоже являющийся неплохим насмешником, мог окрестить Трувора именно придателем, то есть дающим приданое. Игра слов «придатель – предатель» как раз и подчеркивает поступок Трувора, пообещавшего приданое, а затем открестившегося от своих слов, от своего обещания.

– Ну и что с того?

– Скорее всего, именно на этом холме и стояли дома Трувора-придателя и Рагнеды.

– И ты считаешь, что Трувор мог спрятать сокровище у себя дома? Ты же сам говорил, что тайник в бревнах – это бред?

– Я и сейчас так считаю. Но учитывая характер Трувора – насмешник, – можно предположить и более ехидный ход его мысли. А именно, Трувор задумал спрятать приданое в спальне у дочери – прямо под кроватью у Рагнеды. Действительно, чего боялись больше всего – с точки зрения Трувора! – женихи, охотники за приданым? Невесты, страшной невесты. Поэтому ясно, что эта вороватая публика – женихи – должны были стремиться быть – с точки зрения Трувора – подальше от невесты и поближе к сокровищам. Ведь дочь так страшна, что своим внешним видом оттолкнет кого угодно даже от драгоценностей!

– Возможно, – согласилась Дороня Вячеславна. – Но ведь сокровища, спрятанные в помещении, были бы мгновенно найдены сразу после смерти Трувора, – хитрых тайников в стенах, а тем более в бревенчатых стенах, – сам же сказал, – в те поры еще не знали.

– Сокровища могли быть просто-напросто закопаны под ложем дочери, – ответил Алеша. Есть и такой вариант. Закопаны, вот и все!

– А ты подумай, – возмутилась Катя, – Трувор, по-твоему, в спальне дочери вскрывал сам полы, потом закапывал, а потом назад половицы стелил?

– Ага, – ехидно подхватил Аверьянов-младший, – шпунтованные половицы, еще скажи.

– Я не знаю, что это такое.

– Да это я так, издеваюсь… Видишь ли, Катя, полов, то есть деревянных настилов, в то время еще не существовало, я так думаю. Причина первая – отсутствие досок. Широко известный ныне плотницкий инструмент «пила» на Руси стала известна лишь при Петре I. Он этот Hight Tech – высокотехнологичный инструмент привез в качестве иноземного новшества из Голландии. А до Петра I все на Руси делали топором. Доски получали, вытесывая их по одной, – одну доску из одного целого ствола. Устилать пол результатами такого тяжелого труда было в высшей степени расточительно. Второе, – у викингов не было и не могло быть такой традиции – стелить полы досками, – так как в Скандинавии лес был всегда на вес золота. На утесах да на ветру хило деревьям расти. Земляной пол было проще покрыть ветками и соломой, – в царстве буйного вереска и стланника – мхов, карликовых берез.

– И что? – спросила Дороня.

– Что – «что»? Завтра будем копать!

– Проснись-ка, Афанасич, – Коля потряс старика за плечо. – Пойдем, свежим воздухом подышим чуть-чуть, – дело есть.

Разбуженный среди ночи, старик захлопал глазами и встал с груды овчин, постеленных на полу и служивших ему постелью.

– Стряслось что?!

– Да нет. Пока Бог миловал. Давай на крыльцо выйдем, а то тут ненароком всех разбудим.

Только в сенях Афанасич заметил под мышкой у Николая небольшой ларец.

– Гонец татарский только что привез. Глянь-ка. Кружки какие-то, овалы. Вроде серебряные. И на каждой лепешке печать с двух сторон. А это вообще не поймешь – то ли грузило, то ли поплавок. Из серебра. Наверное, все же грузило… Что это такое?

– Это деньги, Николай. Которые вот на грузило смахивают, – это киевские гривны…

– Много здесь денег?

Афанасич запустил руки в ларец и дотошно перемешал серебро, убеждаясь, что в глубине ларца все те же кружки, овалы да «грузила», – без обмана.

– Четыре Берестихи купишь.

– Ага. Тогда вопрос номер два. Где бы это спрятать? Здесь, в Берестихе, прятать нельзя, – кто знает, что случится завтра.

– Зачем прятать? – удивился Афанасич. – Лучше сразу выкинуть и никому не говорить. От них не будет счастья.

– От денег?

– Ну да. От тех, которые с неба упали. От чужих денег. Не будь татар под стенами, ты б что – раздал бы эти деньги?

– Раздал.

– И все пошло бы прахом: пропили, прогуляли… Драки, обиды: я – умный, ты – дурак, а нам поровну досталось! И пошло-поехало… Пять-шесть убийств, – спьяну-то, – самое малое, что ждет. А бабы на сласти детишкам, себе на обновки сейчас же горстями кидать начнут… Быстрее, быстрее, пока мужики-то не пропили все! Народ-то истосковался в бедности, понимаешь? Одному-двоим эти деньги впрок пойдут, – мельницу, крупорушку выстроят, пасеку купят, либо во Псков-Новгород переберутся, дело заведут, товар-ладья, торговать станут, детей там ремеслу какому выучат, грамоте. У нас-то дыра тут. Иной раз и не поймешь, хрестьяне мы или Перуну-Яриле молимся. …Но это двое-трое, кому деньги в пользу, поднимутся. А у большинства до осени ничего не останется, поверь: уж я-то Берестиху знаю. А если скажешь им: «Не смей! На черный день!» – так вообще ничего не тронут. У нас как тут? Черный день, он всегда впереди. Уже и голову тебе срубили, – вон голова твоя, под копытами коня твоего верного, на земле волчком вертится. Вертится, глаза закатывает, а сама думает: «Нет-нет! Не черный день еще! Потом похуже станет, знаю! Сейчас еще терпимо, по травке да под копытами… А может стать поплоше. Приберегу я казну-то!» У нас тут так: либо до последнего вздоха зубами скрипеть, либо все под метелку: среднего не дано!

– И у нас так же, Афанасич. Это все понятно. Но это так в мирное время. А сейчас – война. И вон в леске – стоят ордынцы. Завтра будет мясорубка, сеча, крупное мочилово. А значит, деньги нужно схоронить. Но не здесь же, не в Берестихе, верно?

– Можно схоронить на удалении… – кивнул Афанасич.

– Не просто на удалении, а в таком месте, которое знает каждый житель Берестихи. Чтобы те, кто уцелеет, могли без труда найти и воспользоваться. Трудная задача?

– Ну да. Спрятать? Спрятать! Но в таком месте, которое все наши знают, – старик задумался. – Да нет, нету такого места, Николай. …Конечно, все знают Високовский бор, – так ведь бор ведь! А нужно место малое, так ведь?

– Так. А вот, Афанасич, нет такого места, где все чего-нибудь добывают, – червей для рыбалки копают или кремни – искру высекать, или краску – охру там добывают, сурик какой-нибудь… Мел – побелку, печку белить? Или соль – простую, поваренную, а?

– Да нет, Коля, такое место для клада тоже не годится. В такие места не только ж наши ходят. Там все копаются, кому не лень. Схоронишь там, ну что? Исчезнет через две-три луны, я думаю. Случайно натолкнулся кто из чужих, – и аминь!

– Во проблема-то! Деньги есть, а деть их некуда. …У нас, в двадцатом веке, тоже, кстати, так же…

– Придумал! Придумал, Коля! Есть такое место! В пятнадцати верстах отсюда. Урочище, поляна рядом. На поляне – холм. Называется Придатель. Так вот на самой макушке холма этого и надо ларец закопать!

– Не понял. Почему там?

– Объясню. Есть у нас такое предание, что на холме на том во времена оные жил Трувор, конунг варяжский, предводитель, князь по-нашему. И он там закопал где-то клад – приданое своей дочери, Рагнеды, – страшной на вид, гласит былина, сил не было смотреть, до того ужасна на вид была. Ну, зато пела она божественно. Так вот приданое Рагнеды – драгоценности самоцветные этот Трувор закопал, по преданию, там, куда ни один жених не сунется. Понял? А наш мужик, Перхач, восемь весен назад загадку эту разгадал и клад выкопал!