На пути Орды - Горюнов Андрей - Страница 52

В первые же секунды боя зрители по обеим сторонам поняли, что у них на глазах разворачивается невиданное зрелище: могучие удары Онгудая разрубали воздух, – Коля успевал уйти из-под удара; тяжелый Онгудай, промахиваясь, терял на доли секунды темп.

Следовал молниеносный ответный удар, но Онгудай успевал закрыться щитом. Два раза спасла Онгудая кольчуга…

Еланда глубоко вздохнул и поднял лицо к небу. Там, в вышине, качались ветви берез…

– Что ты делаешь, мастер? – спросил ученик.

– Жду ветра, – ответил Еланда.

Коля Аверьянов чуть-чуть не успел… Рубящий удар Онгудая пришелся ему сбоку, самым концом сабли – по грудной клетке, и далее, скользя, по животу… Трехцветка распоролась, но кровь не брызнула. Зрительские «трибуны» взревели…

Чунгулай, наблюдавший издалека, с опушки, отметил этот момент и вопросительно взглянул на Бушера. Тот отрицательно качнул головой…

…Проснувшись в сарае от рева толпы, Оглобля сел на сене и протер глаза. В углу темницы стояли лопаты! О-о, Оглобля знал теперь, что это за инструмент, зачем он нужен!

Вскочив на ноги, Оглобля схватил лопату. Расчистив от сена участок земли у стены, Оглобля принялся лихорадочно копать. Таким инструментом да не выкопать подкоп – смешно! Там, где-то там, уже идет бой – русские и татарские крики… Какая ему разница, – чья возьмет? Спокойной сытой жизни теперь не жди. Провались они пропадом – все – и свои, и чужие! Что его ждет, если он не успеет удрать? Верная смерть! От своих, от чужих ли…

Нет своих, нет чужих… Это Оглобля понял еще в младенчестве. Есть только «они», и есть только «я». И дай мне Бог уйти, дай Бог, дай Бог… А им… им… они и без меня разберутся.

Разъяренный своим промахом, Онгудай совершил невозможное: обманным движением, – единственным обманным приемом, который он знал, – он отвлек внимание Коли Аверьянова и, призвав на подмогу всю свою сноровку, выбил из рук Николая меч…

Сверкнув в первых лучах встающего солнца, меч отлетел метров на двадцать. О том, чтобы поднять его, нечего было и думать… «Трибуны» снова взорвались криками…

Не давая Коле опомниться, Онгудай бросился на него, стремясь разрубить – от плеча до подмышки… Николай трижды резко отскочил. Отпрыгивать приходилось внезапно, в самый последний момент, чтобы лишить Онгудая возможности скорректировать траекторию наносимого удара.

Уходить из-под сабли в последний момент было выгодно вдвойне: «поймав саблей воздух», Онгудай был вынужден – в силу инерции – качнуться вперед, утратить маневр на доли секунды, сбиться с темпа. Доля секунды – бесценный подарок.

Страшно тут было одно – ждать до последней сотой доли секунды и – в течение этой последней доли – стремительно отлетать назад, уходя от удара, от Онгудая – спиною вперед.

На четвертом прыжке Николай оступился и упал на спину. В сознании мелькнуло, что если сейчас, вот сейчас, через мгновение вместе с татарской саблей на него стремительно рухнет мрак, вычеркивающий из жизни сразу, навсегда, то всем толпящимся на стенах Берестихи не суждено будет дожить и до полудня.

Олена… Он вдруг увидел ее, мысленно, стоящую у пруда, в мокром до пояса сарафане, со срезанной трубкой болотника у губ, раскрасневшуюся, с полным ртом, набитым прошлогодней рябиной, но тут же оборвал свое видение сухой константацией: «Да, ей не поздоровится…»

В вышине качались макушки берез…

– Твой выстрел может и не понадобиться… – сказал ученик, наблюдавший сквозь ветви кустов за схваткой.

– Я буду счастлив, если так… – ответил Еланда и, угадав молчаливый вопрос ученика, добавил: – Поединок! Предки не дают мне ветра.

Колю спасло только то, что Онгудай не умел рубить лежачих, которые стремительно откатывались из-под сабли, причем столь ловко, что до последнего момента было невозможно понять, в какую сторону поверженный противник закрутится веретеном – направо или налево. Обычно ведь поверженный на землю приобретал совершенно бессмысленное выражение глаз и, впав в предсмертное безразличие, ожидал в каком-то странном, необъяснимом оцепенении законного конца, последнего удара…

Онгудай был рубака и боец и, как все рубаки, немного увалень: рубить полагалось сплеча, разрубая надвое по длине. Отрубить с одного удара голову ничего не подозревающей корове? Не вопрос. В то же время юрких бурундуков в своей забайкальской тайге Онгудаю саблей рубить не приводилось ни разу.

Войдя почти по рукоять в землю, сабля Онгудая глухо звякнула коротким скрипом-скрежетом, наскочив там, под землей, на какой-то бульник… Онгудай вырвал саблю с испугом: большая выщерблина на лезвии – это конец, это немалые деньги! Саблю для него не подберешь, надо делать на заказ. Кузнец обдерет его как барана! Ужас!

Онгудая кинуло в холодный пот, – что с саблей?! Спасибо Небу, выщерблена была совсем небольшая, – любой кузнец сделает за два-три бурдюка кумыса…

В этот момент Николай успел броситься Онгудаю в ноги и, проскочив в кувырке между ними, мгновенно оказаться в пяти метрах у него за спиной…

Макушки берез слегка склонились под легким дуновением ветерка…

– Ветер? – спросил ученик.

– Это не ветер… – ответил Еланда.

Онгудай повернулся, но было поздно: в руках у Коли был уже боевой кнут: пытаться подобрать меч было опасно. Кнут свистнул, раздался оглушительный щелчок, и сабля Онгудая, выбитая бичом, описав в воздухе высокий и длинный полукруг, упала на землю так же далеко от места схватки, как и Колин меч…

Онгудай отстегнул от пояса булаву, потряс ею в воздухе… Коля согласно кивнул ему в ответ и, отбросив кнут, отстегнул от пояса нунчаки…

«Вот прямо в лоб его сейчас – навскидку, – затылок к сабле улетел бы!» – мелькнуло в голове у Аверьянова, но что-то другое, внутри у него, что было не разум, не сердце, не печень, а выше и глубже, внутри и снаружи одновременно, тут же утопило в себе, заглушило этот короткий писк холодного разума.

– Чистыми руками, – спокойно сказало это, – то, что было внутри и снаружи одновременно.

Лопата Оглобли, всаженная очередной раз в дно ямы, внезапно рванулась вперед, будто живая, проваливаясь в пустоту…

– Подземный ход! – сообразил Оглобля. – Вот радость-то!

Он стал стремительно расширять отверстие…

– Смотри, смотри, – у него булава сломанная! – пошел говор среди болельщиков, никогда не видавших нунчаки.

– Совсем сломанная.

– Пополам!

– А у татарина железная, – вот даст, так даст!

Макушки весело играли, солнце вставало, и утренний легкий бриз крепчал…

– Теперь ты что ждешь, мастер?

– Ветра! – невозмутимо ответил мастер Еланда.

С тяжелой железной булавой Онгудай никак не мог устоять против стремительного наката бешено вращающихся нунчак… Растерявшись, он начал отступать, пытаясь довольно нескладно прикрыться щитом и булавой…

Стены Берестихи огласились торжествующими криками.

– Жми!

– Так его, Коля!

– Мочи промеж рогов!

– Вот уши отскочат-то, – посторонись!

Макушки берез вдруг дружно склонились…

Еланда поднял свой огромный лук и быстро, легко натянул его в полную силу…

Стрела взлетела в небо, – ученику показалось, что Еланда выстрелил в какую-то птицу, летящую где-то там, высоко в небесах…

Но это было не так. Поднявшись высоко в небо, стрела неторопливо перешла в стремительное падение, приближаясь к месту схватки…

Еланда и ученик, несущий на плече лук, а за спиной колчан с тремя стрелами, уже шли вдоль опушки, возвращаясь к татарскому стану. Ученик постоянно оборачивался.