В КОРОЛЕВСТВЕ КИРПИРЛЯЙН. Сборник фантастических произведений - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 41

Потом, повернувшись к своим товарищам, командир сказал, указывая на полицейского и Сингха:

— Этих отправить в первую очередь.

У входа в дом Раковский, Чжаньфу и Алексей встретили Нэнси. Она только что вышла на свежий воздух и стояла поеживаясь. Нэнси переоделась во что-то розовое и пушистое, голубые глаза восторженно сияли.

— Эх, мальчики, — затараторила она. — Какой детектив пропустили. Комиссар был бесподобен. Сначала он пристрелил этого громилу Мэллора, а потом… — Нэнси замолчала, почувствовав неладное.

— А вы что такие мрачные, Случилось что?

— Случилось, — угрюмо сказал Алексей. — Собираемся домой.

— Нет, правда. Что произошло?

— Вот, Чжаньфу расскажет.

Говорить Алексею не хотелось. На ходу снимая кожаную куртку, он вошел в дом и направился к своей комнате.

«Умыться бы еще не мешало», — думал он, идя по коридору У дверей комнаты стоял Хрипун. Голова опущена, спина сгорбилась. Алексею, показалось, что тот вытирает слезы.

— Ты что, Хрипун? — остановился рядом с ним Алексей. — Плачешь?

— Седого убили, — всхлипнул Хрипун. — Друга моего. — Убили. Но что же теперь сделаешь…

Алексею до того было жалко домового, что он готов был присесть на корточки и прижать его к себе, как ребенка.

— Убили, — повторил он. — Но нам сказали, что вы роботы. Правда?

— Правда, — помолчав, ответил Хрипун. — Но и мы все чувствуем. Мы ведь не простые роботы.

— Знаю, — грустно улыбнулся Алексей. — Сказочные. Но ведь и вы не вечные. Придет время, и вас… — он поискал слово, — остановят.

— Да, конечно, — согласился домовой — Но только после того, как мы выполним свою программу. Когда сделаем все. А он не успел.

— Передаем последние известия.

По сообщениям телеграфного агентства…

Алексей отложил надкушенный бутерброд и прибавил гром кость

— Как уже сообщалось вчера, экстремистами был взорван пассажирский самолет компании…

Из прихожей раздался резкий телефонный звонок.

— Ты почему вчера не пришел? — услышал Алексей раздраженный Ленин голос. — Ты что, Алешка, думаешь…

— Лена извини, так получилось…

— Что это у тебя так гремит? Ты что делаешь?

— Слушаю последние известия.

— Чего-чего?

— Последние известия Слышишь, опять передают о взрыве.

Павел АМНУЭЛЬ, Роман ЛЕОНИДОВ

ТРЕТЬЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

С Яношем Золтаи я познакомился на одиннадцатом конгрессе филателистов. В дни работы конгресса Яношу исполнилось восемнадцать. С непримиримостью, свойственной возрасту, он считал свою коллекцию лучшей и остро переживал присуждение восьмого места его тематической серии «Первые люди на Луне».

Моя коллекция фальшивых марок начала двадцатого века заняла десятое место, и я тоже чувствовал себя обойденным. Ведь собрать такую коллекцию неизмеримо труднее, чем «Электростанции Сибири» или, скажем, «Покорение Сахары».

Мы стояли с Яношем на террасе Дворца коллекционеров, рассматривали чужие работы и роптали.

— К следующей выставке, — сказал Янош, — я готовлю серию «Пейзажи планет». Пятьсот марок с видами Меркурия, Марса, Венеры и Юпитера.

Я собирал фальшивые марки, и в коллекции Яноша не видел ничего особенного. Но марки с видами Марса заинтересовали меня. Не как филателиста, а как человека, прожившего на Mapсе лучшую часть жизни.

— Пойдемте ко мне, — предложил Янош, — коллекция у меня в номере.

Несколько минут спустя я держал в руках толстый альбом Марок марсианской серии было около сотни. Сине-зеленый блок из шести ромбических беззубцовок привлек мое внимание сначала тем, что уголок одной из марок был надорван. Однако прежде чем я успел заинтересоваться этим эффектом, меня поразила надпись, мелкой вязью проходившая по краю блока «Миражи в Змеином море».

Минуту я сидел словно оглушенный. Каждый коллекционер, хоть раз нападавший на величайшую редкость, поймет мое со стояние.

— Этот блок, — поспешил объяснить Янош, — я выменял у Хендрока на голубую Гаити 1897 года. Здесь, правда, небольшой дефект.

— Это не виды Марса! — воскликнув я. — В марсианской атмосфере миражи невозможны!

— Значит…

— Блок — явная фальшивка. Янош, давайте меняться! Для вас «Миражи» не представляют ценности, раз они фальшивые, а для меня просто клад. Соглашайтесь, я дам вам «Пионеров Меркурия», их нет в вашей коллекции.

Янош колебался, и мне пришлось объяснять, что в разреженной и сухой марсианской атмосфере луч света не может претерпеть тех изменений, которые на Земле приводят к появлению фата-морганы. Я призвал на помощь весь свой авторитет специалиста по астрономическим инструментам, и Янош уступил. «Пионеров» я пообещал прислать ему, как только вернусь в Ашхабад.

Мы поговорили еще о наших филателистических заботах, я без интереса досмотрел коллекцию и пошел к себе в номер. Мне не терпелось основательно заняться своим приобретением.

Устроившись в кресле с лупой в руках, я просидел над блоком допоздна. В художественном отношении он был выполнен безупречно. Но главное, пожалуй, заключалось не в мастерстве художника, а в том, что он изобразил.

На первой марке я увидел типичный уголок марсианской пустыни. Рисунок барханов, цвет неба были переданы с большой тщательностью. Я ни секунды не сомневался в том, что неизвестный автор знал Марс не по книгам и фильмам о космонавтах. Нет, он жил на Марсе, он ходил по этим пескам и — он любил эту планету…

Рассматривая рисунок, я снова почувствовал волнение, которое испытал, сорок лет назад, когда впервые увидел ало-зеленые пески. Но тем инороднее показался мне мираж.

От песка исходил едва заметный туман, чуть светлее фиолетового неба, прозрачный, как воздух. Облачко имело определенную форму: что-то вроде шара на трех тонких ногах, упиравшихся в песок…

Вторая и третья марки давали более благодатный материал для размышления. Фоном и здесь служила тщательно выписанная пустыня. Из песка выступали острые синие грани ареи, этот неприхотливый марсианский кустарник отсвечивал металлическим блеском под лучами низко стоявшего солнца. В воздухе парили пять полупрозрачных дисков. На каждом из них я разглядел сеть правильно расположенных черных точек.

Необычайно выглядело на этих марках небо. В разреженной атмосфере Марса многие звезды видны и в полдень, на рисунке же они проецировались чуть ли не на самое солнце! Эта вопиющая бессмыслица отвлекла меня на некоторое время от другого: созвездия не имели привычных очертаний. Впрочем, я мог допустить, что не знакомый с астрономией художник исказил созвездия. Но рисовать звезды в лучах солнечного диска?…

Остальные три марки были менее интересны. На фоне той же пустыни художник изобразил ряд строений, высоких и ажурных, напоминавших стиль поздней готики. Ничего особенного, за исключением того, что на Марсе никогда не строили таких зданий.

На каждой марке стояла дата и место выпуска:

Вернувшись в Ашхабад, я отослал Яношу «Пионеров Меркурия» и скоро привык, открывая альбом, видеть блок с «Миражами» между фальшивой Панамой 1947 года и не менее фальшивыми «Героями нового Танаиса» 1969 года.

Было, впрочем, одно обстоятельство, которое не давало мне покоя. Мне казалось, что я не впервые вижу «неправильный» пейзаж. Я. просмотрел свою коллекцию от первой до последней марки, но ничего похожего на «Миражи» не нашел. Можно было, конечно, послать запрос во Всемирную справочную библиотеку. Перелистав каталоги марок за последние полвека, сотрудники найдут то, что мне нужно. Правда, это было не совсем этично: если марки фальшивые, их может и не быть в каталогах.

Мысль о седьмой марке не покидала меня даже во сне, и однажды утром, едва проснувшись, я вдруг увидел ее, увидел совершенно отчетливо. Вспомнил, на какой конверт она была наклеена, вспомнил, от кого пришло это письмо.

Наспех одевшись, я бросился к столу. Да, они были тут, в самом нижнем ящике: восемь писем двадцатипятилетней давности, восемь писем — единственная тонкая и давно разорвавшаяся нить, связывавшая меня с Леной.