Заветными тропами славянских племен - Демин Валерий Никитич - Страница 46

Так было принято во все времена и практически у всех народов до тех пор, пока в их среде не появлялся какой-нибудь местный «отец истории» (вроде эллинского Геродота или русского Нестора) и не превращал устные сказания в письменные. Наиболее показательный пример (по времени, кстати, почти совпадающий с появлением многочисленных копий «Сказания о Словене и Русе») — «История государства инков», составленная в конце XVI века и опубликованная на староиспанском языке в Лиссабоне в 1609 году. Ее автор — инка Гарсиласо де ла Вега (1539–1616) — рожденный в законном браке сын испанского капитана-конкистадора и индеанки, принадлежащей к высшим слоям инкского полукастового общества. Именно от матери и ее ближайших родственников будущий историк еще в детстве воспринял всю устную историю древнего народа, что дало ему возможность спустя десятки лет, переселившись в Испанию, связно изложить и издать ее в виде почти тысячестраничного труда. Русская версия собственной древней истории скромнее по объему, но «схема» ее устной передачи и история обнародования практически такая же, как и у тайной хроники инков.

Устные легенды о древнейших временах сохранялась в российской глубинке вплоть до ХХ века. Еще в 1879 году известный фольклорист Елпидифор Васильевич Барсов (1836–1917) опубликовал записанное в Беломоро-Обонежском регионе сказание о князе Рюрике, не совпадающее с официальной версией. Согласно северным преданиям, подлинное имя Рюрика было Юрик и явился он в Новгород из Приднепровья. Новгородцы «залюбили» его за ум-разум и согласились, чтобы он стал «хозяином» в Новограде. (Р)Юрик наложил на каждого новгородца поначалу небольшую дань, но затем стал постепенно ее увеличивать, пока не сделал ее невыносимой (что впоследствии усугублялось с каждым новым правителем). Первые летописцы, упоминавшие имя Рюрика, вряд ли опирались на какие-то письменные источники, а скорее всего, использовали устные известия.

В 1909 году братья Б. М. и Ю. М. Соколовы записали на Новгородчине от 70-летнего крестьянина Василия Степановича Суслова устное сказание о Гостомысле и Рюрике, во многом повторяющее версию «Сказания о Словене и Русе» (опубликовано в 1915 году в составе знаменитого сборника «Сказки и песни Белозерского края»). В те же годы академик Алексей Александрович Шахматов (1864–1920) указывал в своем классическом труде «Разыскания о древнейших летописных сводах» (СПб., 1908) на стойкую народную память, сохранявшую на протяжении многих веков основные факты, связанные с появлением на Новгородчине Рюрика с братьями.

Подводя некоторые итоги, можно еще провести аналогию с различным изображением одних и тех же сюжетов средствами живописи. Скажем, евангельская сцена казни Иисуса Христа воссоздавалась тысячекратно на протяжении двух тысячелетий различными художниками. Каждая школа вносила свою трактовку и дополняла историю страстей Господних отличными от других подробностями и деталями. Русские иконы не спутаешь с творениями мастеров европейского Возрождения, а сюрреалистическая или иная модернистская трактовка не имеет ничего общего с общепринятыми традициями. Тем не менее все они воссоздают один и тот же эпизод мученической смерти Христа и по любой из них можно восстановить действительное содержание евангельского рассказа. Точно так же обстоит и с преданием о прапредках русского народа: они дожили до наших дней отчасти в искаженном, отчасти в преукрашенном виде, записаны были очень и очень поздно. Тем не менее в них сохранилось то, что позволяет без особого труда восстановить основные события и имена предыстроии Руси.

Итак, с древнейшей русской историей дело обстояло вовсе не так, как это представлялось Карамзину и множеству послекарамзинских историков. В отличие от них Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) усматривал в древних сказаниях русского народа отзвуки исторической действительности. Как отметил великий россиянин в своем главном историческом труде «Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого…» (изданном посмертно в 1766 г.):

Отечественное летописание всегда опиралось на устную, зачастую фольклорную, традицию, в которой не могли не сохраняться отзвуки былых времен. Такова и древнейшая часть «Повести временных лет», посвященная событиям, случившимся до рождения Нестора-летописца, она опирается главным образом на устные предания. У самого Нестора имена Словена и Руса не встречаются. На то есть свои веские причины. Большинство из дошедших до наших дней древнейших летописей (и уж во всяком случае все те, которые были возведены в ранг официоза) имеют киевскую ориентацию, то есть писались, редактировались и исправлялись в угоду правящих киевских князей-Рюриковичей, а в дальнейшем — в угоду их правопреемникам — московским великим князьям и царям. Новгородские же летописи, имеющие совсем иную политическую направленность и раскрывающие подлинные исторические корни как самого русского народа, так и правивших на Руси задолго до Рюрика князей, нередко замалчивались или попросту уничтожались. О том, что там было раньше, можно судить по летописи новгородского епископа Иоакима (дата рождения неизвестна — умер в 1030 г.), которая дошла лишь в пересказе Василия Никитича Татищева (1686–1750) (рис. 75).

Начальное новгородское летописание в корне противоречило интересам и установкам киевских князей, к идеологам которых относились и монахи Киево-Печерской лавры, включая Нестора. Признать, что новгородские князья древнее киевских, что русская княжеская династия существовала задолго до Рюрика, — считалось страшной и недопустимой политической крамолой во времена как Нестора, так и длительной борьбы великих князей Московских против новгородской самостийности и сепаратизма. Она подрывала право киевских князей на первородную власть, а потому беспощадно искоренялась. Отсюда совершенно ясно, почему в «Повести временных лет» нет ни слова о Словене и Русе, которые положили начало русской государственности не на киевском берегу Днепра, а на берегах Волхова. Точно так же игнорирует Нестор и последнего князя дорюриковой династии — Гостомысла, лицо абсолютно историческое и упоминаемое в других первоисточниках, не говоря уж о устных народных преданиях. Вслед за Нестором этой «дурной болезнью» заразились и другие историки, начиная с Карамзина, которые быстро научились видеть в летописях только то, что выгодно для их субъективного мнения.

Почему так происходило, удивляться вовсе не приходится. Уже в ХХ веке на глазах, так сказать, непосредственных участников событий по нескольку раз перекраивалась и переписывалась история такого эпохального события, как Октябрьская революция в России. Из книг, справочников и учебников десятками и сотнями вычеркивались имена тех, кто эту революцию подготавливал и осуществлял. Многие из главных деятелей Октября были вообще уничтожены физически, а хорошо известные и совершенно бесспорные факты искажались в угоду новым временщикам до неузнаваемости. Ну, а спустя некоторое время наступала очередная переоценка всех ценностей, и уже до неузнаваемости искажался облик недавних баловней судьбы. Это в наше-то время! Что же тогда говорить о делах давно минувших дней?

И как при Сталине вычеркивался даже намек на то, что, скажем, Троцкий вместе с Лениным руководил Октябрьским восстанием в Петрограде (в то время, когд сам Сталин был неизвестно где), а в Гражданскую войну был Председателем Реввоенсовета и фактическим вождем Красной Армии, — точно так же и во времена Нестора и киевского летописания изымались и выскабливались с пергамента любые упоминания про Словена да Руса и про то, что задолго до Киевской Руси в северных широтах процветала Словенская Русь, преемницей которой стала Русь Новгородская и лишь только после этого наступило время киевских князей.