Никто не выйдет отсюда живым - Хопкинс Джерри - Страница 13

“ Эротоман, – наспех записывал Джим в одном из своих блокнотов, – тёмный комедиант. Он отвратителен в своей мрачной анонимности, в своём тайном вторжении”. Он продолжал описывать угрозу и власть молчаливого партнёрства, вызванного неожиданностью (“по причине того, что о его присутствии не подозревают”).

Существуют сотни подобных записей. Некоторые из них спустя четыре года будут опубликованы, сначала в частном порядке, потом – в “Simon and Schuster” под заголовком “The Lords: Заметки видения”. Когда Джим учился в УКЛА, эти записи были сделаны как работа по киноэстетике. Он ещё не мог делать фильмы, но думал и писал о кино как об искусстве. “Привлекательность кино – в страхе смерти”. Страницы его записных книжек заполнены мыслями о кино, многие из которых он позаимствовал у Джона ДеБеллы.

На соседних страницах Джим добивался ясности. Образы чуда, неистовства секса и смерти тёмной рекой проходят сквозь его записные книжки. Кеннеди был убит “вредоносным наблюдением” снайпера, а Освальд нашёл убежище “и был уничтожен в тёплой, тёмной, молчаливой утробе материального театра”. Благодаря Эдипу появилось следующее: “Вы можете смотреть на вещи, но не пробовать их на вкус. Вы можете ласкать мать только глазами ”. Это, казалось, было больше того, что он видел, больше, чем он испытал, больше, чем написал, – но чем больше он писал, тем больше, казалось, он понимал.

Конец 1964-го года. После исторического плавания в Индийском океане с целью демонстрации силы и участия в инциденте в Тонкинском заливе во Вьетнаме, капитан Моррисон прошёл своё последнее офицерское боевое учение на “Bon Homme Richard” (он всегда выигрывал сражения), передал авианосец другому капитану и стал готовиться к очередному переезду, на сей раз в Лондон, где он должен был служить во флоте Американских военно-морских сил в Европе. Но сначала он должен был съездить на Западное побережье, чтобы провести короткий отпуск с семьёй. Джим провёл дома Рождество, а затем его семья отправилась к родственникам во Флориду. Это был последний раз, когда Джим видел своих родителей.

Январские дожди пошли на убыль, и студенты киношколы начали собираться в ”Gypsy Wagon”* [*"Цыганский вагон"] – маленькой закусочной на колёсах неподалеку от одноэтажных домиков киношколы. Там, смешиваясь со студентами-музыкантами и художниками, Джим и многие из его однокурсников показывали то, что один из них стал называть “нищетой и блеском киношколы” – обучаясь в школе, они прилагали максимум усилий, скрывая свою бездеятельность под маской развязности и хвастовства. По пути в класс Джим прогуливался вдоль забора с истошными криками и воплями и покрывал стены мужской уборной едкими надписями, по проходам театра, где проходили просмотры, он катал пустые винные бутылки. Затем начались классические истории, в фокусе которых чаще всего находились наркотики, нагота или безрассудство. Сложение всех этих трёх составляющих привело Джима к тому, что однажды он напился пьяным и в полночь взобрался на одну из университетских башен, чтобы раздеться и сбросить вниз одежду.

“ Образу, – писал он в своей записной книжке, – никогда не сопутствует опасность”.

Некоторые преподаватели высоко ценили Джима, принимая во внимание и то, что один из них назвал “дилетантизмом”, и сам Джим любил некоторых из инструкторов. Самым любимым был Эд Брокау, который иногда рассказывал в классе жуткие небылицы, чтобы выяснить, слушает ли его кто-нибудь. Особенно Джиму нравилось то, что Брокау иногда исчезал на несколько дней – как будет исчезать и Джим в последующие годы. “Брокау тянулся к разрушительности Джима, – говорит Колин Янг, руководитель киноотделения. – Он чувствовал её и грел руки у этого огня, в зависимости от того, как часто эта разрушительность соединялась с реальным талантом”. Брокау был консультантом на факультете Джима, и именно к нему Джим пришёл, чтобы сообщить, что бросает университет. Затем он пошёл к Колин Янг и сказал то же самое.

Решение Джима бросить учёбу возникло всего за неделю-другую до окончания занятий, во время двухдневного просмотра студенческих фильмов. Этот просмотр был главным событием учебного года, близким к последним экзаменам, и главным из того, что давала киношкола. Хотя её окончание не зависело от того, будет ли студенческий фильм отобран для дальнейшего показа на публике в Royce Hall УКЛА, соревнование за такое “признание” было грандиозным.

Большинство из сорока (или около того) фильмов, показывавшихся в том мае, были сделаны в мастерских “Projekt 170”, в которых создавались короткие немые фильмы с “голосом за кадром” или со “звуковой дорожкой за кадром”. Съёмки обычно проходили по субботам, и каждый из студентов должен был попробовать себя во всех ролях – в качестве оператора на одной неделе, актёра на следующей, звукорежиссёра на третьей и, таким образом, принять участие в разных составных частях своего собственного фильма.

Джим не написал сценарий для своего фильма, говоря Джону ДеБелле, приглашённому оператором: “Я покажу, как мы это делаем”. Джим имел в виду, как и изобразил это потом, “ фильм, который ставит вопрос о самом процессе его создания… фильм о фильме”. У него не было названия, он был построен каккалейдоскоп, или быстрая последовательность абстрактных и вольно соединённых событий – то, что ДеБелла иногда называл “расплывчатой смесью образов создателя фильма и его взгляда ”. Он начинался с того, что Джим делал гигантскую затяжку из трубки с травой иоткидывал назад голову. Затем камера переходила на покачивающиеся испытательные образцы, использовавшиеся в качестве титров телешоу “Outer Limits”. Затем шла сцена с женщиной (немкой, подругой ДеБеллы), одетой лишь в бюстгальтер, панталоны и пояс-подвязку, а камера медленно двигалась от её лица к острым коленям, танцующим на верхней крышке телевизора, по которому в это время показывали марширующих на параде фашистских солдат. Затем была сцена в доме (у Джима), стены которого были оклеены картинками обнажённых фигур из “Плейбоя”, использовавшихся в качестве мишеней для метания стрел. Несколько человек, застыв, смотрели холостяцкое кино, но фильм прекратился, и люди, вскочив, начали изображать пальцами тени против белого света на экране. Потом следовал крупный план девушки, лижущей глазное яблоко ДеБеллы (очищая его от грязи, собранной со всех виденных им образов). Последний кадр выключающийся телевизор с картинкой, сливающейся в белую линию, затем в точку и, наконец, в темноту.

Просмотр был таким же хаотичным, как и фильм. Сначала разошлись склейки, и фильм не шёл через проектор. Джима попросили переклеить его заново, чтобы в тот же вечер его показать. Когда это было сделано, мнения о фильме разошлись – от замешательства до восхищения и до недовольства. Некоторым из студентов показалось, что Джим сводит их с ума, а некоторые даже пытались это комментировать, хотя большинство ревело лишь от удовольствия увидеть подругу ДеБеллы в нижнем белье. Даже Эд Брокау, которому обычно был интересен ход мыслей Джима, говорил теперь, будто бы подбрасывая пальцами несуществующий баскетбольный мяч и ударяя левой рукой по правой: “Джим… Я ужасно разочарован”. Фильм не включили в программу показа в Royce Hall, а Джим получил “почетную D”.

Джима задело это непризнание. Кто-то говорил, что он вышел и заплакал. Было это правдой или нет, но он был явно раздражён. Сначала он пытался защищаться, потом обиделся и в конце концов объявил о своём немедленном уходе из УКЛА. Колин Янг пыталась отговорить его, но в июне, когда Джим должен был получать диплом, он гулял по Венецинанскому пляжу, покуривая траву.

К этому времени Джим и Мэри решили разойтись. Она попрежнему настаивала на том, что будет звездой – этому её убеждению Джим сначала потакал, а потом пытался разубедить её. Потом она сказала, что прошла просмотр в качестве танцовщицы в “Whiskey a Go Go”, клубе, открывшемся в январе на Сансет Стрип. Джим говорил ей, что не хотел бы видеть её в короткой юбке с бахромой, вращающую задницей перед пьяницами средних лет, в стеклянной “клетке”. Ещё раз они поругались, когда она познакомилась с новым агентом, и тот посоветовал ей не сниматься в фильме, который хотел делать Джим, потому что появление в студенческом фильме могло угрожать её карьере. Они поругались в третий раз, когда Мэри неожиданно явилась домой к Джиму и застала его с другой. Джим тогда заявил Мэри, что она не имеет права появляться в его доме без приглашения. Кроме того, вежливыми, но раздражающими были напоминания Мэри о том, что, по её мнению, он употреблял слишком много наркотиков.