Любовники и лжецы. Книга 2 - Боумен Салли - Страница 46

– Я же просил не тратить попусту времени. – Голос Хоторна звучал ровно, выражение его лица оставалось холодным. – Вас просили – вам даже приказывали – отказаться от этой истории. Нам обоим это прекрасно известно. Сам же ваш редактор продолжал в ней копаться и в результате может распрощаться с работой, хотя наверняка что-либо сказать трудно. Решение об этом будет принимать Генри Мелроуз, а я к этому никакого отношения не имею. Но давайте не будем делать вид, что вы неукоснительно выполняли все распоряжения редактора. Сознательно или сами того не ведая, вы продолжали работать над материалом. То же самое делал и Ламартин. Вашим источником оказался человек по имени Джеймс Макмаллен. Вы дважды встречались с ним: в первый раз – в Риджент-парке, а потом в Британском музее. На этой неделе вы вступили в контакт с его бывшим наставником в Оксфорде – доктором Энтони Ноулзом. Вы и сегодня продолжали наводить справки. Сегодня вы встретились с приятелем Макмаллена в баре «Граучо», в СоХо, – продолжал он сверлить ее взглядом. – И это вы называете «закрыть тему»?

Джини мельком взглянула на Хоторна. Про себя она отметила, что об их встрече с Макмалленом в Оксфорде он не упомянул.

– Не знаю, откуда у вас эти сведения, – отвернулась она, пожав плечами, – но вынуждена внести поправки в донесения ваших осведомителей. В Британском музее я ни с кем не встречалась. Я пошла туда только ради осмотра экспонатов. Ранее я действительно разговаривала с Энтони Ноулзом, но потом вновь позвонила ему, чтобы сообщить, что прекращаю работу над материалом. Что же касается сегодняшнего дня, то просто в обеденный перерыв встретилась за выпивкой со своим старым знакомым, который поставляет мне время от времени кое-какие сведения. Но эта встреча не имела абсолютно никакого отношения к волнующей вас теме.

– Сегодня вы встречались со старым школьным приятелем Макмаллена, человеком, которого ранее не видели ни разу в жизни. – Хоторн обдал ее холодным взглядом. – И знаете, когда мне стало об этом известно, я в какой-то степени даже испытал облегчение. Наконец-то, думаю, вы предпринимаете какие-то усилия, чтобы выяснить, что же за человек этот Джеймс Макмаллен. Что ж, давно пора. Действительно, разузнайте о нем поподробнее, не пожалейте сил. И не забудьте тщательно проанализировать полученные данные. Макмаллен отъявленный лгун и смутьян. Иногда даже возникает подозрение, вполне ли он вменяем…

– Не вполне вменяем? – не усидел на месте отец Джини. Он широко повел рукой, расплескав свой бурбон. – Слишком мягко сказано, черт его подери! Да это же форменный псих! Придурок! Шизик! Этот маньяк вконец замучил Джона. И меня тоже! Хрен знает сколько лет проносился с этой чертовой параноидальной идеей, и нате вам – снова объявился! Причем на кого вышел-то? На мою чертову доченьку! Ты что думаешь, случайно, что ли? Господи Иисусе, Джини, – повернулся он всем телом, чтобы заглянуть ей в лицо, – сколько лет ты проработала в разных газетах? И до сих пор не можешь отличить всякую шизу от нормального человека? Мало, что ль, на них насмотрелась? Или до сих пор готова глотать все дерьмо, которым они тебя потчуют? Ты бы действительно проверила все как следует. Отчего же не проверить? А если не можешь, то иди обратно на факультет журналистики и начни с начала. А еще лучше, подыщи себе какую-нибудь другую работу.

– Нет уж, подождите, – начала было Джини, но ее перебила Мэри.

– Да! – воскликнула она. – Помолчи, Сэм, и думай лучше, прежде чем бросаться обвинениями. Ты ни капли не знаешь о способностях Джини, потому что всю жизнь не проявлял ни малейшего интереса к ее карьере. Начнем с того, что Джини уже не ребенок. У нее уже достаточно опыта…

– Опыта? Ой, умоляю, не надо! В чем опыт-то? Дешевки стряпать, сексуальные скандалы обсасывать?

– Повторяю, у нее большой опыт, Сэм. Если уж Джини взялась за этот материал, то можешь быть уверен: она тщательно проверит все от начала до конца, до последней мельчайшей подробности. – Голос Мэри звучал непреклонно. – Если бы этот Джеймс Макмаллен был именно таким, как ты говоришь, то она бы его сразу же раскусила. Нет, не все так просто.

– Мэри права, – снова вклинился в разговор ледяной голос Джона Хоторна, тут же заставив умолкнуть всех остальных. – Все действительно не так просто, – вздохнул он. – К величайшему сожалению.

Сказав это, он устремил взгляд в сторону, и Джини впервые уловила нервозность в его облике. Лишь на секунду на его лице промелькнуло то выражение, которое она заметила во время памятного ужина в «Савое». «Несмотря на эту маску спокойствия, он близок к отчаянию», – подумала она. Ей пришла в голову мысль о том, что отец и Мэри, должно быть, тоже уловили его состояние. Украдкой взглянув на Хоторна, отец сразу же изменил тон. Поднявшись со стула, он несколько умерил свою воинственность.

– Слушай, Джини, – произнес Сэм Хантер, постаравшись придать своему голосу мягкость, – почему бы тебе не остановиться. Хотя бы ради того, чтобы задуматься, насколько высоки ставки в этой игре? Ведь речь идет о жизни Джона, о его репутации. Ты же вполне представляешь, что случается, когда подобные вещи выходят из-под контроля. Начинаются всякие разговоры… Ты еще и напечатать ничего не успеешь, а глядишь, народ уже гудит вовсю, шушукается, слухи ползут один нелепее другого… Я, знаешь ли, не могу допустить, чтобы все произошло именно так. Потому-то и приехал сюда.

Он остановился, чтобы взглянуть на Хоторна, и затем продолжил:

– Знаю, я сейчас не сдержался. Но ты уж, Джини, прости меня. Что делать, бывает. Особенно со мной. Ты же знаешь: вспыхиваю как порох. Но я тебя ни в чем не виню.

Честное слово, не виню. Насколько я понимаю, ты просто заблуждаешься, причем от чистого сердца. Да тут еще этот Ламартин поганый! Я не собираюсь ворошить прошлое – не нужно мне этого. Но если ты не извлекла должного урока из общения с этим человеком двенадцать лет назад, то извлеки хотя бы сейчас. Ты, Джини, главное, присмотрись получше, чем этот самый Ламартин занимается. Никакая это не журналистика. И не будет никогда журналистикой. Копание в дерьме – вот что это такое. А Ламартин твой – сволочь последняя!

В воздухе повисло молчание. Хоторн по-прежнему отрешенно глядел на огонь. Джини некоторое время смотрела на отца, потом отвернулась. Позади вставала, скрипнув стулом, Мэри.

– Джини, – тихонько подала она голос. – Подумай над словами Сэма. Я не хочу выносить суждение о Паскале Ламартине как о личности. Я уже говорила тебе, что как мужчина он мне вполне нравится. Но Сэм по-своему прав. Нельзя закрывать глаза на то, чем занимается Паскаль Ламартин сейчас. Все это так жестоко, нетактично, недостойно. Думаю, ты вряд ли будешь возражать, настаивая на том, что такая деятельность этична. – Посмотрев на Хоторна, она продолжила: – Знаешь, Джини, я думаю, ты должна спросить себя, насколько сильно твое чувство к Ламартину влияет на твои решения. Стала бы ты и дальше раскапывать эту историю с таким же рвением, если бы не работала над ней вместе с ним? Он просто растлевает тебя, Джини. Прости, но таково мое мнение.

– Довольно, Мэри! Эту тему я обсуждать не буду. К тому же ты говоришь неправду.

– В таком случае, – вздохнула Мэри, – вернемся к тому, о чем я говорила ранее. Ты поступила очень глупо, Джини. Ты и твой Паскаль Ламартин введены в заблуждение. Причем очень ловко. И если уж ты не хочешь прислушаться к нашим словам, то, надеюсь, скоро обнаружишь этот подвох. Оч-чень скоро.

Ее голос теперь звучал резче: она больше не пыталась скрывать осуждения. Мэри отвернулась, и тут, как бы приняв от нее эстафету, заговорил Джон Хоторн.

– Мне очень жаль, Мэри, – сказал он, оторвав взгляд от огня, – но у меня нет времени дожидаться, пока Джини прозреет. Это ожидание может слишком дорого мне обойтись. Речь идет о чести Лиз. И я не стану спокойно взирать на то, как разрушают мою семью. Мне нужно подумать о своих детях. Бог свидетель, они уже достаточно выстрадали.

Он отвернулся, сделав жест, свидетельствующий о скрытом гневе и отвращении. Джини смотрела на него во все глаза. Она ясно видела: Хоторн взволнован настолько, что почти лишился дара речи. Она почувствовала, как в глубине души у нее снова зашевелились сомнения. В комнате опять повисло молчание. Затем прокашлялся отец. Он преданно смотрел на Хоторна, будто дожидаясь высочайшей санкции.