Любовники и лжецы. Книга 2 - Боумен Салли - Страница 29

– Джини, – Паскаль встал между нею и Макмалленом, – только не здесь и не сейчас.

– Все это лишено смысла. И у меня не осталось больше времени, – Макмаллен собрался уходить.

Но Джини встала на его пути, загородив дверь.

– Уж для нас-то вы можете выкроить лишнюю минутку, черт вас возьми! – сказала она. – Мы ждали этой встречи достаточно долго. Вам не приходит в голову, что у нас могут быть еще кое-какие вопросы? Или мы должны безропотно проглотить все то, что вы нам здесь только что наговорили? Пока что вы назвали только имя врача, вот и все. Да еще показали фотографии, которые можно было снять в любое время в любом уголке Юго-Восточной Азии.

– Нет, это не все. – Макмаллен застыл, наткнувшись на преграду – Джини не двигалась с места. Паскаль стоял сбоку. – Вы даже не потрудились взглянуть на другие свидетельства, которые там лежат. Заявления, показания, отчеты свидетелей. – Голос его осип от возбуждения. – Что еще прикажете сделать, чтобы убедить вас, господа неверующие? Вы уже убедились, что за тип этот Хоторн. Увидели смерть трех человек. Чего же еще вам надо?

– Да прекратите же! – быстро вклинился между ними Паскаль. – Вы что, не понимаете? Вы оба одновременно правы и не правы. Ведь это нам ничего не даст…

– Абсолютно ничего, – не дал договорить ему Макмаллен. Он попытался отпихнуть Паскаля в сторону, однако тот твердо стоял на ногах. – Я был круглым идиотом, ожидая помощи от кого-либо из вас, – добавил Макмаллен, – в особенности от этой дамы. – Он раздраженно ткнул пальцем в сторону Джини. – Вы такая же, как и любой другой представитель вашей чертовой журналистской братии. Циничная, пресыщенная жизнью. Вы не хотите видеть правды, даже когда она лезет вам в глаза. Только зря время потерял. Все. Едем!

– Ну уж нет, никуда мы не едем! – Отодвинув Джини, Паскаль теперь сам загородил выход. Его голос внезапно обрел жесткую решимость. – Прежде чем мы уедем, мне надо вам кое-что сказать. Не наше дело помогать вам публиковать ваши обвинения. Наша работа – раскрыть правду. Мы уже восемь дней бьемся над этой задачей. И вы не имеете права разговаривать с Джини подобным тоном. Вам известно, что она пережила за последнюю неделю? Непристойные ночные звонки, кем-то перерыта вся квартира, а вчера еще и вы преследовали ее по всему музею…

– Не надо, Паскаль. Хватит. Бесполезно.

– Нет, надо! – Паскаль вновь повернулся лицом к Макмаллену. Его глаза горели гневом, лицо заострилось и побледнело. – Кем же, по-вашему, становится человек, столкнувшись с подобными угрозами? Пресыщенным циником? Сперва анонимная посылка с наручниками. Потом новые посылки в том же духе. Приходит, к примеру, пара туфель, которые, оказывается, идеально ей подходят. Или черный шелковый чулок. Еще пример: среди ночи гаснет свет и раздается звонок. Какой-то тип бормочет в трубку всякие мерзости, описывая, что на ней надето в этот самый момент. Как, по-вашему, должна отнестись ко всему этому Джини? Просто отмахнуться? Наплевать и забыть? Подумайте сами. И не смейте говорить с ней в таком тоне!

Все замолчали. Макмаллен отшатнулся в немом изумлении, потом обескураженно взмахнул рукой.

– Какие туфли? Какие чулки? Какие звонки? Ничего не понимаю. И что случилось вчера, когда мы были в музее?

– Кто-то снова вломился ко мне в квартиру, – равнодушно произнесла Джини и отвернулась. – У меня есть кот. Вернее, был. Они задушили его и… и повесили на двери. Вот что они сделали. Кто-то сделал. Паскаль прав. Когда я увидела это, у меня не было чувства пресыщения. Знаете, что я испытала? – Она вновь повернулась к Макмаллену. – Бешенство. То же чувство охватило меня, когда, войдя в квартиру одного дома в Венеции, я увидела трупы двух мужчин, увидела, что с ними сделали. Я в любой момент могла бы отказаться от этого задания. И Паскаль тоже. Но ни один из нас этого не сделал. Какого черта нам здесь нужно, как вы думаете? Нам нужна правда. Именно поэтому мы и приехали сюда. И не намерены капитулировать, пока не добьемся своего.

Пока она говорила, Макмаллен потихоньку пятился, хотя и продолжал внимательно слушать ее. Когда Джини закончила, он, несколько замешкавшись, отвернулся, склонился над рюкзаком и зашнуровал его. Затем подошел к печке и погасил огонь.

– Прошу извинения, – его голос стал жестким, – но я ничего не знал об этом. И не имел к этому ни малейшего отношения. Да, я отправил четыре посылки. Пошел на это как на промежуточную меру. Хотел дать вам путеводную нить, поддержать ваш интерес к этому делу до тех пор, пока не удастся лично встретиться с вами. Мне было невдомек, каковы могут быть последствия. К тому же тогда я и представить себе не мог, как долго еще мы не встретимся. Сожалею, но я изложил вам все, что знал. Мне нечего добавить. Никаких сенсационных откровений. Даю вам слово, что сам считаю правдой все то, что рассказал вам о Джоне Хоторне. А теперь у меня действительно нет времени. Я отвезу вас обоих обратно в Оксфорд. Мне пора.

Сказал – как отрезал. Стало ясно, что дальнейшие дискуссии бесполезны. Он подошел к выходу, выключил свет и лишь после этого открыл дверь. Машина была запаркована так, что ее передние колеса стояли на колее грунтовой дороги, сбегавшей по склону. Не зажигая фар, Макмаллен перевел рукоятку коробки передач на нейтральную скорость, и автомобиль бесшумно покатился вниз. Лишь в конце склона он включил свет и запустил двигатель. Когда он заговорил вновь, они уже мчались по основной дороге в Оксфорд, оставив позади владения Хоторна.

– Вы, кажется, говорили, что у вас есть вопросы, – прозвучал в темноте голос Макмаллена. – Задавайте их сейчас.

Джини раскрыла было рот, но Паскаль быстрым прикосновением успел остановить ее.

– У меня есть один вопрос. Вам было известно, кто отец Джини, когда Дженкинс надоумил вас использовать ее для разработки этой истории?

– Сначала нет. Я, конечно, обратил внимание на то, что ее фамилия мне уже знакома, но ведь она довольно распространенная. Однако позже, – он мельком взглянул на Джини, – Дженкинс упомянул, что вы имеете косвенную связь с Хоторнами – через вашу мачеху. Потом сказал, что вы американка. И в конце концов сообщил, как зовут вашего отца. – Наступила краткая пауза. – Он все время навязывал мне идею использовать вас. Мне же с самого начала претила мысль о том, чтобы над этим материалом работала женщина. Я так и заявил ему.

– Так почему же вы не воспрепятствовали этому, когда узнали, кем на деле является Джини? Ведь, наверное, вы уже тогда намеревались использовать эти свидетельства? – указал он на папку, которую Макмаллен молча сунул при выходе из дома. – И вас эта связь даже не обеспокоила? Ведь Джини могла не лучшим образом отреагировать на новость, что ее отец является участником заговора молчания. Вы должны были учитывать это.

– Естественно, такая мысль приходила мне в голову. Но Дженкинс говорил мне, что она не видится со своим отцом. По его словам, отец и дочь не испытывают друг к другу родственных чувств, а потому уже несколько лет не поддерживают никаких связей. Когда он сказал мне это, события уже развивались полным ходом. Была середина декабря. Пора было принимать какое-то решение, медлить было нельзя. К тому же тогда как-то не особенно думалось о том, кто именно должен взяться за перо. В первую очередь надо было раздобыть фотодокументы, свидетельствующие о прежней деятельности Хоторна. Стоит только убедительно доказать, что это за человек, полагал я, и любой честный журналист с готовностью возьмется за расследование его деятельности, а также дел его семейства, высветит все, вплоть до вьетнамских событий. Я рассуждал именно так. До сегодняшнего вечера. – Его голос стал жестче. – Сейчас-то я, конечно, вижу, насколько заблуждался.

Джини протиснулась между двумя передними сиденьями.

– В таком случае, – спокойно произнесла она, – могу прямо сказать вам одну вещь. Если нам удастся когда-либо найти факты, подтверждающие ваши нынешние обвинения в адрес Джона Хоторна, если в вашем рассказе о блондинках окажется хотя бы доля правды, то ни я, ни Паскаль не остановимся на полпути. Мы тщательно расследуем все от начала до конца. Я разложу все прошлое Хоторна на мельчайшие кусочки и рассмотрю их под микроскопом. Хотите – верьте, хотите – нет. Если не верите, мне наплевать. Но это дело имеет для меня особое значение. Хоторн – американский политик, а я американка. Родилась, знаете ли, в США. И не могу остаться ко всему этому равнодушной.