Любовники и лжецы. Книга 2 - Боумен Салли - Страница 25

Вопрос прозвучал довольно резко. Джини не сказала ничего, предоставив отвечать Паскалю. Ее взволновала горечь, с которой говорил Макмаллен. Получалось так, что этот человек с определенной долей брезгливости решился все же поведать им все, представляющее, по его мнению, для них интерес.

– Вы не так уж далеки от истины, – ответил Паскаль тем же тоном. – Вместе с тем не могу утверждать, что у репортеров острый нюх только на подобные истории. Но сейчас давайте лучше не будем об этом. Как вы уже сказали, мы можем вернуться к этой теме позже. Продолжайте.

– Что ж, великолепно, – Макмаллен откинулся на спинку стула и заговорил быстрее: – Когда Лиз вышла замуж, мы стали видеться гораздо реже. Я служил в армии. Она оставалась в Америке, а меня часто отправляли за границу. Время от времени мы переписывались. Примерно четыре года назад, когда я уже уволился из армии, мы ненадолго встретились в Италии, где она находилась без мужа, с друзьями. В последующие три года мне еще несколько раз представлялся случай видеть ее. Вместе с Хоторном она наездами бывала в Лондоне. Я обедал с ними и не замечал ничего неладного. Когда Хоторн получил назначение в Лондон, я стал видеться с ними чаще. Лиз приглашала меня на всевозможные ужины, приемы и прочие торжественные мероприятия, которые устраивались в посольстве. Встречаясь с Хоторном, мы перебрасывались парой-другой слов. Он неизменно был подчеркнуто вежлив со мной. И вот в минувшем июле я получил приглашение провести длинный уик-энд[3] здесь, в их загородном доме. Именно тогда до меня и дошло, что тут творится нечто ужасное.

С первого взгляда я заметил, что Лиз находится на грани нервного срыва, – продолжал свой рассказ Макмаллен. – До этого мы виделись несколько недель назад, и за столь короткий срок она стала словно сама не своя. Первое, что бросилось мне в глаза, – ее болезненная худоба. Она почти не ела, всякий раз при виде мужа впадала в раздражение, была подвержена внезапным и необъяснимым перепадам настроения. Для разговора наедине возможности практически не было. Дом был полон гостей, да и сам Хоторн постоянно находился рядом. На второй день мне удалось увести ее подальше от особняка. Отправившись в дальнюю прогулку по поместью, мы преодолевали милю за милей. Начался дождь, и Лиз разрыдалась. Это произвело на меня ужасное впечатление. В конце концов она открылась и рассказала мне все. – Внезапно он прервал повествование. Лицо его потемнело, рука гневно дернулась.

– Вам следует понять одно. По всей видимости, в последнее время он действительно стал хуже обращаться с Лиз, но главное происходило на протяжении целого ряда лет. Целая вереница других женщин, любовниц, секретарш. В ночь перед свадьбой он спал с другой. Он хранил верность своей молодой жене ровно пять суток. И Лиз узнала об этом не из сплетен, а от него самого. Он, видите ли, сам решил ей рассказать. Начались систематические попытки посеять в ее душе сомнения в собственной полноценности. Он неустанно твердил, как она глупа и неумела, сравнивая ее с другими женщинами, хвастаясь тем, чего ему удается достичь за одну ночь…

Макмалленом вновь овладели эмоции. Джини наблюдала, как он пытается справиться с нахлынувшими на него чувствами. Дрожащей рукой он закурил еще одну сигарету и резко поднялся со стула.

– Прошу вас извинить меня. Так трудно говорить обо всем этом. Мне нужно выпить. Ненавижу пить в одиночку. Не составите ли мне компанию?

Джини заметила, что этот вопрос был адресован исключительно Паскалю.

– Да, мы выпьем вместе с вами, – ответил Паскаль, и Макмаллен спохватился, поняв, что совершил оплошность.

– Приношу вам извинения за свою невежливость, – обратился он к Джини. – Это было не нарочно. Не так-то просто обсуждать подобные темы, особенно в присутствии женщины.

Макмаллен налил виски и, разбавив его водой, подал стаканы Джини и Паскалю. Сев на стул, он еще раз быстро взглянул на часы.

– Скажите откровенно, как у вас со временем, – попросил Паскаль. – Нам нужна полная определенность, вы же знаете.

– Да-да, конечно, – поспешно пробормотал Макмаллен. – Все в порядке. Я как раз подхожу к тому, о чем вы, я думаю, еще не знаете.

Теперь он попытался подключить к разговору и Джини.

– Известно вам, что, прежде чем достигнуть здешних мест, слухи расползлись по всему Вашингтону? – задал Макмаллен вопрос. – Вам известно, что Эплйард в конце концов ухватился за эти сплетни?

– Да, нам это известно, – ответила Джини.

– Прекрасно, – отрывисто кивнул Макмаллен. – Но вы можете не знать, кто именно распустил эти слухи… Джон Хоторн собственной персоной. Это было частью его длительной кампании, направленной на то, чтобы сломить волю Лиз.

Прервавшись, чтобы закурить очередную сигарету, он продолжил:

– Долгое время на протяжении первых шести лет их брака Хоторн верил, что Лиз настолько покорна его воле, что ему может сойти с рук абсолютно все. Он знал, что, будучи ревностной католичкой, Лиз не допустит даже мысли о разводе. Знал, насколько любит она детей. Хоторн был уверен, что все это плюс ее самолюбие могут служить для него надежной гарантией безопасности. Но однажды все изменилось. Года четыре назад серьезно заболел их младший сын Адам.

Он замолчал, все еще не в силах справиться с эмоциями.

– Мальчик едва не умер. Думаю, именно тогда в душе Лиз что-то надломилось. Возможно, до этого она внутренне была готова и дальше терпеть все это – оскорбления, жестокость, мерзкую похвальбу, – но после болезни Адама у нее раскрылись глаза. Она увидела, что должна уберечь от этого человека своих детей. Лиз наконец поняла – во всяком случае, именно так она объяснила все это мне, – что в конечном счете влияние Хоторна на детей может оказаться столь же пагубным, как влияние его отца на него самого. И она предъявила Хоторну ультиматум, или он изменит свое поведение, или она уйдет от него вместе с детьми и будет жить отдельно. Она не грозила ему разоблачениями – нет-нет, ничего подобного. Была лишь угроза уйти. И Хоторн поклялся стать другим.

Макмаллен поднял на них свои холодные глаза.

– Сами можете догадаться, надолго ли хватило этой клятвы. Новая жизнь длилась всего несколько месяцев. Поначалу Хоторн перепугался настолько, что даже ушел из сената. Думаю, опасаясь громкого скандала, он поддался панике. Впервые в жизни Хоторн всерьез поверил, что Лиз способна на это. И все же роль раскаявшегося грешника отнюдь не устраивала его. Он запил, начались бурные выяснения отношений с Лиз. Потом бросил пить и снова занялся женщинами. Правда, теперь к его похождениям добавилось нечто новенькое, эдакая изюминка. Отныне ему недостаточно было просто любовниц и ночных оргий. Тогда и началась практика ежемесячных свиданий с блондинками. К тому же он специально разработал новую стратегию, чтобы обеспечить себе надежное прикрытие. Примерно в то же время начали циркулировать слухи о том, что у Лиз не все с порядке с психикой.

Согласитесь, с его стороны это был весьма расчетливый ход. – Макмаллен не сводил с них глаз. – В то время Лиз действительно была очень близка к душевному надлому. Хоторн заявил ей, что если она попытается уйти, он добьется, чтобы дети остались с ним. Он пригрозил объявить, что она не может исполнять материнские обязанности, поскольку является психически неуравновешенной. Они с отцом долго беседовали с ней, не оставив никаких сомнений относительно своих намерений, представили Лиз целый список людей, готовых в случае чего под присягой свидетельствовать против нее, – слуги, горничные, секретари, даже друзья. Некоторых из них Хоторн и его папаша просто подкупили, а на других полагались, как на самих себя. Уж в чем, в чем, а в таких делах они имеют многолетний опыт. Когда папенькой Хоторна овладевает желание особенно прихвастнуть, он заверяет, что не родился еще на свет человек, которого он не мог бы купить.

Не говоря уже об этой конкретной угрозе, – продолжил Макмаллен, – весь план в целом представляется очень дальновидным. Хоторн заранее обезопасил свои позиции. Если бы когда-либо в будущем Лиз вздумала бы поднять против него голос, будь то на судебном разбирательстве по делам опеки над детьми или просто изливая душу друзьям, мало кто поверил бы ее словам. Все сказанное ею можно было легко отвергнуть как бред параноика. И что печальнее всего, чем сильнее он давил на нее, тем хуже становилось у нее со здоровьем. Лично я убежден, что Хоторн вместе с отцом все именно так и спланировали: они на самом деле стремились свести ее с ума. В конце концов, с точки зрения Джона Хоторна, уж лучше жена в сумасшедшем доме, чем разбитые мечты о президентском кресле. Если бы все сложилось так, как было задумано, Хоторн мог бы собрать голоса всех сердобольных избирателей. Таким образом душевный недуг жены превратился бы для него в ценное подспорье. Теперь-то вам ясно?