Тюрьма особого назначения - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 47

Сейчас, на очередном витке непредсказуемой российской истории, дом и его просторные квартиры заселили люди обеспеченные, из тех, про которых можно было смело сказать, что в нынешний постперестроечный период они себя нашли. Исключением были только историк Глеб Герасин и местный дворник Петр Петрович, которые разделили на двоих большую четырехкомнатную квартиру. В те давние, дореволюционные, времена, когда неизвестный архитектор чертил проект дома, он предусмотрел в нем два входа в каждую квартиру – «черный», со стороны двора, и главный, с оживленного Каменноостровского проспекта. При разделе одной из квартир такое положение вещей пригодилось как нельзя кстати, так как позволило путем установления дополнительной капитальной стены и сантехнического оборудования сделать из четырехкомнатных барских апартаментов две вполне приличные «двушки».

Эту историю рассказал Анжелике Глеб, когда, пройдясь по его квартире, журналистка позволила себе сказать несколько слов насчет нелепостей планировки.

В остальном же эта нелепость более чем компенсировалась со вкусом подобранной самим хозяином обстановкой.

– Эти забавные фигурки из самшитового дерева я привез из Мавритании: мы здорово там повозились с древним захоронением в районе города Зуэрат, – рассказывал Глеб, кивнув на расставленные вдоль всей стены на специально сооруженном стеллаже «трофеи». – А это, – он взял в руку и прижал к лицу черную и ужасно страшную маску с приплюснутым носом и торчащими сквозь прорезь для рта кривыми клыками, – подлинная маска камерунского шамана из племени муамба. Нравится?! У-у-у!

– Какой кошмар! – замахала руками Анжелика. – Пожалуйста, убери эту отвратительную рожу куда-нибудь в шкаф. А то кто-нибудь случайно зайдет и получит сердечный приступ.

– У меня дома не бывает случайных гостей, – серьезно ответил Герасин, ставя сувенир на место. – Моя работа не способствует большому числу друзей, в основном это коллеги…

– А как же я? – Девушка присела на кресло-качалку, покрытое грубым разноцветным ковриком из плетеной соломки, и лукаво склонила голову набок, глядя с загадочной улыбкой на хозяина этого мини-этнографического музея. – Ведь меня ты совершенно не знаешь, мы знакомы всего, – она взглянула на маленькие наручные золотые часики в форме браслета, – чуть больше часа.

– Ты – другое дело, – открывая дверцу буфета и доставая из него высокие бокалы, так же спокойно произнес Глеб. – Мне кажется, я немного научился разбираться в людях… По крайней мере, мне хочется надеяться на это…

– Ладно, давай выпьем! – мягко перебила его Анжелика, поднимая с журнального столика вырезанную из кости пепельницу в форме чуть согнутой человеческой ладони. Посреди нее, прямо на ювелирно отмеченной линии жизни, одиноко лежал раздавленный окурок сигареты с отчетливо видимыми следами губной помады на белом фильтре. – И если не трудно, вытряхни, пожалуйста, это. А то у меня такое чувство, что, кроме нас, здесь есть кто-то еще.

Глеб поставил на столик бокалы и удивленно вскинул брови. Но тут его взгляд упал на окурок, и брови плавно съехали к переносице. Он забрал из руки Анжелики пепельницу, открыл окно и, не долго думая, вытряхнул ее на шумящий внизу проспект, после чего поставил на прежнее место.

– Это совсем не то, о чем ты подумала, – почти дословно повторил он слова, сказанные ему Анжеликой, когда он сел в ее роскошный автомобиль. – Вчера ко мне заходила одна дама из Эрмитажа, искусствовед, и мы вели с ней деловую беседу. – По голосу Глеба Анжелика поняла, что беседа была и впрямь весьма серьезной.

– Ты не должен мне ничего объяснять, Глеб, – примирительно сказала девушка. – Мне у тебя нравится, а это главное. – И, чуть помедлив, она тихо добавила: – И ты мне тоже… нравишься.

– Наверное, ты что-то перепутала, – осторожно предположил историк. – Многим интересна моя работа, не часто ведь встречаешь профессионального искателя сокровищ. Людям вообще свойственно отождествлять человека с родом его занятий, положением в обществе, с принадлежащими ему вещами… Взять, к примеру, твою машину… Какие у обычного человека появляются мысли при виде проносящегося на бешеной скорости дорогого спортивного автомобиля? Что принадлежит он какому-нибудь бандиту, который спешит на нем по своим бандитским делам. Разве не так?!

– Глеб, ты не понял меня… – Девушка встала, сделала шаг и взяла Герасина за запястье руки, сжимающей открытую бутылку шампанского. Обернутое серебристой фольгой зеленое горлышко застыло в нескольких сантиметрах от края бокала. – Я имела в виду именно тебя, а не твою странную работу…

Они замерли, неподвижно глядя друг другу в глаза. Анжелика медленно наклонилась и прижалась к немного колючей щеке Глеба своими ярко накрашенными губами. И впервые почувствовала запах его одеколона. Тонкий, приятный, как и положено, ощутимый лишь с близкого расстояния.

– Знаешь, – чуть хрипло прошептал Глеб, – когда ты только вошла в диско-клуб и села возле барной стойки, первое, что я подумал, это – «счастливый тот парень, кому принадлежит такая красивая женщина». Теперь, после знакомства с тобой, я знаю, что ты плюс ко всему еще и умна. И что мне теперь прикажешь делать?

– Наверное, влюбиться, – кокетливо пожала плечами Анжелика, отпуская руку Глеба и давая ему возможность наполнить бокалы. – Больше ничего не остается. Что, боишься?..

Время летело незаметно. Шампанское как-то слишком быстро кончилось, и Герасин неожиданно вспомнил, что у него где-то на кухне стоит маленькая бутылочка рижского бальзама, подаренная как-то приятелем из Латвии, с которым вместе учились в историко-архивном институте. Но Анжелика, которая, по ее же словам, и без того ощущала некоторый перебор, отказалась. Впрочем, Глеб и не настаивал. Он в очередной раз отправился на кухню заваривать кофе, в то время как журналистка вдруг впервые с момента ухода из диско-клуба вспомнила о Диме Нагайцеве, у которого собиралась пожить несколько дней, пока вопрос между Кириллом и Колей Архангельским не решится окончательно. Но в любом случае, даже если Кирилл приползет на коленях на четвертый этаж ее квартиры на Садовой, станет целовать руки и умолять вернуться, она никогда в жизни не сможет ему простить его предательства. Надо же, согласился отдать ее этому мерзкому старикашке как какую-то неодушевленную вещь! Такое прощать нельзя. А Дима? Дима казался сейчас таким далеким, таким нереальным…

Но Глеб, добрый и застенчивый искатель приключений, сейчас здесь, рядом… И ее влекло к нему. Анжелика видела, какими восхищенными глазами он смотрит на нее, и понимала, что судьба снова улыбается ей. Выпорхнув из золотой клетки, она тут же встретила человека, о котором мечтала еще в далеком детстве… Таинственного, деликатного, нежного… Она познакомилась с Глебом Герасиным всего каких-то три с небольшим часа назад, но как же много сумел вместить в себя этот крохотный, по отношению к человеческим чувствам, отрезок времени!

Глеб вернулся из кухни, неся серебряный поднос с двумя чашками и маленьким кофейником. Он, как всегда, немного грустно и смущенно улыбался и от этого казался Анжелике еще симпатичнее.

– Знаешь, что это за штука? – кивнул он на поднос. – Один из трофеев, поднятых со дна моря, с затонувшего во время Первой мировой войны японского военного крейсера. Его подняли недалеко от Сахалина. Мы принимали участие в подъеме. Предполагалось, что на нем японский император переправлял золото в слитках, но, увы… Клуб потерял на этом деле примерно четыреста тысяч баксов…

Закончив рассказ, Глеб разлил по чашкам густой и ароматный кофе.

– Скажи… – Анжелика почти вплотную придвинулась к сидящему рядом на диване Герасину. – Ты ведь согласился со мной, что существует немало людей, которые готовы на все, чтобы присвоить себе найденные сокровища. Но неужели у тебя самого никогда не появлялось желания в одиночку завладеть тем богатством, местонахождение которого ты обнаружил, работая в каком-либо архиве? Не ставить об этом в известность руководство клуба, а взять и выкопать найденное в одиночку, чтобы все досталось только тебе?