Тюрьма особого назначения - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 12

Я встал и медленно направился к двери, желая как можно скорее оказаться подальше от этой камеры и от этого страшного человека. Я находился на грани срыва. А что, если он и вправду невиновен?.. Нет, не может быть! Я уже поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка, когда за моей спиной послышался шорох, а потом я почувствовал, что не могу двинуться с места. Обернувшись, я увидел, что Скопцов, еще несколько секунд назад сидевший на кровати, сейчас стоит на коленях и держит в обеих руках полы моей рясы.

– Батюшка!

Он поднял на меня глаза, и я увидел, как из его почти бесцветных глаз текут слезы. Заключенный не скулил, не рыдал. Он просто смотрел на меня, а слезы текли у него по щекам.

– Отец Павел, вы еще придете ко мне?! Я не могу так больше… Я устал быть один… Мне страшно… Если вы не придете завтра, я снова перегрызу себе вены.

Похоже, этот отчаявшийся зэк начинал меня шантажировать.

– Приду… сын мой, – с трудом выдавил я из себя. – Но в тюрьме еще много заключенных, которым, как и тебе, нужна духовная поддержка. Не обещаю, что мы увидимся в ближайшие дни. Но отныне я постоянно буду находится на Каменном, так что возможность поговорить у нас еще будет. Только ты должен обещать мне… что больше не станешь пытаться наложить на себя руки. Это грех, великий грех, который не может быть прощен или оправдан.

– Я обещаю! – затряс головой Скопцов. – Обещаю! Только вы заходите почаще, отец Павел, ладно?..

– На все воля Божья… сын мой.

Привычным движением я поднял руку и, испытывая незнакомое до сих пор внутреннее смятение, перекрестил стоящего на коленях зэка, а потом, подождав, пока его разжавшиеся пальцы отпустят край моей одежды, нажал на звонок.

Дверь камеры почти сразу же открылась, и я увидел стоящего возле нее светловолосого охранника в черной униформе.

– Все в порядке? – казенным тоном спросил парень, взглянув на всё еще стоящего на коленях Скопцова. Я молча кивнул и вышел в коридор.

Охранник захлопнул дверь и закрыл замок.

– Полковник ждет вас у себя в кабинете, – напомнил он мне. – Это этажом выше и в другом крыле здания. Я провожу.

Я шел по бесконечному лабиринту лестниц и коридоров в сопровождении светловолосого кедровца, а перед моими глазами по-прежнему стояло лицо Скопцова со скатывающимися по щекам ручейками слез. А что, если сидящий в камере номер сто двадцать один заключенный действительно невиновен, а настоящий убийца Вики до сих пор разгуливает на свободе и лишь затаился на время? Нет, это невозможно…

Глава 7

Кабинет начальника тюрьмы был совсем не похож на то, что я ожидал увидеть за тяжелыми лакированными дверями. Просторный, с широким окном, из которого открывался великолепный вид на озеро и лес, он был выстлан ковролином и обклеен бежевыми обоями «под рейку». Над кожаным диваном с примыкающим к нему журнальным столиком висела огромная копия картины Айвазовского «Девятый вал».

На огромном массивном столе Карпова свободно помещались компьютер, телефон, факс, настольная лампа дневного света и ворох всевозможных бумаг и документов, разложенных в одному хозяину ведомом порядке.

Карпов сидел, откинувшись на высокую спинку кожаного кресла, и задумчиво смотрел на свинцово-серую водную гладь озера.

– Уютно здесь у вас, товарищ полковник… – вывел я его из задумчивости.

Карпов перевел на меня взгляд и молча кивнул, жестом предлагая присаживаться. Я опустился в кресло напротив его необъятного стола и тоже невольно залюбовался тем замечательным видом, что открывался из кабинета. Полковник перехватил мой взгляд, усмехнулся и спросил, слегка прищурив глаза:

– Вам ничего не кажется здесь странным, отец Павел?

– Меня удивляет, что на окне нет решетки, – ответил я.

Лицо полковника изумленно вытянулось.

– Вот уж не ожидал, что вы сразу же обратите на это внимание! Да, действительно, решетки здесь нет. Это, можно сказать, единственная вольность, которую я себе позволил, являясь начальником такого строгорежимного учреждения, как наша тюрьма. Я слишком много времени провожу в этих мрачных стенах, так что вполне заслужил, чтобы не смотреть на мир сквозь стальные прутья. Вы спросите, не боюсь ли я, что кто-нибудь из заключенных сможет воспользоваться такой уникальной возможностью и сбежать? Сразу же отвечу – нет. Попасть в это крыло, где расположен мой кабинет и жилой блок охраны, абсолютно невозможно. Кругом решетки и двери. Ну а система сигнализации просто фантастическая!

– Не сомневаюсь. – Я вежливо кивнул.

– Как там наш самоубийца? Оклемался?

Не дожидаясь моего ответа, полковник открыл один из ящиков стола и нажал на какую-то невидимую мне кнопку. Я услышал тихое жужжание у себя за спиной и обернулся. Одна секция стоящего напротив стола Карпова книжного шкафа плавно отъехала в сторону. Голубым мерцающим светом вспыхнул экран монитора. Секунду спустя на нем появилось изображение – прижавшийся к каменной стене заключенный с перебинтованной рукой и стоящий рядом коротышка-доктор. Потом в фокусе объектива появился и я сам…

– Как видите, – не без хвастовства заявил Карпов, кивая на экран, – начальник охраны, дежурный по учреждению и, конечно же, я в любую минуту можем проконтролировать любую камеру, любой коридор или любое другое помещение тюрьмы. К чему я все это говорю? А к тому, что вы, отец Павел, будете жить в единственном месте на Каменном, где отсутствует система постоянного слежения. Это строение единственное, которое не соединено с основным корпусом тюрьмы. До сих пор оно пустовало. – Поймав мой заинтересованный взгляд, Карпов уточнил: – Видели тот домик с крестом на крыше, что находится напротив «шлюза»? Когда-то в нем жил настоятель монастыря. Там всего одна комната, но зато есть все необходимые удобства – вода и прочее. Когда встал вопрос с вашим размещением, я сразу же подумал о домике настоятеля. Ведь вы, отец Павел, начиная с сегодняшнего дня, можно сказать, и есть первый после более чем семидесятилетнего перерыва настоятель Каменного.

– Благодарю вас, Олег Николаевич.

– Вот и замечательно, – хлопнул по крышке стола Карпов. – Так как, вы говорите, себя чувствует наш самоубийца?

– Он так и не смирился со своей участью. Постоянно твердит, что невиновен. – В нескольких предложениях я передал наш со Скопцовым разговор.

– Ничего удивительного, – равнодушно произнес полковник. – Когда пообщаетесь с остальной сотней заключенных, то увидите – каждый второй считает, что его осудили на «вышку» незаслуженно. Я хочу, отец Павел, чтобы вы раз и навсегда усвоили – все, кто сидит сейчас в этой тюрьме… – Карпов сделал широкий жест рукой, описав что-то вроде полукруга, – настоящие выродки, недочеловеки, на совести которых в общей сложности около тысячи убийств! Взять, к примеру, Ряховича. Собственноручно задушил пятнадцать человек, после чего расчленял трупы и съедал их мясо! Если бы экспертиза признала его сумасшедшим, то сидеть ему в дурдоме до конца своих дней. Но он оказался не более ненормальным, чем мы с вами. Представляете? А Пархоменко! Бывший следователь, между прочим! Сволочь! Сколотил банду из бывших сотрудников мурманской и североморской милиции, которая отличалась невиданным до сих пор изуверством в процессе сбора дани с бизнесменов! На суде было доказано – только доказано – сорок два убийства, а сколько случаев остались неизвестными?! – Карпов вытянул из пачки сигарету, прикурил от настольной зажигалки и глубоко затянулся. – До сих пор не пойму, как ему подписали прошение о помиловании… Так что у меня нет сомнений в виновности наших зэков, отец Павел. И уж тем более в отношении Скопцова. Сексуальный маньяк, изнасиловавший и зверски убивший семерых женщин в вашем родном Питере! Знаете, что он вытворял с ними после того, как удовлетворял свою мерзкую похоть?!

Мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Перед глазами поплыли темные круги…

– Специально для этой цели Скопцов брал с собой зонт с острым металлическим наконечником! – между тем продолжал Карпов, затягиваясь сигаретой. – Так вот, после совершенного насилия он засовывал конец зонта женщинам во влагалище и заталкивал его до тех пор, пока было возможно! А в последний раз, когда под рукой зонта не оказалось, он проткнул беременную женщину сучковатой палкой, валявшейся где-то под ногами!..