Дискета мертвого генерала - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 50

Прохоров и Наташа молча стояли на самой верхней точке судна и, прижавшись друг к другу, смотрели на серебряную звездную россыпь у них над головами. Легкий ночной ветер с запахом водорослей Саргассова моря трепал их волосы, прикасался к лицу, проникал в легкие, а колышущийся на ребристой поверхности океана свет полной луны вызывал удивительные фантазии и грезы. В этот момент Прохорову вдруг захотелось рассказать Наташе все, чем он так долго не мог поделиться ни с одним человеком в мире. Он неожиданно почувствовал, как бетонная плотина, возведенная им внутри себя два года назад, в день похищения Дашеньки, дала течь и со стремительной скоростью начала крошиться и рушиться! Он не мог больше сдерживать себя, он должен был выговориться, вывернуть наизнанку душу, ослабить тот тугой узел, что так долго душил его каждый день, каждый час, каждую минуту.

– Наташа, я должен тебе кое-что рассказать… – начал Прохоров, но слова вдруг застряли у него в глотке, как будто прилипли к густо вымазанному черным дегтем языку. Вадим только беспомощно открывал рот, не в силах произнести больше ни слова и чувствуя невидимую, плотно перекрывающую ему трахею пробку в горле.

Каким-то шестым чувством Прохоров ощутил близкое присутствие опасности. В глубине его души вдруг проснулся холодный и липкий страх. Чисто машинально он быстро перегнулся через предохранительное заграждение, вглядываясь в почти непроглядную черноту расположенной в восьми метрах внизу палубы. Прямо под ними, облокотившись на металлический борт корабля, стоял и курил радист. Несомненно, он слышал каждое их слово. И услышал бы гораздо больше, если бы не внезапный, животный страх, охвативший Вадима на уровне подсознания. В это мгновение Прохоров почувствовал себя так, будто на полной скорости мчавшийся товарный состав, под завязку груженный тротилом, вдруг прямо перед ним, прикованным к бетонной стене, круто свернул и помчался дальше по другой, параллельно проложенной колее.

– Ты что-то сказал? – Наташа отвлеклась от созерцания ночного океана и взглянула на Прохорова. Он только покачал головой.

– Если я еще раз скажу, что люблю тебя больше всех на свете, ты поверишь? – Вадим снова прижал к себе не сопротивляющуюся женщину и нежно поцеловал в лоб, с трудом переводя дыхание и с ужасом думая о возможных последствиях его едва не вырвавшейся наружу исповеди. Он знал, что больше никогда уже не сможет решиться на нечто подобное. Никогда.

– Может, пойдем в каюту, а то что-то прохладно? – Наташа слегка прищурилась, и в ее смотрящих на Прохорова глазах отразились две большие белые луны. Вряд ли она замерзла. Температура стояла выше двадцати градусов. Вероятно, у нее были несколько другие мысли насчет ухода в уединенное место. Впрочем, Вадим уже успел достаточно хорошо изучить Наташин характер, чтобы безошибочно разбираться в ее желаниях. Сегодня ночью они, безусловно, совпадали с его собственными. Главное – это поплотнее закрыть иллюминатор…

На следующее утро было назначено первое погружение батискафа, ставящее целью установку на разных глубинах в радиусе ста метров звуковых приемопередатчиков для записи переговоров дельфинов.

К моменту спуска «кита», как назвали выкрашенный ярко-оранжевой краской батискаф члены команды, на палубе судна собрались все. Мощная грузовая стрела сняла аппарат с места его крепления на корме корабля и медленно, стараясь не раскачивать из стороны в сторону, перенесла за борт судна. Лебедка, сантиметр за сантиметром, стравливала пятидесятимиллиметровый стальной трос, опуская аппарат к колыхающимся на поверхности океана полуметровым волнам. Наконец он коснулся воды, погрузился в нее на треть, на какое-то время замер, а затем, когда включился направленный вертикально вверх прожектор, а вместе с ним и еще два – спереди и сзади, – начал со скоростью шесть метров в минуту погружаться на дно.

Прохоров включил первую видеокамеру, передающую изображение на корабль, где оно автоматически записывалось на кассету, оценил внутреннее освещение батискафа в виде одинокой желтой лампочки возле расположенного вверху люка, а потом, так же как Славгородский, прильнул к толстому прозрачному плексигласу, вместо обычного стекла перекрывающему отверстие иллюминатора.

Маленькие пузырьки воздуха поднимались вверх, к месту, откуда только что начал свое погружение «кит». Спустя пару минут появились рыбы, очень смахивающие на стаю мелких пресноводных окуней – такие же полосатые и колючие, только несколько другой цветовой окраски. Наружный микрофон уловил далекий крик дельфина…

– Вы не спускались раньше под воду? – неожиданно спросил Сергей, переключив аппарат поглощения углекислого газа на максимальную мощность. – Хотя бы с аквалангом? – Неизвестно, к кому из ученых он обращался. Наверное, к обоим сразу.

– Я – нет, – сразу ответил профессор, не отрываясь от круглого иллюминатора. – Никогда. Но мне нравится, – он повернулся к штурману и как-то заговорщицки улыбнулся.

– А мне приходилось плавать с аквалангом и даже заниматься подводной охотой. На Волге, возле Саратова. Могу даже сказать, что получал от этого удовольствие. Кстати, «мокрый» комбинезон и кислородные баллоны у меня дома в целости и сохранности. Может, слетаем по-быстрому? – Прохоров чувствовал себя просто великолепно.

– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся шутке Вадима штурман и перевел свет переднего прожектора на несколько градусов ниже.

Тотчас в его фокусе появилась отвратительная, вытянутая, как у угря, и зубастая, как у щуки, рыбья морда. Ее маленькие злые глаза-пуговицы без какого-либо страха смотрели на незнакомый предмет, неожиданно спустившийся откуда-то сверху, да еще ослепляющий обитательницу черных сумрачных глубин ярким светом прожектора. Тварь, ни капли не стесняясь, вынырнула из темноты и вплотную приблизилась к иллюминатору, с плохо скрываемым любопытством заглядывая внутрь. Цвет ее бесчешуйчатой шкуры был темно-коричневым, с редкими желтыми точками в районе живота. Змеевидное тело – значительно длинней и подвижней, а пасть, с острыми, как загнутые отточенные гвозди, зубами – вдвое больше. Такая «гадюка» могла запросто оторвать руку, если кто-нибудь решился погладить ее против шерсти. Но ни одному из находящихся в батискафе мужчин эта идея как-то не пришла в голову.

– Мурена. – Сергей легонько щелкнул указательным пальцем по плексигласу, на что змеевидная тварь сразу же ответила судорожным броском и смыканием открытой пасти. Она явно не имела ничего против, чтобы позавтракать пальцем штурмана. Но, сильно ударившись мордой о прозрачное органическое стекло иллюминатора, вынуждена была сконфуженно ретироваться. Какой-то зазевавшейся атлантической селедке сегодня не слишком повезет. Ведь мурена вряд ли знает, что где-то в мире существует вегетарианская диета…

«Кит» продолжал медленно опускаться, слегка покачиваясь и ощетинившись тремя яркими белыми лучами. Красная стрелка на приборе глубины заблудилась где-то в районе между цифрами тридцать и сорок. Солнечный свет, такой яркий над зеленой поверхностью океана, почти не проникал в эти мрачные глубины. То и дело мимо иллюминаторов проплывали диковинные рыбы, раскрашенные преимущественно в темные тона, похожие на сгусток плазмы полупрозрачные медузы и целые мутные колонии океанического планктона – любимого и единственного лакомства огромных, но совершенно безобидных для остальных водных обитателей китов. Прохоров всегда удивлялся, как такое гигантское животное весом в несколько тонн может питаться почти невесомыми простейшими организмами, не способными даже самостоятельно передвигаться.

– Скоро будем на месте, – сообщил штурман и в очередной раз посмотрел на вращающийся экран РЛС. Очертания лежащего на дне океана предмета напоминали что-то до удивления знакомое. Славгородский присоединился к Сергею и тоже внимательно наблюдал, как после прохождения лучом правого верхнего края экрана на нем оставалась очень примечательная, с четко очерченными границами отметина.

– Неужели это… – Профессор вдруг замолчал, чуть заметно покачав головой. – Даже не верится, честное слово!