Дискета мертвого генерала - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 42

Как я и предполагал, мы довольно быстро выбрались из Львова и скоренько навострили лыжи по какой-то очень прямой и не особенно ухабистой дороге. Все правильно, сматываемся. Интересно, как там себя чувствуют Самурай и рыжий? Вряд ли они сейчас могут похвастаться гораздо лучшим, чем я, самочувствием. О том, каких дров они успели наломать в ресторане, можно только догадываться. Но понятно, что немалых. Один кореец чего стоит! А если ему дать время выхватить оружие? А если позволить достать рукой или ногой кого-нибудь из ближайших парней? Да…

Микроавтобус остановился. Где-то впереди долго звенел звонок, потом простучали железные колеса товарняка. Переезд. Звонок пропал, и мы снова тронулись с места. Убивать меня они не собирались, это очевидно. Насчет двух других – не знаю. Все может быть. Хотя сам захват выглядел по меньшей мере странно, если не сказать больше. Взять хотя бы…

– Эй, жмурик! – Ствол автомата больно надавил на ребра. – Ты чего такой резвый? Пистолетиком, тварь, балуешься, да?!

Я промолчал. Что-то говорить мне с вами, ребята, не особенно интересно.

– Оглох, что ли?! Падла… – И мне в бровь снова влетел крепкий, зажатый до белизны в костяшках кулак.

Ну конечно, давайте теперь поразвлекаемся! Вы здесь хозяева, а я кто? Так, пустое место. Был человек – нет человека. Одним больше – одним меньше, какая разница? Только ничего вы со мной не сделаете, псы поганые, потому что нужен я вам! Не вам самим, а начальству вашему, которое только и ждет, чтобы предстал я пред их светлые очи, замученный, покалеченный и сломленный. А значит – готовый ради спасения шкуры долго и ласково трепать языком своим, благо без костей он, язычок. Только вот что я вам скажу, камуфляжные вы мои, – ни хрена вы от меня не услышите! Хоть бейте меня, хоть режьте. Так как правила игры, в которую вы меня так настойчиво пригласили, мне уже на девяносто девять с половиной процентов известны и тщательнейшим образом заучены. Следовательно, проиграете с «сухим» счетом! Без малейшей надежды хотя бы на одно очко в свою пользу. Правда, убить меня все-таки можете, не получив в итоге искомого, но здесь уже не мое дело, так как от меня совершенно не зависит. А говорить с вами все равно не стану.

Я уже начал уставать от езды, когда сидящий за рулем боец все-таки свернул куда-то в сторону с ровного, как лента, почти идеально прямого шоссе. Сразу же начало потряхивать на ухабах, натруженно загудели рессоры, обиженные, что их ни с того, ни с сего вдруг заставили поработать на износ, и вскоре «рафик», описав одному ему ведомый круг почета, заглох.

Меня подняли и вытолкали вон из салона. Шевелился я, наверно, недостаточно быстро, потому что кто-то сзади пнул меня ногой в… сами понимаете. Как в школе на перемене. Вокруг был высокий забор с натянутой поверх него колючей проволокой, массивные трехметровые ворота, контрольно-пропускной пункт – серая деревянная будка с растянутой пружиной на дверях, аккуратно прибранная территория с тающими на солнце серыми кучами собранного за зиму снега, окружающая четырехэтажное желтое здание, очень похожее на воинскую часть, закрытые гаражные боксы, почти полные мусорные контейнеры в дальнем углу, две собаки, лениво развалившиеся возле своих перекосившихся будок и посаженные на цепь, уныло растущая прямо посередине плаца высокая береза, чуть склонившаяся вниз и потенциально образовавшая под собой спасительный в жаркие дни островок прохладной тени. Типичная «ВЧ» со своим, установленным Генеральным штабом номером. Только покинутая военными и отданная под расположение моих нынешних радушных хозяев, так почтительно и деликатно обращавшихся со мной на протяжении всей дороги сюда.

– Вперед! – До моих ушей долетела очередная команда, и я, уже кое-как справляясь без посторонней помощи, поковылял ко входу в здание. Конвоировали меня только два омоновца, остальные четверо, ехавшие в нашем микроавтобусе, стояли возле будки у ворот и курили. Уехавший от «Астории» раньше «рафик» уже стоял здесь, так же как и «Волга» полковника Жарова. Вся веселая компания снова в сборе.

Один из парней в черной лицевой маске предусмотрительно прошел вперед и открыл двери, пропустив в здание скованного наручниками «мафиози» и держащего его под прицелом коллегу по оружию. Едва я очутился в полумраке внутреннего помещения, как в лицо мне сразу пахнуло сыростью и навечно устоявшимся в этих стенах запахом солдатской казармы. Одна лестница шла вверх, вторая вниз, в подвал. Именно туда меня и повели.

Мы спустились на восемнадцать ступенек. За моей спиной с лязгом и скрипом давно не смазанных петель захлопнулась металлическая дверь. Впереди, перпендикулярно ко входу, маленький трехметровый проход от двери упирался в коридор, тускло освещенный висящей в черном пластмассовом патроне потолочной лампочкой.

– Налево! – И в позвоночник снова уперся холодный ствол «узи».

Мы очутились в типичном армейском карцере, куда сажают провинившихся солдат в отдаленных от центральных населенных пунктов, где имеется благоустроенная «губа», частях. Здесь было четыре камеры с вмонтированными в стальные двери круглыми стеклянными «глазками», выходящие друг против друга по обе стороны коридора. В самую дальнюю завели меня. Один из конвоиров встал в дверях с направленным прямо мне в затылок автоматом, а второй развернул меня лицом к сырой, облупившейся от старости стене, снял наручники и грубо – а как же иначе! – толкнул вперед, вмазав лбом в отслоившуюся синюю краску на стене. Затем оба вышли и захлопнули за собой дверь. В замке глухо заскрежетал ключ.

Я оказался заточенным в четыре каменные стены. Чудом пробившийся сквозь неимоверно грязное зарешеченное окошко под потолком луч солнца несмело упал на мое окровавленное лицо. В камере не было ничего, кроме окна, – ни деревянных нар, ни раковины, ни даже параши. Только закопченный потолок с паутиной и шелушащиеся от сырости стены со стекающими по ним холодными каплями конденсата. Я тяжело повалился на грязный цементный пол, прислонился спиной к стенке и вытянул ноги. Сдавленные узкими «браслетами» руки, разбитое лицо и разорванная изнутри щека, опухшие и покрасневшие от поражения резиновой пулей кисть и щиколотка – все это нестерпимо ныло. Мой дорогой импортный костюм превратился в половую тряпку, белая рубашка и галстук обильно пропитались потом, грязью и стекающей с лица кровью, новые «командирские» часы разбились и сильно поцарапали кожу. А потом сверху еще надели наручники.

Аккуратно, стараясь не причинять боль, я потер красные рубцы на запястьях. Под ними уже начинали проступать темные рубиновые капли, набухающие прямо на глазах. Я облизал их языком, ощутив во рту соленый привкус крови, как мог, – протер слипающиеся от саднящего лба веки и, подтянув ближе колени и опустив на них подбородок, закрыл глаза. Передо мной была абсолютная чернота.

Совершенно непроизвольно я прислушался к доносящимся со всех сторон звукам и смог различить в них едва уловимый ухом человеческий стон. Он доносился не из соседней камеры, а откуда-то издалека. Затем я отчетливо услышал голоса двух переговаривающихся друг с другом мужчин. Разобрать слова было невозможно, но один из них что-то отчаянно пытался доказать второму. Тот не соглашался, постоянно перебивая его резкими, категоричными репликами. Так продолжалось минут пять, потом снова все стихло. И опять появились стоны. На этот раз стонали гораздо громче. Время от времени стоны переходили в заунывный вой и даже в слабый, обессиленный крик.

У меня по коже ледяной волной пробежали мурашки.

По сравнению с этим несчастным я был просто как огурчик. Мои мысли лихорадочно крутились, завязывались в клубок, в узел, но не смогли привести меня ни к какому логическому решению. Неужели тогда, в ресторане, когда этот лысый мужик в костюме представился и приказал сдать оружие… неужели я… ошибся? Сейчас я уже не уверен в правоте своего тогдашнего решения, вынудившего предпринять незамедлительные действия. А еще я убил двух спецназовцев… Убил ли? Ведь не было крови на асфальте, ничего там не было! Но, с другой стороны, с такого близкого расстояния «стечкин» пробивает даже бронежилет. Хотя и здесь возможны варианты. Новые, кевларовые, могут и выдержать… Но все равно, без сломанных ребер и серьезных ушибов… куда более серьезных, чем оставили на моем теле резиновые пули – здесь не обойтись. Значит, двоих я все-таки из строя вывел. Не считая громилу, которого использовал как таран для витрины. Еще неизвестно, как он там упал. Мог и шею себе свернуть…