100 великих музыкантов - Самин Дмитрий К. - Страница 41

В шестнадцатилетнем возрасте Эрнст начал концертировать. Первые концерты состоялись в Германии — Мюнхене, Штутгарте, Мангейме, Карлсруэ. Во Франкфурте-на-Майне он дал концерт в присутствии Паганини, исполнив его вариации «Nel cor рiu nоn mi sento». Это вызвало изумление итальянского скрипача. Ведь Паганини не печатал своих сочинений, предпочитая оставаться их монопольным исполнителем. Интересно, что когда на следующий день Эрнст явился с визитом к Паганини, тот поспешно спрятал какую-то рукопись под подушку. «Я должен опасаться не только ваших ушей, но даже глаз», — сказал он.

В Баден-Бадене Эрнст задержался на девять месяцев из-за денежных затруднений и горячей любви к одной молодой особе, имя которой осталось неизвестным. В апреле 1831 года молодой скрипач прибыл в Париж. Он весьма удачно выступал в Итальянском театре.

Он решил обосноваться в столице Франции, чтобы досконально изучить местную скрипичную школу, особенно Шарля Берио, тогдашнего кумира парижской публики. Целых три года Эрнст проводил в занятиях. Только в 1834 году он вновь выступил перед публикой в зале «Лаффит», причем с таким успехом, что о нем заговорили парижские музыканты. После этого концерта начинается период гастрольных поездок.

Он отправляется в Италию, однако внезапная болезнь заставляет его вернуться в Париж.

1838–1839 годы Эрнст, уже прославившийся как один из первых скрипачей века, проводит в непрерывных гастролях. Особенный триумф ожидал его в Вене в 1840 году «Надо иметь огромный талант Эрнста, чтобы привлечь к себе внимание в таком городе, как Вена», — писал Берлиоз, с которым Эрнст к тому времени близко сошелся. Берлиоз навсегда остался другом музыканта и его пылким почитателем. Из Вены Эрнст поехал на родину — в Брюнн, а далее в Пешт и Прессбург. В Прессбурге Эрнст изумил всех импровизацией на тему Ракоци-Марша Велев сыграть новую для себя мелодию Марша оркестру, он тут же исполнил на нее серию вариаций. Эрнста приглашают на пост капельмейстера Королевской капеллы в Ганновере. В 1844 году неугомонный скрипач покидает благополучный Ганновер и едет обратно в Париж. Здесь на одном из его выступлений побывал Генрих Гейне, оставивший портрет скрипача:

«Был здесь Эрнст; но по какому-то капризу не хотел давать концерта; он довольствуется тем, что играет у друзей и доставляет удовольствие истинным знатокам музыки. Этого артиста любят здесь и уважают как немногих, и он это заслуживает. Это настоящий последователь Паганини, и наследовал его чарующую игру на скрипке, которою генуэзец умел расшевелить не только камни, но и чурбаны Паганини, который одним легким ударом смычка то возносил нас к самым солнечным высотам, то погружал в мрачные бездны, обладал, конечно, в более сильной степени демонической силой; но его свет и тени были иногда слишком ярки, контрасты слишком резки, и самые его грандиозные звуки природы часто приходилось считать за художественные ошибки. Эрнст гармоничнее, и в его игре преобладают мягкие оттенки. Но все-таки он имеет пристрастие ко всему фантастическому, странному, чуть ли не шутовскому, и многие из его произведений напоминают мне сказочные комедии Гоцци…»

Впрочем, Эрнсту, по мнению Гейне, была доступна и чистая поэзия: «Его ноктюрн, слышанный мною не так давно, был как бы весь соткан из красоты. Звуки его переносили вас в Италию; чудная лунная ночь, безмолвные кипарисовые аллеи с белеющими среди них статуями и мечтательно плещущими фонтанами. Эрнст… получил в Ганновере отставку и уже более не состоит там королевским капельмейстером. Это место для него неподходящее. Он был бы гораздо более способен управлять придворным оркестром какой-нибудь царицы фей, как, например, волшебницы Морганы, там нашел бы слушателей, которые понимали бы его лучше всяких других… И какие дамы аплодировали бы ему! Белокурые жительницы Ганновера, может быть, и красивы, но в сравнении с какой-нибудь феей Мелиор или Абунде, с королевой Жиневрой, прекрасной Мелузиной и другими знаменитыми особами женского пола, находящимися при дворе королевы Моргана в Авалоне, они кажутся мелкими овечками».

В 1847 году музыкант, наконец, побывал и в России. Тогда же в нашей стране гостил и Берлиоз. Несколько позднее великий композитор писал Эмберу Феррану: «Я ничего не сообщал вам о милейшем Эрнсте, который в данное время вызывает сенсацию в Вене. Я приберегаю разговор о нем для моего рассказа о поездке в Россию, потому что я встретил его там, в Санкт-Петербурге, где его невероятный триумф возрастал непрерывно. В данный момент он отдыхает на берегах Балтики, берет у моря уроки величия и благородного звучания. Я сильно надеюсь встретиться с ним еще в каком-нибудь уголке мира. Ведь Лист, Эрнст и я являемся, как мне кажется, среди музыкантов самыми отъявленными бродягами из тех, кого жажда видеть и беспокойный нрав всегда побуждает устремляться в пределы отечества».

Действительно, в России Эрнста ждал триумф. Чего стоит вот такая восторженная рецензия: «Эрнст, самый многосторонний из современных скрипачей… Элегическое выражение его полных, обширных и в высшей степени благородных звуков, его техника, загадочно сложная даже для опытных и искусных скрипачей невольно напоминает гениального генуэзиа. Он столько же изумителен при исполнении своих собственных произведений, как и в классическом квартете. Никто так благородно и так превосходно не объясняет созданий Гайдна и Бетховена, как Эрнст. Соединяя в себе все оттенки германского гения, он является музыкальным Гете в сонате Бетховена, Гофманом в „Венецианском карнавале“ и Шиллером в „Элегии“».

Владимир Васильевич Стасов дал более проницательную и точную оценку талантливого артиста. Вот отрывок из его «Музыкального обозрения 1847 года»: «Уверяли, когда приехал Эрнст, что это второй Паганини, что после Паганини свет не видал такого скрипача; но с этим нельзя, согласиться, всего больше потому, что из целой игры Эрнста самое большее впечатление производил постоянно „Венецианский карнавал“, музыкальная фарса, вся состоящая из штук. Всякие писки и визги, всякие воробьиные чириканья и другие скотские голоса производятся в этой пьесе скрипкой для утешения радующейся публики.

Нет спора, что надобно хорошо владеть своим инструментом для произведения таких фокусов или, по выражению публики, „для того, чтобы делать из скрипки все, что хочешь“; но мы твердо убеждены, что в художнике всего важнее законность и правильность направления этой воли; надобно, чтоб ему не хотелось ничего дикого, ничего странного, тем более пошлого. На этом основании мы считаем за лучшее, что только исполнял здесь Эрнст, — его „Элегию“. Фокусов в ней нет, но сколько нужно полного владения своим инструментом для того, чтоб из него понеслись такие страстные, такие глубоко западающие тоны, чтобы в них лежало столько простой правды! За исполнение этой „Элегии“ Эрнст заслуживает самого почетного имени в ряду первостепенных исполнителей, но редко, очень редко встречаешь в других пьесах (по крайней мере в числе тех, которые он исполнял здесь в три концерта в продолжение нынешнего великого поста), чтобы тон эрнстовой скрипки был совсем чист, не имел некоторого довольно неприятного оттенка и чтобы после немногих тактов музыки тотчас же не начинались штуки, всякие скачки и прыжки. Но всегда легкость и смелость отличительные качества его исполнения: он бросит две октавы гаммы совершенно шутя, все ноты с изумительной быстротой перельются, ровные, гладкие, последние как первая, без одной шероховатости, без одного перехвата; или он начнет какую-нибудь возрастающую трель, по которой будут слышаться ноты темы, и это так Прекрасно, так верно, будто два скрипача заиграли, и оба самые лучшие Мастера!»

Таким образом, оценивая Эрнста, скрипача и композитора, Стасов ратует, прежде всего, за содержательную музыку. С этой точки зрения, как видим, далеко не все удовлетворило требовательного критика.

Концерты Эрнста прошли в Петербурге, Москве, Киеве. К сожалению, больше в Россию музыкант не приезжал.

В последующие годы Эрнст продолжает колесить по Европе. Чаще других он посещал Лондон. Однако прогрессирующая болезнь и возрастающая нервозность резко отразились на уровне его мастерства. Последние дни Эрнст провел в Ницце. Русский скрипач В.В. Безекирский писал: «Я часто навещал его, что, видимо, развлекало больного, пораженного двумя недугами: острым ревматизмом и сухоткой спинного мозга. Пока у него хватало силы, он играл со мной в пикет, подкрепляя себя во время игры черным кофе и коньяком. Последний, по его уверению, действовал на него как наркотическое средство, дававшее ему возможность уснуть крепким сном хотя на два часа в течение суток. Он скончался пять месяцев спустя после моего отъезда из Ниццы, именно 14 октября 1865 года. Расставаясь со мною, он подарил мне на память свой портрет, с пометкой его от 4 июня».