Тайна похищенной башни - Рудазов Александр - Страница 18

Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным-давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.

Перед глазами по-прежнему стоит спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…

Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.

Но что же тогда это было такое?

– Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? – спросил он в никуда.

– Таннин?.. – переспросила Стефания. – Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.

– И откуда?

– Родился, ясное дело. Очень-очень давно.

– А это кто ж его родил? – заинтересовался Колобков. – Другая Тортилла?

– Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи – хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира – некоторые даже обретают «дикую» божественность…

– Уй-йё-мм!.. – прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.

Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ноет уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.

Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут – очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал. Хотя и внимание тоже не акцентировал – Колобков-старший этого не одобряет.

В семье все равны. Отец – самый главный, но остальные равны. Кроме матери, конечно. Мать – на втором месте после отца. А остальные все равны. Правда, теща тоже не в счет – ее место где-то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.

Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.

– Что с тобой, мальчик? – заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.

– Жуб болит… – страдальчески ответил мальчишка.

– Надо содой пополоскать, – сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. – Света, разведешь соду?..

– Да нет, вырвать надо просто, – хмыкнул Колобков.

– Ыым!.. – испуганно отшатнулся Гешка.

– Позвольте я помогу! – потер руки Бальтазар. – Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток – и зубная боль моментально проходит!

– Серьезно? – заинтересовался Колобков. – Евгений, ты как, рискнешь попробовать?

Гешка часто закивал, впервые глядя на дряхлого китайца с некоторой симпатией.

– Правда, есть один небольшой побочный эффект… – задумчиво произнес Бальтазар, доставая из кармана флакончик пузырящейся вишневой жидкости. – Но это уже мелочь. Пей, мальчик.

– Какой побочный эффект? – подозрительно прищурился Колобков, отодвигая сына себе за спину.

– Ослепнешь. Пей, мальчик. На здоровье.

– Ы-ы!.. – в ужасе отшатнулся Гешка.

Симпатия из взгляда бесследно испарилась.

Птичьи глаза Угрюмченко заволокло белесой пленкой. Он стал прикидывать, что хуже – ослепнуть или превратиться в беркута.

По зрелому размышлению механик решил, что лучше быть зрячим орлом, чем слепым человеком, и на этом успокоился.

Петр Иванович Колобков никогда ничего не откладывал в долгий ящик. Мысль пришла – решение принято – дело сделано. Недолго думая, он усадил болящего отпрыска на стул и распорядился держать пациента за руки. Не обращая внимания на протестующий вой и плотно зажатый рот, Колобков навострил толстую вощеную нитку, сделал петлю и примерился надеть ее на больной зуб.

Гешка отвернул голову, совершенно прекратив выть, но зато сжав губы так, что рот превратился в тончайшую линию. Колобков строго нахмурился, легонько хлопнул сына по щеке и приказал:

– Так, ты мне тут не дуркуй. Сам себе хуже делаешь. И без зуба люди живут. Мне вон, глянь, ногу оттяпали – а я ничего, жив-здоров.

– Так новый-то уже не вырастет! – запротестовал Гешка, стараясь говорить, не разжимая челюстей. – Это ж коренной!

– Ну и фигли, что коренной? У меня в пасти, глянь, два стальных и золотой. Вот этот еще по молодости в драке выбили, вот этот дантист-сука вырвал, а этот…

– Пап, да ты уж сто раз рассказывал, – буркнул Вадик, глядящий на брата с искренним сочувствием.

– И в сто первый расскажу. Слушайтесь папку, если не хотите с голоду помереть.

– А чего это мы с голоду помрем?

– Ну так я ж вас обеда лишу. И ужина. И вообще крутитесь сами, как знаете. Раз уж такие умные, что батька вам не указ.

– Рвите! – отчаянно выпалил Гешка, зажмуривая глаза и раскрывая рот.

Лучше уж лишиться зуба, чем выслушивать получасовую нотацию.

Глава 8

Колобков присвистнул, задирая голову как можно выше. После рельса в небесах и черепахи размером с Крым он начал думать, что архипелаг Кромаку ничем не сможет его удивить. Однако километровый столб, торчащий посреди океана, заставил расстаться с этой мыслью.

Самый обыкновенный столб на первый взгляд. Похож на телеграфный. Только не деревянный и не металлический, а из странного голубоватого вещества. Гладкий, ровный, блестящий. Вершины не видно – теряется в заоблачной выси.

– Там наверху есть площадка, – безразлично сообщила Стефания, облокотившись на фальшборт. – А на ней живет человек.

– Там кто-то живет?! – выпучил глаза Колобков.

– Не хочешь, не верь.

– Да я верю, верю, только… Серега, вот ты когда-нибудь такое видел?

– Сами же знаете, что нет, – огрызнулся Чертанов.

– Серега, не огрызайся. Слышь, Фанька, а что это вообще за нафиг? На кой оно тут торчит? Кто там наверху сидит? И какого лешего он там делает?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Так вот и не знаю. Информация отсутствует. Если интересно, поищи у Мельхиора в книге. Там все есть. Теоретически.

– Так я ж не найду. Там даже оглавления нет.

– Твои проблемы. Вы мне не платите – я вам помогать не обязана. Тем более со всякими глупостями.

– Ну и ладно, – пожал плечами Колобков, провожая взглядом уплывающий вдаль столб. – Не особо-то и хотелось. Дай лучше карту – посмотрю, что у нас там…

Цетановый остров выплыл из белой дымки, застилающей горизонт, вскоре после утренней вспышки тепория. Эйкрийское утро – это не земное утро, подступающее мягко и аккуратно. Рассвет на Эйкре наступает резко и внезапно, словно звон будильника. От него не удастся спрятаться за задернутыми шторами и закрытыми ставнями. Замуруйте себя наглухо тройным слоем кирпича – тепорий все равно никуда не денется.

Островок оказался совсем небольшим и очень каменистым. Узенький пляж без единой песчинки, зато с огромным количеством гальки. Крохотная рощица на два-три гектара. На берегу вкопана потемневшая доска с закорючками.

– Серега, переведи, – потребовал Колобков, рассматривая непонятную надпись.

– Здесь покоится… это могильная плита, Петр Иванович, – равнодушно ответил Чертанов. – Похоронен кто-то.

– А зовут его как?

– Имя неразборчиво.

– Ладно. Деды, остаетесь на пляже, ясно?

Каспар, Бальтазар и Мельхиор посмотрели на Колобкова мутными взглядами. Их выпустили на берег размять ноги, но они не слишком обрадовались прогулке. Вот хумах Лайан Кграшан сразу воспользовался возможностью и куда-то исчез. В последнее время он вообще редко попадался на глаза людям.