Север и Юг - Гаскелл Элизабет - Страница 55

— Ну, Джон?

Он знал, что означает этот короткий вопрос. Но он окаменел. Ему хотелось ответить жестом — из-за горечи на сердце он едва мог говорить, но его мать заслуживала лучшего ответа. Он встал позади нее, чтобы она не могла видеть его лица, и, наклонившись к ее бледному, застывшему лицу, поцеловал, пробормотав:

— Никто не любит меня… никому я не нужен, кроме тебя, мама.

Мистер Торнтон отвернулся и стоял, склонив голову, чтобы скрыть выступившие слезы. Миссис Торнтон встала и неверной походкой подошла к нему. Впервые в жизни сильная женщина чувствовала себя слабой. Она положила руки ему на плечи — миссис Торнтон была высокой женщиной. Она посмотрела ему в лицо и заставила его посмотреть на нее.

— Любовь матери дана Богом, Джон. Она длится вечно. Девичья любовь, как облако дыма, меняется от дуновения ветра. Она не любит тебя, сынок, правда? — миссис Торнтон стиснула зубы и оскалила их, как собака, защищающая щенка.

Он потряс головой.

— Я не подхожу ей, мама. Я знал это.

Она выдавила слова сквозь сжатые зубы. Он не слышал, что она сказала, но по ее взгляду он понял, что это проклятие. И все же ее сердце часто забилось — он снова принадлежал ей.

— Мама! — сказал он поспешно. — Я не могу слышать грубых слов в ее адрес. Пощади меня… пощади меня! Я очень слаб из-за своих страданий. Я все еще люблю ее. Я люблю ее еще сильнее.

— А я ненавижу ее, — сказала миссис Торнтон тихим безжалостным голосом. — Я пыталась не питать к ней ненависти, когда она стояла между мной и тобой, потому что… сказала я себе… она сделает его счастливым. И я бы жизнь отдала за это. Но теперь я ненавижу ее за все твои страдания. Да, Джон, не нужно прятать свою боль от меня. Я — мать, которая поддержит тебя, твоя боль — моя мука, и если ты не можешь ненавидеть ее, то я буду.

— Тогда, мама, ты заставишь меня любить ее сильнее. Ты несправедливо относишься к ней, а я должен это уравновесить. Но зачем мы говорим о любви и ненависти? Она не любит меня, и этого достаточно… с избытком. Давай больше не будем возвращаться к этому. Единственное, что ты можешь сделать для меня, не произносить больше ее имени.

— Мне это не трудно. Я только хочу, чтобы она и все ее родственники выметались туда, откуда приехали.

Он стоял, не двигаясь, уставясь на огонь, минуту или две. Когда она взглянула на сына, на ее потускневшие глаза навернулись жгучие слезы. Но когда он снова заговорил, она, как и прежде, выглядела мрачной и спокойной.

— Выписаны ордера на арест трех человек из-за заговора, мама. Вчерашний бунт помог закончить забастовку.

Миссис Торнтон и ее сын больше не упоминали имя Маргарет. Они вернулись к своей обычной манере разговора — говорили о фактах, не касаясь чувств. Их голоса и тон разговора были спокойными и равнодушными. Незнакомец, случайно услышавший их, подумал бы, что он никогда не видел такого холодного безразличия в обращении между матерью и сыном.

Глава XXVII

Натюрморт с фруктами

На следующий день мистер Торнтон вернулся к своим обязанностям. Из-за забастовки возник спрос на готовые товары, и это позволило мистеру Торнтону заключить выгодную сделку. Он управился с делами к назначенному часу, не опоздал на встречу со своими коллегами-магистратами и, используя свой здравый смысл и умение оценивать обстановку с первого взгляда, сделал все для того, чтобы они пришли к быстрому решению. Опытные люди, давно жившие в Милтоне, люди большего достатка, покупавшие на полученную прибыль землю, в то время как мистер Торнтон вкладывал весь свой капитал в торговлю, обратились к нему за поддержкой и мудрым решением. Ему единственному доверили встретиться и договориться с полицией. Это невольное почтение заботило его не больше, чем слабый западный ветер, что едва отклоняет в сторону дым, идущий из огромных высоких труб. Мистер Торнтон даже не догадывался об их молчаливом уважении. А случись ему догадаться, он расценил бы его как помеху на пути к поставленной цели. Он лишь заботился о том, чтобы задуманное поскорее было выполнено. И только его мать жадно слушала жен магистратов и богатых торговцев, — ей нравилось узнавать, какого высокого мнения о мистере Торнтоне были тот или иной господин, нравилось слушать, что, если бы не вмешательство ее сына, ничего путного бы не вышло.

Итак, в тот день мистер Торнтон разобрался со всеми своими делами. Казалось, будто глубокое разочарование, испытанное им вчера, и долгая бесцельная прогулка прогнали весь любовный дурман из его головы. Он вновь почувствовал свою силу и наслаждался этим ощущением. Он мог почти не обращать внимания на свое сердце. Если бы он знал, он бы спел песню мельника, который жил у реки Ди:[21]

«Я никого не люблю…

Никто не любит меня».

Ему предъявили доказательства вины Баучера и других зачинщиков бунта. Обвинить трех других в тайном сговоре не удалось. Но он настоял, чтобы полиция оставалась наготове. Рука правосудия должна нанести быстрый удар, как только вина зачинщиков будет доказана. Покинув жаркое и душное помещение городского суда, он вышел на свежий воздух. На улице было по-прежнему знойно. И, окунувшись в это жаркое марево, мистер Торнтон сразу упал духом — он вдруг стал таким слабым, что не мог контролировать свои мысли. Они вновь вернулись к Маргарет — он вспомнил не события вчерашнего дня, когда получил отказ, а как она пришла в их дом в день бунта. Он шел по запруженным улицам, лавируя между людей, но не видя их, почти до боли желая повторения того единственного мгновения, того короткого мига, когда она обнимала его, а их сердца бились рядом.

? Ну, мистер Торнтон, вы встречаете меня довольно прохладно, должен вам сказать. Как миссис Торнтон? Не пугаетесь такой погоды? Честно говоря, нам, докторам, такая погода не нравится!

? Простите, доктор Дональдсон. Я не заметил вас. Моя мать чувствует себя хорошо, спасибо. День прекрасный и, надеюсь, подходит для сбора урожая. Если пшеница уродилась, следующий год будет хорош для торговли, что бы вы, доктора, ни говорили.

? Да, да. Каждый сам за себя. У вас — плохая погода или плохие времена, у меня — хорошие. Когда торговля плохая, вы, жители Милтона, начинаете тревожиться о здоровье и чаще думать о смерти.

? Только не я, доктор. Я сделан из железа. Даже известие о том, что я не смогу выплатить долг, не изменит частоту моего пульса. Эта забастовка, которая затронула меня больше, чем любого другого в Милтоне, — больше, чем Хэмпера, — никогда не лишит меня аппетита. Ищите пациента где-нибудь еще, доктор.

? Между прочим, вы рекомендовали мне хорошую пациентку. Бедная леди! Я полагаю, что миссис Хейл — той леди из Крэмптона, вы знаете, — осталось недолго жить. У меня никогда не было надежды, что лечение поможет, я уже говорил вам. Но я навестил ее сегодня и думаю, что ей стало хуже.

Мистер Торнтон молчал. На мгновение пульс, которым он так недавно хвастался, подвел его.

? Я могу что-нибудь сделать, доктор? — спросил он изменившимся голосом. — Вы знаете… вы понимаете, что они не богаты. Ей требуются какие-нибудь удобства или деликатесы?

? Нет, — ответил доктор, покачав головой. — Правда, она все время просит фруктов. У нее не спадает жар. Груша-скороспелка отлично подойдет, — ее много на рынке.

? Вы, конечно, скажете мне, если я что-то смогу сделать, — ответил мистер Торнтон. — Я полагаюсь на вас.

? О! Не бойтесь! Я не буду беречь ваш кошелек. Я знаю, насколько он глубок. Если бы вы так же могли предоставить мне полную свободу в отношении всех моих пациентов и выполнении всех их желаний.

Обычно у мистера Торнтона не было склонности к щедрости или к филантропии. Немногие поверили бы в то, что он способен на сильные чувства. Но, едва расставшись с доктором, он зашел в первый же фруктовый магазин в Милтоне и выбрал гроздь фиолетового винограда с самыми крупными ягодами, самые спелые персики, самые свежие виноградные листья. Продавец уложил фрукты в корзину и спросил: