Букет средневековья - Горло Анатолий Иванович - Страница 2

— Руальд, приведи его в чувство.

Руальд вылил из кувшина остатки вина в свою кружку:

— Выпей, Острый Локоть! Это поможет тебе собраться с мыслями и окончательно решить, готов ли ты угостить меня жареным барашком? В противном случае тебе снова придется отправиться под стол — втроем нам будет тесно!

Маленькими глотками Альвад опорожнил кружку, вытер рукавом длинные усы:

— Втроем тут и вправду тесно.

И молниеносным ударом локтя свалил Руальда па рол. Пока тот барахтался между чьими-то ногами, пытаясь подняться, Альвад обратился к Челу:

— Ты оттуда?

Тот молча кивнул.

— Как там?

— За вас беспокоятся. Как в воду канули.

Альвад ткнул пальцем в пустую кружку:

— Вот куда мы канули.

Тут возник разъяренный Руальд, схватил Альвада за ус, приподнял:

— Как насчет жареного барашка?

— Будет ба-барашек.

— Оставь его, — сказал Чел.

Альвад вытащил из-за пояса грязную тряпицу, протянул Руальду. Тот развернул и присвистнул от удивления:

— Зубы дракона!

В засаленных складках блестели звенья толстой золотой цепи диковинной работы — предмет вожделения богатых женщин того времени, известный под названием «зубы дракона».

— Больше у тебя ничего нет? — упавшим голосом спросил Руальд.

— А что — не хватит на ба-барашка?

— Я ошибся, Чел, — рассматривая цепь, сказал Руальд. — Это не Острый Локоть, а Круглый Болван…

Локоть Альвада дернулся, но Руальд успел отшатнуться:

— Ладно, не будем ссориться! Значит, ты отдаешь эту штуковину за барана, а бараном угощаешь меня? — Он сунул драгоценность себе в пазуху. — Считай, что баран у меня в брюхе. Спасибо за угощение…

В это время по трактиру пронесся ропот:

— Железнобокий!…

Услышав это, Руальд тут же вернул сверток Альваду:

— Все же свои зубы мне дороже, чем «зубы дракона».

Альвад повертел тряпицу в ладони и бросил ее на стол рядом с пустым кошельком Чела. Это прозвучало, как команда; остальные посетители трактира тоже принялись выкладывать на столы все ценное, что у них было: деньги, золото, серебро, камни, нательные кресты и талисманы, перстни, дорогое оружие. Некоторые снимали с себя одежду и обувь, полагая, что это может заинтересовать Железнобокого. Им был известен свирепый нрав барона-разбойника, оставлявшего в живых лишь тех, кто все отдавал добровольно и незамедлительно…

Разбойников было четверо, все в одинаковых железных масках, изображавших песьи головы, с одинаковыми короткими мечами, уже обагренными чьей-то кровью, и с кожаными мешками, уже отягощенными чьим-то добром. Трое неторопливо пошли вдоль столов, сметая в мешки добычу, четвертый занялся хозяином трактира, точнее содержимым его гостеприимно распахнутого кованого ларя. Ограбление протекало в спокойной, привычной обстановке, словно обе стороны — грабители и ограбляемые — желали поскорее избавиться от этой неприятной, но неизбежной процедуры. Лишь однажды царящее спокойствие нарушил истошный гортанный крик: обезумевший от боли сарацин держался за окровавленное ухо и, не веря глазам своим, глядел, как в мешке разбойника исчезает его золотая серьга вместе с его же мочкой…

Руальд шепнул Челу:

— Сарацин легко отделался, обычно они не любят воплей и, прежде чем срезать серьгу, снимают с плеч голову…

Он умолк, увидев приближающегося разбойника. Тот развернул тряпицу, подбросил на ладони «зубы дракона» и, секунду помедлив, сунул их не в мешок, а за пазуху. Затем взял пустой кошелек Чела, встряхнул его и недовольно прорычал сквозь маску:

— Чей?

— Мой, — сказал Чел.

Песьеглавец медленно повернулся к нему:

— Это все?

— Все, — сказал Чел.

Разбойник окинул его взглядом: облезлая безрукавка, вытертые штаны, основательно истоптанные башмаки — таким и должен был выглядеть хозяин пустого старенького кошелька. Однако что-то не нравилось в нем разбойнику, точнее сказать, ничего не нравилось: ни тон его голоса, ни взгляд, ни манера держать себя — во всем его облике было слишком много спокойствия…

Лезвие короткого меча уткнулось в живот Чела. Тот не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул на его лице. Лезвие поползло вверх, задирая полу телогрейки и замерло: на поясе Чела разбойник увидел небольшой черный предмет. Это был аппарат для трансвременной связи…

Руальд закрыл глаза, будучи уверенным, что в это самое мгновение меч пронзает сердце его коллеги. Услышав короткий всхрип и стук упавшего тела, Руальд понял, что все кончено, и приоткрыл один глаз. Не веря представшей перед ним картине, он выпучил оба глаза: разбойник лежал на полу, а Чел стоял с окровавленным мечом в руке, спокойно наблюдая, как с разных сторон к нему приближаются еще три песьи головы!…

— Ну, Чел! — не то с сожалением, не то с восхищением выдохнул Руальд и заорал: — Расступитесь! Не мешайте честному поединку!

В критических ситуациях Руальду порой не хватало мужества, но его никогда не покидало чувство юмора…

Как только один из разбойников поравнялся с ним, Руальд метнулся ему под ноги, и тот покатился по полу, выпустив из руки меч. Через секунду Руальд сидел у него на спине и старательна бил железной головой о каменную плиту.

Протрезвевший Альвад поднял меч и всадил его в спину второго разбойника, который собирался сделать то же самое с Челом, обходя его с тыла. Таким образом, Челу не оставалось ничего другого, как вступить в честный поединок с третьим песьеглавцем, но тот бросился бежать, не забыв прихватить с собой мешок с награбленным добром. Правда, выбраться наружу ему не удалось, на него навалилось сразу несколько человек, и вскоре он лишился не только мешка, но и головы, о чем позаботился пострадавший сарацин…

Чел подошел к двери, выглянул наружу: ярмарка опустела, лишь несколько трупов лежало в пыли. У коновязи стояло пять оседланных лошадей, а вдали на пригорке маячила группа всадников. Услышав за спиной шорох, Чел резко обернулся и увидел перед собой молодую женщину…

«Зачем ты, Венера, опять вызываешь меня на бой? Сжалься, молю, молю…»

Смущенно сжимая в руке окровавленный меч. Чел молча глядел на незнакомку. Та тоже смотрела на него широко раскрытыми глазами.

«Когда Медею Аргонавтов вождь пленил своей красой блистательной, она, чтоб мог он диких укротить быков, Язона этим смазала…»

— Кто ты? — спросила она.

Он молчал, хотя его буквально распирало от слов, которые, громоздясь друг на друга, обретали форму когда-то выученных гекзаметров: «Вот и боюсь я того, что впадете вы в разные страсти, что Номентаном один, другая Цикутою будет… Кажется, бессловесных рыб ты могла б одарить голосом лебедя…»

Из двери вынырнул Руальд:

— Чел, пора сматываться! Хотя мое брюхо… О, мое почтение, Феопомпа! Как поживает твой батюшка, любомудрый Сфандр? Впрочем, можешь не утруждать себя ответом, я догадываюсь!… А мы вот с моим приятелем, — он кивнул на Чела, — не сдержались, так что сегодня эта стоглавая гидра недосчитается четырех голов. Жаль только, что они отрастают так скоро… — Заметив группу всадников, которая как раз спускалась с пригорка по направлению к трактиру, Руальд тронул Чела за рукав. — Может, махнем, пока не поздно? Лошади оседланы, а, Чел? Ну потешились малость, и будет! Железнобокого нам все равно не осилить…

— Я остаюсь, — сказал Чел, продолжая глазеть на девушку.

— Тогда прощай, Чел! Ты знаешь, я не трус, но предпочитаю лучше умереть от обжорства, чем от руки Железнобокого!

Руальд подбежал к коновязи, выбрал самую быструю, по его представлениям, лошадь, путаясь в стремени, вскарабкался в седло:

— Прощай, Феопомпа! Батюшке поклон от меня!

И он пришпорил лошадь. Почуяв на себе неопытного седока, та взвилась на дыбы, затем, резко опустившись, высоко взбрыкнула задними ногами, и Руальд кубырем покатился по земле. Он тут же вскочил и, прихрамывая, побежал к коновязи, чтобы выбрать другую лошадь, поспокойнее, но тут же повернул к трактиру: вздымая пыль, по дороге стремительно приближались всадники с песьими головами…