Внеклассное чтение. Том 2 - Акунин Борис - Страница 32

Неужто снова чадоблуд или безумец?

Сейчас как накинется, как станет душить!

Митя отпрянул к двери.

– Постой! – захромал за ним губернатор, пытаясь изобразить умильную улыбку. – Погоди, я должен тебе что-то показать…

«Ничего, я отсюда посмотрю», – хотел ответить Митя, но стоило ему открыть рот, как Долгорукой замахал руками:

– Молчи! Молчи! Не стану слушать! Не велено!

И уже больше не прикидывался добреньким, занёс для удара трость.

Толкнув приоткрытую дверь, Митя шмыгнул в соседнее помещение и быстро перебежал к следующей двери, отчаянно крича:

– Данила! Дани-ила-а! Высоченная, в полторы сажени, дверь была хоть и не запертой, но плотно закрытой. Он повис на ручке всем телом, только тогда тяжёлая створка подалась.

Пока сражался с сими вратами, Давыд Петрович, припадая на подагрическую ногу, подобрался совсем близко… Чуть-чуть не поспел ухватить за воротник.

В следующей комнате повторилось то же самое: сначала Митя оторвался от преследователя, потом замешкался, открывая дверь, и едва не был настигнут.

Не переставая звать Данилу, злосчастный беглец забирался все дальше по нескончаемой анфиладе, уже потеряв счёт комнатам и дверям. А потом, уже знал он, будет вот что: очередная комната окажется слишком маленькой, и хромой успеет догнать свою жертву.

– Стой же ты! – шипел Давыд Петрович, охая от боли и по временам пробуя скакать на одной ноге. – Куда?

В оружейной, где на пёстрых коврах висели кривые сабли и ятаганы, попалась живая душа – лакей, надраивавший мелом круглый пупырчатый щит.

– Спасите! – бросился к нему Митя. – Убивают!

Но тут в проёме возник хозяин. Он цыкнул, и слугу как ветром сдуло. Больше Мите никто из челяди не встречался. Попрятались, что ли?

Где же Данила? Ужель не слышит зова? Кричать больше не было мочи, дыхания хватало лишь на рывок через пустое пространство, чтоб потом повиснуть на рукояти, моля Господа только об одном: пусть следующее помещение окажется не слишком тесным.

Однако погибель таилась не там, где он ждал.

Пробежав отрадно большой залой (видел её прежде, но сейчас разглядывать было некогда), Митя стал открывать дверь и не сразу понял, что не откроется – заперта не то на ключ, не то на засов. А когда понял, на манёвр времени уже не оставалось: гонитель был совсем близко, и в руках у него теперь была не трость, а огромный турецкий кинжал – не иначе со стены снял.

В отчаянии Митя заколотил в предательскую дверь кулачками. Да что толку?

Сзади, совсем близко, послышалось бормотание:

– Господи, укрепи, дай силы. Всё, всё… Только и оставалось, что зажмуриться. Лязгнуло железо задвижки, дверь распахнулась.

На пороге стоял Данила: в рубашке, панталоны расстёгнуты, одна нога разута. Спал! Друга жизни лишают, а он почивать улёгся! Из-за Данилиной спины донёсся шорох, будто пробежал кто-то лёгкий и тоже необутый, но Мите было не до загадок.

– Опять! – только и смог выдохнуть он, обхватывая своего вечного спасителя за пояс.

– Что вы себе позволяете, князь? – воскликнул Фондорин. – Зачем вы гоняетесь за мальчиком с оружием? Пусти-ка, Дмитрий.

Митя пал на четвереньки, проворно отполз в сторону. А вдруг Долгорукой начнёт Данилу рубить?

Но нет, на Фондорина смертоубийственный пыл князя не распространялся. Давыд Петрович опустил ятаган, другой рукой схватился за сердце – видно, убегался. – Опять? – повторил Данила. – Ты сказал «опять»? Вот оно что! Тут не безумие, я ошибался!

Он подскочил к губернатору, вырвал кинжал и отшвырнул подальше, потом ухватил Долгорукого за отвороты и тряхнул так сильно, что у того на воротник с волос посыпалась пудра.

– Вы получили письмо от Любавина! – прорычал Фондорин страшным голосом. – Чем вам обоим помешал ребёнок? Это Метастазио, да? Отвечай, не то я проломлю тебе череп!

Схватил со столика узкогорлый бронзовый кувшин и занёс над макушкой князя.

– При чем здесь Метастазио? – прохрипел тот. – И какой ещё Любавин? Не знаю я никакого Любавина!

– Лжёшь, негодяй! Я помню, ты состоял с ним в одной и той же ложе, «Полнощной Звезде»!

– В «Звезде» состояло пол-Москвы, всех не упомнишь! – Губернатор не сводил глаз с бронзы, зловеще посверкивавшей у него над головой. – А, вы про Мирона Любавина, отставного бригадира? Да, был такой. Но, клянусь, он мне не писал…

Мите послышалось, что коротенькое слово «он» Давыд Петрович произнёс как бы с ударением. Кажется, отметил это и Фондорин.

– Он не писал? А кто писал? И что? Когда ответа не последовало, Данила стукнул князя сосудом по лбу – не со всей силы, но достаточно, чтобы раздался не лишённый приятности звон.

– Ну!

– Вы с ума сошли! У меня будет шишка!

Я… я не имею права вам говорить… Вы ведь тоже были братом и, как мне говорили, высокой степени посвящения. Вы знаете об обетах.

– Каких ещё обетах!? Масонов в России более нет! Все ложи распущены!

Князь стиснул губы, замотал головой.

– Я более ничего не скажу. Можете меня убить.

– И убью! Молитесь!

В отличие от Пикина, Давыд Петрович молиться не отказался, но произнесённая им молитва была странной, Мите такую слышать не доводилось.

– «Всеблагой Истребитель Сатаны, я в Тебе, Ты во мне. Аминь», – прошептал князь, закрыв глаза.

– Что-что? – удивлённо переспросил Данила. – Но ведь это формула сатанофагов!

Долгорукой встрепенулся:

– Вы… знаете?!

– Да, мне предлагали стать братом Ордена Сатанофагов, и я даже получил первый градус послушника-оруженосца, но…

– Ах так! Это меняет дело! – Долгорукой повернул на пальце перстень и показал Даниле. – Если вы оруженосец, то должны мне повиноваться. Видите знак четвёртого градуса?

Фондорин отпустил князев фрак и бросил кувшин.

– Вы не дослушали. Я так и не стал членом Ордена, и на то было две причины. Во-первых, в ту пору мне было не до общественного блага – я искал пропавшего сына. А во-вторых, я убедился, что ваша линия масонства не праведная, обманная. Я не верю, что людей можно облагодетельствовать насильно, против их воли.

– Не обманная, а истинная! – горячо возразил Давыд Петрович. – Это все прочие ордена и ложи – пена, морок, светская забава. Мы же существуем для того, чтоб, не щадя собственного живота, истреблять Зло! Как вы с вашим умом и учёностью этого не понимаете? Мы, сатаноборцы, – взрослые, а все прочие – дети. Долг взрослого наставлять ребёнка, пускай даже по неразвитости ума тот и противится наущению!

– Видел я, как вы только что пытались наставить ребёнка. Так кто прислал вам письмо? Брат старшего градуса?

Князь молчал, очевидно, не зная, отвечать ли. Похоже, Данилина осведомлённость о таинственном Ордене поколебала его непреклонность.

– Нет. Об этом… существе, – сказал он наконец, опасливо взглянув на Митю, – была депеша из более высокой инстанции.

– От Орденского Капитула?

– Ещё высшей, – негромко произнёс губернатор, с каждым мгновением делаясь все уверенней. – Самой высокой.

– Неужели Дмитрий навлёк на себя гнев Великого Мага? – Фондорин тоже посмотрел на Митю – без опаски, а скорее с любопытством. – Но чем?

– Не знаю. Однако я получил послание от Великого Мага. – Давыд Петрович торжественно поднял палец. – Со Знаком Усекновения! Мог ли я ослушаться? Я брат Авраамова градуса, я третий обет давал!

– Что это – третий обет?

– Вы не знали? Ах да, вы ведь не поднялись выше первого градуса, а это ещё не настоящее членство. У нас старшинство считается по обетам повиновения. Чем строже и самоотверженней послушание, тем выше градус. Младшие рыцари, братья Иова Многострадального, дают простейший обет: исполняй наказ старших без ропота. Третий градус, Иисусовы братья, дают клятву, ежели понадобится, взойти на крест. Те же, кто, подобно мне, удостоен четвёртого градуса, ручаются во имя Добра умертвить и собственного сына, подобно библейскому Аврааму. Пятый градус именуется Фаустовым, и в чем состоит его обет, мне неизвестно.