Щелчок - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 7

„В табор! В табор! — металась мысль в разгоряченной голове мальчика. — Лишь бы убежать отсюда незамеченным, а там найду дорогу, догоню своих, дяде Иванке все расскажу про Яшку, пускай его судит… А Гальку вернет… велит отыскать и вернуть, ежели прогнал ее, бедняжку… Только бы не оплошать сейчас, только бы не заметил кто…“

С сильно бьющимся сердцем мальчик приоткрыл дверь и заглянул в щель.

Большая нарядная пустая комната. Ни души. Значит, можно войти в нее.

И Орля перешагнул порог гостиной. Отсюда оп прокрался наудачу в светлую, залитую солнцем столовую. Потом на террасу. Еще несколько быстрых шагов, и он в саду.

Здесь мальчик приостановился, удивленно озираясь во все стороны.

Что это? Тот самый сад, через который он пробирался к конюшням за конем в ту злополучную ночь! Он у тех же господ, у которых свел со двора коня-красавца! Ну, стало быть, плохо дело… Вылечили они его с тем, чтобы судить, в тюрьму бросить за воровство. А может статься, и похуже что ожидает его — Орлю… Нет! Скорее, скорее, пока не хватились, утекать отсюда…

Собрав все свои силы, мальчик вздохнул всею грудью и с места стрелою пустился бежать.

Вот и знакомый плетень, за ним дорога. Слабыми руками Орля опирается о него, ослабевшими за время болезни ногами лезет через перекладины. Голова кружится с непривычки, в глазах туман, сердце бьется сильно и неровно в груди.

Прыжок, и он на дороге.

Теперь скорее, скорее к лесу. „Ну, Орля, держись!“ — подбадривая себя, говорит мальчик и пускается бегом по пыльной мягкой дороге.

Глава XI

Ты это куда, паренек, собрался? Тяжелая рука опустилась на плечо Орли, и, словно из-под земли, перед ним вырастает фигура щеголеватого лакея Франца.

Франц и гувернер, monsieur Диро, идут с мокрыми полотенцами от пруда, где только что выкупались оба.

Они еще издали заметили бегущую фигурку и пошли наперерез беглецу.

У monsieur Диро на лице испуг и изумление. Рука Франца изо всей силы сжимает Орлино плечо.

— Господа в церковь изволили пойти, а ты лататы тем временем задал! — громко произносит Франц. — Куда похвально! Нечего сказать! Так-то благодетелям своим отплачиваешь! Марш домой! А чтоб больше не думал убегать, я тебя на ключ закрою пока что.

И Франц, схватив за руку Орлю, потащил его к дому.

Monsieur Диро, мягкий и добродушный, по своему обыкновению, шел за ними, приговаривая на ломаном русском языке:

— О-о! Каков мальчуган!.. Удраля среди беленьков денька… Сапирайти его, Франц, потуже до генералынин приход от церквей.

Но Францу все советы были излишни. Он и сам знал, что ему надо делать.

Притащив упиравшегося Орлю в дом, он втолкнул его в первую попавшуюся комнату и, плотно притворив дверь, закрыл ее на ключ.

— Сиди и жди своей участи, разбойник. Ишь, что выдумал — из дому убегать! Постой, будет еще тебе на орехи!

Орля слышал, как щелкнул замок. Слышал удалявшиеся шаги и воркотню Франца. Маленькое сердце цыганенка зашлось волною нового бешенства.

„Это что ж такое? Заперли, как птицу в клетке… Грозят… не пускают на свободу… Да я за это весь дои разнесу!“ — думает про себя Орля.

Страшный прилив злобы охватил душу мальчика. Как дикий зверек, заметался он по комнате, воя по-звериному, топая ногами, изо всей силы ударяя кулаками в неподдающуюся его ослабевшим за болезнь силенкам дверь…

Потом, злобный, негодующий, с пеной у рта, со сверкающими бешенством глазами, он остановился посреди комнаты, выискивая взором, что бы ему сокрушить, сломать.

Комната, в которой он очутился, была длинная, полутемная, с несколькими шкафами, стоящими по стенам.

Вне себя Орля подскочил к ближайшему из них и широко распахнул его дверцу.

Торжествующий крик вырвался из его груди: в шкафу висели платья, и нарядные, и повседневные, из суконных, шерстяных, шелковых, тюлевых и кружевных тканей.

С минуту мальчик стоял, как бы оцепенев на месте… Какое богатство!.. И вдруг, испустив новый дикий, пронзительный крик, полный торжества и злобы, он бросился вперед и проворными руками стал срывать с вешалок все висевшие на них костюмы… Новый крик… И затрещали дверцы другого шкафа…

Теперь все содержимое в обоих было выкинуто проворными руками Орли на середину комнаты. Еще шкаф, и еще…

Не прошло и десяти минут, как они все были опорожнены до нитки, а посреди комнаты высилась теперь целая груда пестрого, светлого и темного платья.

— Ага! Так-то вы со мною! Ну, так постойте же! — прохрипел Орля, ринулся на верх» груды костюмов и стал рвать их руками и зубами с ожесточением, как взбесившийся волчонок.

Треск шелка и сукна, режущий звук разрываемых па клочья лепт и кружев, глухой свист разлезающегося по швам барежа в продолжение доброго получаса наполняли тишину комнаты.

Где не могли совладать с прочной материей руки Орли, помогали зубы, причем мальчик катался по полу, выл и скрежетал зубами в неистовстве, как настоящий дикарь.

Наконец он устал от своей разрушительной работы. Вокруг него теперь валялись всюду, густо устилая пол, куски материй, клочья и лохмотья растерзанных платьев, накидок, жакетов — словом, всего того, что, аккуратно развешанное, хранилось до этой минуты в гардеробных шкафах.

При виде произведенного им полного разрушения Орля вздохнул облегченно, повернулся к двери, погрозил по направлению ее кулаком и, злобно усмехнувшись, проговорил, сверкая глазами:

— Ладно! Хватит с вас! Будете помнить, как запирать Орлю да томить в неволе! А если потом держать станете, хуже еще устрою…

Тут он пошатнулся, изнуренный непривычными усилиями, опустился на пол и сразу уснул крепким долгим сном выздоравливающего, но не в меру утомленного ребенка.

Глава XII

Вот так разгром! Что же это такое? Никак нашествие иноплеменников! Царица Небесная! Святители, Никола Чудотворец! Батый, что ли, со своею ратью здесь побывал!

Мик-Мик стоял в дверях гардеробной и сокрушенно покачивал головою. Но темные глаза его смеялись помимо соли, а губы тщетно силились скрыть улыбку.

Из-за тонкой высокой фигуры студента выглядывали пять взволнованных рожиц.

Счастливчик Кира, Симочка, Ваня, Ивась и Аля с любопытством, присущим их возрасту, разглядывали царивший в гардеробной хаос и спавшего на груде лохмотьев и тряпья, как ни в чем не бывало, Орлю. Кира опомнился первый:

— Надо бабушке сказать! Он все платья попортил! О, какой злой мальчишка!

— Вот так фунт изюма! Запорожец-вояка, да и только! — не без некоторой доли восторга вырвалось из груди Ивася.

— Варвар он! Сколько добра перепортил! Денег-то, денег зря сколько пропало! — сокрушался Ваня, и его толстые румяные щеки отдувались от негодования.

— Ах, что с ним будет теперь? Неужели его посадят в тюрьму? — и нежный тихонький Аля всплеснул своими детскими ручонками.

— Ну, в тюрьму не в тюрьму, а этого оставить так невозможно. Надо прежде всего пойти предупредить бабушку, — решил Мик-Мик. — А вы, друзья мои, останьтесь здесь и Боже вас упаси сего неистового Роланда пальцем тронуть! Берегитесь — сокрушу!

У Мик-Мика была одна драгоценная особенность: он не терял ни на минуту своего веселого расположения духа. И сейчас, несмотря па всю необычайность случая, черненький студент не растерялся.

— Симочка! Отменная девица! Пожалуйте со мною! — скомандовал он.

— Ах, Мик-Мик, позвольте мне остаться!

— Ну, хорошо, только, чур, цыганенка не будить! И Михаил Михайлович вышел из комнаты.

Лишь только шаги его замолкли в коридоре, Симочка на цыпочках подкралась к собранным в кучу безобразным клочкам гардероба.

— Ах, мое розовое тюлевое платье! — вскричала она с отчаянием в голосе, увидя что-то нежное и воздушное в общей груде тряпья.

— Действительно, ваше платье. Увы, оно приказало долго жить! — с комическим вздохом проронил Ивась.

— Вам хорошо смеяться. А мне каково! Мое розовое платье! Мое бедное розовое платье!