Любовный узел, или Испытание верностью - Чедвик Элизабет - Страница 49

Оливер отказался отправиться за Рэндалом де Могуном на улицы Линкольна в поисках добычи. Одно дело биться с мужчинами в поле, совсем другое – выгонять женщин и детей из их жилищ, присваивать их добро и жечь дома. В каждом женском лице ему виделась бы Кэтрин, в каждом ребенке – Ричард. Война – вообще черное дело, но эта ее часть смердела особенно сильно, и Оливер остался в стенах замка. Все его участие в грабеже ограничилось присвоением бутылки лучшего гасконского вина, предназначенного для стола высоких особ.

Несмотря на отвращение к происходящему, рыцарь находился в самом приподнятом расположении духа. Легкость, с которой далась победа, и пленение самого Стефана означали, что судьба серьезно повернулась в сторону королевы. Если все продолжится так же, то он буквально через несколько месяцев снова станет хозяином своих владений. Ради подобной надежды стоило отведать душистого темного вина. Следующее Рождество он будет встречать за высоким столом в Эшбери, как делали его отец и брат. Там будут позолоченное рождественское дерево, всеобщее ликование и Кэтрин рядом с ним в зеленом венке из плюща и остролиста.

А пока приходилось довольствоваться простой доской в углу зала и компанией Джеффри Фитц-Мара и дюжины других рыцарей, которые отказались искать счастья в городе. Они обсуждали весь ход битвы, удар за ударом, особенно останавливаясь на моменте, когда Стефан, покинутый своими графами, брошенный наемниками, стоял один, вращая огромным датским топором и не давая никому приблизиться к себе, пока наконец удачный удар по шлему не оглушил его на достаточный срок, чтобы схватить и связать. Сейчас он был заперт в одном из верхних покоев замка. Раны пленника перевязали, обращались с ним вежливо, но охраняли так тщательно, что даже паук не смог бы незамеченным приблизиться к его двери.

– Мне скоро в караул, – сказал Джеффри, отказываясь от предложенного Оливером вина. – Нужно сохранить голову ясной.

– Ха, да разве он сможет бежать? – вставил кто-то из рыцарей.

– Вряд ли, но граф Роберт не выносит пьяных часовых.

Самому Оливеру предстояло заступать на дежурство на следующем рассвете. Он мог позволить себе выпить, правда, не напиваясь. Наполнив кубок в третий и последний раз, рыцарь передал бутылку другим, чтобы они ее докончили. Несмотря на то, что он желал поражения Стефана, его восхищала отвага этого человека, равно как и достойное поведение в несчастье. Возможно впервые за все время своего правления Стефан проявил поистине королевские качества… хотя это, конечно, не означало, что он имеет право носить корону.

– За победу! – провозгласил Оливер, поднимая кубок. – И пусть доведется нам вкусить ее каждый день!

– За победу! – повторил Джеффри, залпом допив остатки своего вина, затем он вытер рот и огляделся. – А где сегодня Гавейн?

– В городе вместе с де Могуном, – покачал головой Оливер.

Джеффри взял со стола шлем и поднялся на ноги.

– Я рад, что служебные обязанности вынудили меня остаться в замке этой ночью, – мрачно сказал он. – Нам говорили, что горожане заслуживают хорошего урока, но меня как-то мутит от возможности преподать его. – Джеффри провел свободной рукой по курчавым волосам и нахмурился. – Честно говоря, я не думал, что Гавейну это по душе.

– Ему и не по душе, – отозвался Оливер, избегая глядеть в глаза приятелю. – Просто он сейчас не совсем в своей тарелке. Я пытался уговорить его остаться, но он ни в какую. А тут еще де Могун со своими россказнями о сокровищах…

– Да, однажды де Могун поставит свой парус слишком круто к ветру, – недовольно скривил губы Джеффри. – Одному Богу известно, почему ты терпишь его компанию.

– Богу известно, – тяжело проговорил Оливер, думая о пустынной каменистой дороге под Иерусалимом и человеке, перед которым по воле злого рока он оказался в долгу.

Гавейн с помощью рукояти меча сорвал замок, откинул тяжелую дубовую крышку и уставился в сундучок, полный серебра, которое так и просилось в переплавку. Дом принадлежал золотых дел мастеру, и добыча была богатой. Гавейн поднял сундучок, который по весу и размеру напоминал молодого поросенка, и вышел во двор, где ждала вьючная лошадь.

Здания горели, озаряя небо трепетным красным светом. Жар и сыплющиеся повсюду искры создавали ощущение, что молодой рыцарь стоит на пороге преисподней. Собственно, он и чувствовал себя как в аду, но только как грешник, а не как тот, кто пришел обрушить на головы грешников заслуженную кару. Собрав всю свою волю, Гавейн стряхнул прочь сомнения. Если он и грешник, то будет богатым грешником. Этот сундук серебра равен годовой плате, хотя является всего лишь малой частью общей добычи. За соседней дверью орудовали люди де Могуна: судя по звуку, они выламывали кирпичи из камина в поисках спрятанных сокровищ. Горожане были достаточно разумны, чтобы не пытаться противостоять наемникам, и бежали, чтобы найти убежище в церквях и отдаленных от города постройках, не представлявших интереса для грабителей.

Гавейн завел лошадь внутрь дома, чтобы никто не стащил его находку и принялся взламывать другой сундук, который по размерам подходил для одежды. Замок поддался быстро, но крышка никак не открывалась, словно ее держали изнутри. Гавейн сунул в щель лезвие меча и услышал приглушенный вопль ужаса. Вытащив меч, он взялся за край двумя руками и с силой раскрыл сундук.

Молодая женщина завопила и скорчилась на дне, прикрывая руками голову. У нее были длинные светлые волосы, связанные на затылке лентой. Черты лица тонкие, еще не потерявшие детской округлости. На покрытом грязью лице белели полоски, оставленные слезами. Одета она была в обтрепанное простое платье служанки.

– Вставай! – велел Гавейн.

Он быстро осмотрелся, но, похоже, в доме больше никого не было. Неизвестно по какой причине, но эту женщину бросили, чтобы она управлялась с солдатами, как знает. В душе Гавейна боролись ярость и желание защитить.

– Я сказал, вставай! – прорычал он и, поскольку женщина не шевельнулась, нагнулся и схватил ее за руку.

Всхлипывая и испуская вопли, она поднялась на ноги. Гавейн увидел, почему ей не удалось бежать: одно бедро было так изуродовано, что женщина едва могла ходить и сильно кривилась набок.

– Боже, ты что, только хромая или еще и безумная? – грубо осведомился Гавейн.

Она покачала головой и взвыла еще громче. Грязные светлые волосы упали ей на лицо. Молодой рыцарь чувствовал рукой, как поднимаются и опадают ее плечи в такт дыханию, как легки от недоедания ее кости. Гнев и ощущение вины, владевшие им на Рождество, снова захлестнули его. Ему хотелось сбить ее с ног одним ударом, но он удержал руку. Может быть, если он спасет жизнь этого существа, его душевное равновесие, которое нарушилось с исчезновением Рогезы, немного восстановится.

– Ты можешь сидеть на лошади?

Женщина смотрела на него испуганными глазами и тихо скулила.

– Господи Иисусе, мне некогда! – бросил Гавейн, подхватил ее на руки, повернулся к лошади и застыл. Женщина взвизгнула и вжалась лицом в кольца его кольчуги.

– Ну, что у нас тут? – Рэндал де Могун загородил плечами дверь и нагло уставился на Гавейна и его ношу. – Девка, э-э? Ну разве ты не везунчик?

Гавейн покрепче обхватил женщину.

– Она моя, – сказал он тихо.

Де Могун вошел в комнату, обогнул круп лошади. Его взгляд скользнул по украшенному резьбой сундучку, притороченному к седлу, и изрядному куску синей фламандской шерсти позади него.

– Это добыча, которую следует разделить между нами поровну, паренек, – ответил он Гавейну так же тихо. – И девку, и все остальное.

Женщина зарыдала, уткнувшись в шею Гавейна. Ее волосы терлись о его челюсть, пальцы в ужасе стиснулись на плече.

– Я не один из вас, – ответил молодой рыцарь – Я не подчиняюсь вашим правилам.

Глаза де Могуна сузились.

– Тогда тебе не место здесь, паренек. Овцы, которые бегают вместе с волками, кончают в их брюхе.

Он будто бы ненароком обнажил меч.