Любовный узел, или Испытание верностью - Чедвик Элизабет - Страница 25

Молодая женщина продолжала настаивать, но старая повитуха установила над костром треножник и котел и начала показывать ей, как варить зелье, укрепляющее силы матери в первые дни после рождения.

– Ха, две шестерки! Я выиграл! – Рэндал де Могун триумфально потряс кулаками и сгреб серебряные пенни со стола в карман. Если бы кости принадлежали кому-нибудь еще, Оливер поклялся бы, что они с подвохом, потому что в этот вечер Рэндалу везло просто феноменально. С другой стороны, наемнику практически везло весь день, и эта попойка в «Русалке» – харчевне для рыбаков, пользующейся дурной славой, – была призвана отметить постановку его меча на службу Роберту Глостеру. Оливер обычно не задерживался в подобных местах после обязательной первой чаши, в данном случае за успех Рэндала, но сегодня за первым кубком последовал второй, а за ним и третий.

Резкие цвета и шум стали менее отталкивающими, скучные шутки внезапно показались веселыми, а прислуживающие девушки – гораздо более привлекательными, чем тогда, когда он только переступил порог этого заведения. Неизвестно как, но довольно скоро одна из них очутилась на его коленях, чтобы помочь допить кубок. У нее были густые каштановые волосы, покрытые салом, и бледно-голубые глаза. Она раздражающе хихикала, но фигурка оказалась пухленькой. Кроме того, девка явно собиралась разделить с ним любые удовольствия. Оливер заказал еще бутылку. Кости с грохотом прокатились по доске, смех Рэндала адским хохотом раскатился в его ушах, и он постарался отгородиться от этого звука мягкой пышной грудью. Появилась бутылка красного, обещая быстрое забвение, и Оливер жадно к ней присосался.

Он проснулся от ужасной головной боли. Желудок бурлил, как красильный чан. Кто-то мочился рядом. Этот звук неприятно отдавался под самой ложечкой.

– Боже, – простонал Оливер и с трудом раскрыл веки.

Дневной свет так резанул по глазам, что некоторое время рыцарь не воспринимал ничего, кроме боли. Моча продолжала течь. Оливер повернул голову и увидел Рэндала де Могуна, который стоял у стены двора. Оливер заморгал. Он не помнил, как выбрался из «Русалки» и попал сюда, хотя, наверное, как-то попал… но до зала не добрался, потому что постелью ему послужил пук соломы, сброшенный со стоящего во дворе воза. Последний раз он так напился еще в Святой Земле, когда лекарь выдрал воспалившийся зуб. Тогда Оливер не понял, что хуже; теперь он это знал.

Рыцарь постарался не обращать внимания на собственный мочевой пузырь, натянул плащ повыше на плечи, закрыл глаза и перевернулся. Захрустела солома, раздался чей-то протестующий ропот. Веки Оливера снова поднялись, и он ошарашенно уставился на девчонку из «Русалки».

В безжалостном свете утра она казалась куда менее привлекательной, чем прошлым вечером. Пряди жирных волос скрывали лицо, между ними пробиралась вошь. Дыхание было таким зловонным, что Оливера чуть не вырвало, но то, что вырывалось из его рта, пахло едва ли приятнее: три кварты скверного гасконского вина и котелок луково-чесночного супа вряд ли могли сообщить свежесть выдыхаемому воздуху.

Девчонка захрапела, с уголка ее рта стекала струйка слюны. Оливер застонал и перевернулся на спину. Он не помнил, спал ли он с ней, но на всякий случай пощупал под плащом. Штаны были на месте, чулки тоже, только один спустился, да и эрекция присутствовала. Разумеется, последнее не свидетельствовало о воздержании от ночного блуда: просто ему тоже пришла пора опорожнить мочевой пузырь. Платье девчонки было задрано и испачкано, а от тела несло спермой.

Оливер с трудом поднялся на ноги, оперся о стену и присоединился к Рэндалу де Могуну, который как раз облегчился.

– Ничего себе ночка. – Широкая ухмылка и блестящие глаза де Могуна свидетельствовали, что он пребывает в гораздо лучшем состоянии, чем Оливер. – Могу поспорить, что голова у тебя тяжелее грозовой тучи, если учесть, сколько вина ты выхлестал.

Оливер что-то неразборчиво пробормотал, и Рэндал разухмылялся еще шире.

– Тебя пришлось буквально тащить сюда. Господи, да ты даже не шевельнулся, когда я принялся обрабатывать девчонку, а она заорала, как лисица в костре. Если б ты был потрезвее, мы могли бы поделиться. Не красотка, согласен, зато схватывает, как тиски.

Он сопроводил свои слова неприличным жестом.

Оливер никак не мог облегчиться до конца, поэтому ему оставалось только молчать и ждать. Компания де Могуна, как и выпивка, казалась гораздо менее привлекательной, чем вчера вечером.

– К черту вино и женщин, – коротко бросил он. – Ты заплатил девчонке?

– Три раза и кое-что дал сверху, – двинул бровями Рэндал.

Оливер поморщился. – Ха, так и знал, что ты станешь разыгрывать из себя попа, как только протрезвеешь! Господи милосердный, что плохого в вине и женщинах?!

– Плохо, когда не можешь вспомнить ни того, ни другого, кроме общего ощущения, что тебя надули, – взорвался Оливер.

Он привел в порядок свою одежду и зашагал прочь так быстро, как только позволяла раскалывающаяся голова.

Рэндал посмотрел ему вслед, прищурив веки, потом вернулся к девчонке и грубо схватил ее за локоть.

– Давай, дырка, ты свое отслужила.

Он рывком поднял ее на ноги и похлопал по щекам, чтобы побыстрее просыпалась. Девчонка запротестовала. Рэндал ударил ее сильнее, потащил к воротам и вышвырнул прочь.

Та разразилась бранью, показала ему кулак, но при первом же угрожающем движении мужчины повернулась и опрометью кинулась прочь.

Рэндал вернулся туда, где они спали, поднял с соломы ее кошелек, вытряс на большую заскорузлую ладонь несколько серебряных монеток и отбросил пустую тряпку прочь. Девчонка не заслуживала платы.

Проходя через двор, он увидел, как молодой напарник Оливера Гавейн прощается со своей ночной подружкой. Из-под плата выбивалась рыжевато-каштановая прядь, черты лица были правильны и благородны. На пальцах рук, обвивавших шею любовника, виднелись кольца, а подол одежды ниже шерстяного зеленого плаща был расшит шелком. Рэндала даже скрутило от зависти. Он посмотрел, как женщина оторвалась от Гавейна и поспешила по направлению к замку, склонив голову и прикрыв лицо плащом. Благородная, постаралась взять плащ попроще, чтобы одежда не так бросалась в глаза, подумал он. Ей бы почувствовать в себе настоящего мужчину, тогда сразу бы перестала играть с такими мальчишками, как Гавейн.

– Лекарство, да? – Этель смерила Оливера изучающим взглядом сквозь дым костра. – Для больной головы или для более сложного случая: потери рассудка?

– Я пришел за помощью, а не служить мишенью для твоего острого язычка.

– Хм-м. Садись. – Этель указала на низкий стул, взяла чашу и принялась готовить тот же отвар из девичьей ромашки с мятой, которым он лечил Кэтрин по пути в Бристоль.

Оливер наблюдал за ней, обхватив руками ноющий череп. Он получил приказ графа срочно отправиться из Бристоля в Глостершир с посланиями сразу, как только оседлает коня, но что это меняло? Сама мысль о необходимости надевать шлем казалась просто невыносимой. Одно облегчение: де Могуна послали в противоположном направлении.

– Пей, – велела Этель, протянув ему чашу, над которой поднимался пар.

Оливер скривился, но чашу принял. Старуха избавила его от других едких замечаний, однако выражение ее лица говорило само за себя. Чтобы избежать взгляда ее проницательных глаз, рыцарь огляделся. Помещение было опрятно убрано, лавку для сна, которая стояла у дальней стенки, покрывал уютный ковер.

– Я думал, что встречу здесь Кэтрин.

– Что ж, ты ошибся. Она ночует с другими женщинами и приглядывает за Эдон Фитц-Мар, чтобы поберечь мои бедные ноги от всех этих лестниц. – Этель склонила голову на бок и добавила. – Впрочем, если ты надумал извиниться перед девочкой, стоило бы и вскарабкаться по ним, чтобы привести ее.

– Извиниться?! – Оливер чуть не поперхнулся и снова взялся за больную голову свободной рукой. – Иисусе, да ее язык еще острее, чем твой!