Умирать вечно - Алейников Кирилл - Страница 31

ГЛАВА 14

Я умер? Верояно… Хотя постойте, ведь мы успешно отбили нападение партизан, после чего я добрался до постели и заснул… Хм, что за бред, какие партизаны? Ведь я стою вовсе не на земле бывшей Белоруссии, не сплю на какой-то пропахшей клопами шконке охотничьего форта, а нахожусь здесь, на вершине мира, на самой высокой точке, какая только может существовать…

Вверху плывут облака, молочно-белые, стремительные и неуловимые. В ушах поет ветер. Глаза слезятся и от ветра, и от ослепительной красоты, какая открывается с такой высоты. Пусть я ничего не вижу кроме тумана снизу и молочной пелены сверху, но отчего-то это зрелище кажется самым красивым на свете… Потому что напоминает о единственном счастье, какое только способно испытать живое существо: о свободе.

Да, вот оно слово, которое подходит для описания этого счастья.

Свобода.

Не та свобода, о которой грезит узник темницы. Не та свобода, которая поет в душе парашютиста, камнем падающего к земле. Не та свобода, что покупается и продается. Ведь это лишь свобода для тела, но не для души, не для разума и не для воли. Кто-то может утверждать обратное, не соглашаться со мной, кричать, что я несу полный бред, но мне, честно говоря, плевать. Каждый понимает мир по-своему, потому что каждый идет своей дорогой. В конце пути каждый видит что-то свое, непонятное и недоступное другим, но отчетливо осознаваемое самим путником. Точно так же каждый определяет для себя основные жизненные понятия, заключает в них личный смысл, основанный на индивидуальном опыте и индивидуальном мироощущении.

Не так давно я не задумывался о том, что такое свобода. Вернее, та часть меня не задумывалась, что уже начала растворяться в хаосе небытия. Эта обреченная на исчезновение часть рассуждала о свободе с обывательской глупостью и недальновидностью… Свободу попугаям!.. Примерно так…

Но теперь-то я знаю, что такое настоящая свобода. Хотя мне еще неясно, откуда в голове возникают подобные мысли, странные, может даже страшные, словно приходящие короткими пульсациями из глубокого космоса; будто чье-то сознание вливается мизерными квантами памяти, как капает в подставленный сосуд вода.

Поразительное ощущение раздвоенности! Но вместе с тем кажется, что я уже испытывал это ощущение, притом не один раз… Как dИjЮ vu, но все ж не то. Как прозвучавший безлунной ночью далекий паровозный гудок, едва различимый и тут же угасший, но отраженный горами и вернувшийся вновь. Я чувствую, что мне очень трудно управлять ходом своих мыслей; наверное, нечто схожее испытывает и больной шизофренией в моменты обострения, хотя я никогда раньше не страдал этой болезнью.

Зато от четкого осознания понятия «свобода» в моем сердце разгорается холодное, но болезненно-жгучее пламя тоски. Странно, не правда ли? Свобода ассоциируется у меня с величайшим счастьем, но в то же время погружает в пучину глубочайшей тоски… Парадокс, который я не в силах преодолеть; порог, через который я не в силах переступить.

Опять под ногами светло-серые прямоугольники из похожего на бетон материала. Но это не бетон. Я стою на широкой площади, поднятой, очевидно, на огромную высоту над поверхностью. Чувствуется подо мною невероятная тяжесть камня, что скрывается под площадью. Камня, должно быть, складывающего огромную башню или крепость.

Впереди два силуэта. Или мне кажется? Нет, действительно, впереди я вижу два человеческих силуэта. Они стоят лицом один к другому на расстоянии шагов в триста. На одном из них была сверкающая золотом кираса, повторяющая контуры геракловых мышц; золотые накладки на руках и ногах, отполированные до ослепительного блеска; красивый шлем времен гомеровской «Илиады» с витиеватым гербом. Другой же был одет в простой плащ серого цвета, в такие же брюки и черные лакированные туфли. Странно, что я мог разобрать эти детали.

И вовсе уж странно, как, почему и зачем эти два так отличающихся друг от друга человека стоят здесь вместе. Они отличаются не столько внешне, нарядом, сколько по сути. Один, тот, что в доспехах, может быть лишь великим полководцем, прославленным еще при жизни и всегда побеждавшим в боях. Другой же может быть… кем угодно. Они стоят неподвижно, молча, но напряженно. Они готовятся к битве…

К битве за свободу…

Я открыл глаза.

— Что? — хрипло выдал заспанный голос.

— Вставай, говорю! — приказала Ника. — Пора ехать.

Я с кряхтением поднялся с кровати, минуту сидел, держа тяжеленную голову в ладонях, потом встал и зашагал к умывальнику. Вспомнилась вчерашняя ночь, пьяные разговоры с Александром, которого теперь уже больше нет в живых. Пришли воспоминания о погонях за напавшими на нас партизанами.

— Боже, я оказался в аду, — простонал я, разглядывая собственное отражение в мутном зеркале.

— Это точно, — согласилась девушка, затем бросила мне чистое полотенце, а на кровати я заметил уже подготовленную для меня форму защитного цвета. — Пошевеливайся, мы отправляемся через десять минут.

Мы покинули форт за час до рассвета и взяли курс на юго-запад по одной из сохранившихся автострад, взяв приблизительный курс на Варшаву. Повсюду, куда падал взор, лежали снежные сугробы, но воздух казался поразительно теплым, не по-зимнему нежным, о чем свидетельствовал и внешний температурный датчик, показывающий минус один градус. К полудню, когда мы преодолели всего триста километров, дремавший доселе Хакер уселся напротив своих мониторов, нацепил на голову большие наушники вроде тех, что одевают вертолетчики, и стал мерно отстукивать по клавиатуре. Встрепенулись и остальные члены экипажа, ставшие будто более бдительными, внимательными. В конце концов, ведущий «Черт» остановился, сдав чуть правее к обочине. Рядом встали и мы.

— Что-то случилось? — спросил я скорее из любопытства, чем из чувства тревоги.

— Пока нет, — не поворачивая головы, ответил Хакер. — Но в этих кгаях всегда может что-то свучиться.

Ника вышла и о чем-то беседовала с командиром второго экипажа. Когда девушка вернулась, вид у нее был более чем обескураженный.

— Нам придется дать круг через Литву. На пути рванула еще одна АЭС.

— В смысле, атомная электростанция?

— Да. Но самое непонятное в том, что эта АЭС была под контролем людей, так что вряд ли произошла авария…

— Тогда что же?

— На них напали, Витя. Скорее всего, на них напали. И я могу догадываться, кто именно. Молоток, разворачивай! Идем в сторону Гродно; так и быть, немного сузим круг.

Броневик развернулся, пропустил вперед ведущего «Черта» и покатил следом. Через полчаса мы свернули на север.

— Кто же мог напасть на станцию и взорвать ее? — сгорая от любопытства, попытался я узнать у своих спутников.

— Астеры, — коротко бросила девушка. Затем, помолчав, добавила: — Будь они прокляты…

Я же все не мог толком уложить в голове факт, что астеры, или ангелы на старый лад, теперь враги для человека не менее опасные, чем демоны. Почему? Ведь испокон веков, с самого зарождения Актарсиса астеры были верными защитниками человеческого рода. Неужели их так обидело, так оскорбило, так разозлило, что люди по своей природной глупости и недальновидности атаковали их крепость? Я спросил об этом Нику, заодно попросив рассказать о Ключе от Икстриллиума.

Девушка принялась рассказывать. Оказывается, главная и самая неприступная крепость Актарсиса — Икстриллиум была возведена далеко не сразу после образования этого смежного измерения. Поначалу астеры, возрожденные человеческие души, не чувствовали никакой опасности, потому не нуждались в укреплениях. Но по прошествии определенного времени в Актарсисе стали появляться кошмарные существа, агрессивные и кровожадные. Эти существа, нареченные демонами, стали убивать астеров, фактически беззащитных против острых зубов, когтей и огромной силы чудовищ. Дабы обезопасить население Актарсиса, один из древнейших астеров, носивший имя Логан, решил воздвигнуть в районе, где демоны появлялись чаще всего, хорошо укрепленный форт, крепость. Началось воздвижение той крепости, а одновременно со строительными работами Логан организовал производство особых мечей, заправленных магией, никогда не теряющих остроту клинков. Мечи назвали лиандрами и вручили всем астерам, добровольно согласившимся стать солдатами Актарсиса, защитниками всего измерения. Когда ангелы получили в руки лиандры, дела по отражению демонических атак пошли на поправку, и вскоре чудовища прекратили свои одиночные вылазки в Актарсис, довольствуясь хоть и многочисленными, но все ж редкими атаками. Очень скоро ангелам стало известно, что помимо их «родного» измерения где-то в хаосе «плавает» иное измерение, полностью принадлежащее демонам и нареченное Яугоном. Именно туда попадали и там воскресали души плохих людей, грешников, наломавших при жизни на Земле дров. Астеры поняли, что их предназначение — это борьба с демонами Яугона, и началось великое противостояние Света и Тьмы, пока еще не полностью осмысленное, стихийное, но обратившееся войной. Спустя века (к тому времени Икстриллиум из обычной крепости превратился в мегакрепость, исполинский шпиль, пронзивший самую небесную твердь) астеры обнаружили, что, просто уничтожая демонов, они не выигрывают, но скорее проигрывают войну, ведь с каждой новой победой в бою на Актарсис обрушивались чудовищные катаклизмы, иногда грозившие разрушению селений ангелов и самому Икстриллиуму. Оказалось, что лишь сражаться с демонами — это полдела. Главное — установить прочный баланс на Земле, в Срединном мире; баланс между добром и злом, между Светом и Тьмою. Демоны практически сразу после образования Яугона стали наведываться в Срединный мир, где создали два легиона своих «наземных» солдат, сильных и беспощадных: легион оборотней и легион вампиров. В противовес этим существам астеры учредили на Земле Орден Света, объединивший несколько секретных монастырей, настоятели которого были просвещены о делах «метафизических», творящихся в соседних измерениях. Орден основной своей деятельностью выбрал тренировку охотников, дабы они искали и уничтожали нечисть, а так же направляли человечество на путь Света. С трудом баланс был установлен, жизнь в Актарсисе наладилась.