Голос в ночи (полный вариант) - Голубев Глеб Николаевич - Страница 8

Она и сейчас воюет за правду и справедливость, самая уважаемая активистка во всех женских союзах.

Но ведь и доброта может приносить кому-то зло. Я уверена, что это она выжила из дому папу. Очень любила мою маму, свою младшую сестру, и в слепоте этой любви всегда нападала на отца, вот он и сбежал из дома и сгинул без вести где-то во Франции. А мама от этого рано умерла. Наверное, тетка понимает это, она же умная женщина, да гордость мешает признаться…

Нет, все-таки я ее очень люблю. А вот к дяде Францу была как-то совсем равнодушна. Даже не замечала, что он целыми днями пропадает в своем банке. Ужасно, что теперь тетя так страдает и в нашем доме все переменилось…

Доктор Жакоб, о котором я забыла, занятая своими мыслями, что-то спросил у меня. Я не расслышала и вопрошающе посмотрела на него.

— Мы не проскочим поворот к вашему дому? — повторил он.

Я смутилась.

— Да, сейчас будет поворот. Вон там, у дорожного кафе.

— Хорошо.

Возле кафе с огромной рекламной надписью на кирпичной торцовой стене: «Молочный шоколад „Линда“ незаменим!» — Жакоб притормозил.

— Сворачивайте вот на эту дорожку, где кипарисы. Через десять минут мы уже остановились перед нашим уютным домом, окруженным столетними буками. Домик у нас веселый — белые стены, зеленые жалюзи. Мы вылезли из машины, и я распахнула перед гостем калитку, по бокам которой, как часовые, стояли высокие вазоны с фиолетовой и розовой геранью.

— Милости прошу, — сказала я, хотя в душе была не очень уверена, как нас встретит тетя.

Навстречу нам уже бежала Розали, придерживая на голове накрахмаленную наколку. Под яблоней, опершись на лопату, стоял Антонио в кожаном фартуке и с любопытством разглядывал моего спутника. Хоть бы поклонился, нахал.

Мои опасения, к счастью, не оправдались. Тетка оказалась в хорошем настроении и приняла нас приветливо. Доктора Жакоба я представила ей как своего старого знакомого, инженера, недавно вернувшегося из Франции.

— Он производит приятное впечатление, — милостиво кивнула тетя, когда Жакоб ушел в отведенную ему комнату, чтобы переодеться к ужину. — Не слишком красив, правда, но теперь вообще нет красивых мужчин. Люди ужасно измельчали. Хорошо, что ты его привезла. Тебе полезно развлечься.

Мне не очень понравилось, как внимательно осматривал все вокруг доктор Жакоб, словно заправский сыщик, выискивающий преступников. Но когда мы вышли на террасу, он меня обрадовал, сказав:

— Хорошо здесь у вас, уютное местечко. Строгая, мужественная красота, не такая конфетная, как у нас, на Лазурном берегу. А что это за крыши виднеются среди зелени?

— Там небольшая деревушка и маленький кирпичный завод, — пояснила я.

К ужину, как обычно, пришел старенький доктор Ренар и за столом, по привычке, начал ругать современную медицину — «все эти патентованные средства и новомодные теории». Я очень боялась, что Жакоб не удержится, ввяжется в спор и выдаст себя. Но он, показав незаурядный актерский талант, весьма правдоподобно изображал полного профана в медицинских вопросах, пожалуй, даже чуточку переигрывал, как мне стало казаться к концу ужина.

Создался один опасный момент, когда доктор Ренар завел разговор о фрейдизме: он его тоже относит к числу новомодных теорий. По-моему, Жакоб чуть не выдал себя, показав подозрительную осведомленность в этом вопросе. Да еще один раз он в забывчивости проделал свою штучку с горящей сигаретой. Но, к счастью, никто, кроме, меня, этого не заметил.

В общем, ужин прошел благополучно. Только в самом конце, когда подали сыр и фрукты, я с тревогой заметила, что тетя вроде бы становится рассеянной и задумчивой и словно пытается что-то вспомнить.

Мы с доктором Ренаром переглянулись украдкой, хорошо зная уже, чем обычно кончается такая задумчивость…

Но ничего не произошло. Мы встали из-за стола. Тетя ушла на кухню, чтобы дать распоряжения на завтрашний день. Хороший признак. Значит, доктор Жакоб ей в самом деле понравился, она хочет угостить его на славу.

— Я вам не нужен, Кло? — многозначительно спросил меня доктор Ренар.

— Нет, дорогой доктор… По-моему, нет.

— Будем надеяться, — не слишком уверенно пробормотал он, покачивая седой головой. — Тогда я пойду, дорогая. Не буду вам мешать.

Он заговорщицки повел глазами из-под мохнатых бровей на доктора Жакоба, рассматривавшего картины в дальнем углу комнаты.

— О, вы нам совсем не мешаете, — смутилась я. — Может, вас проводить?

— Нет, вам за мной не угнаться. Вы же бродите, как сонные мухи. А ходить надо быстро, энергично, по-военному.

Быстрая ходьба в гигиенических целях — один из пунктиков доктора Ренара. Заводить с ним по этому поводу разговоры опасно. Я поспешила пожелать ему доброй ночи, и он зашагал по тропинке чеканным строевым шагом.

Мы с доктором Жакобом спустились в сад, отошли в глухую аллейку подальше от дома, и я спросила его с замиранием сердца:

— Ну?

— По-моему, ваша тетушка совершенно здорова. Конечно, стоило бы проверить у нее рефлексы и сделать кое-какие анализы… Ладно, ладно, не сердитесь… обойдемся без них, — засмеялся он. — Реакции вполне нормальные, мыслит она совершенно здраво, и беседовать с ней интересно. Никаких патологических отклонений я не заметил. По-моему, она совершенно нормальна…

И тут мы услышали за кустами жимолости напряженный, прерывающийся от неподдельного волнения тетин голос:

— Да, моя вера все укрепляется. Последние сомнения исчезают, ваше… Простите, но… Я не знаю, как же вас называть? Апостол? Просто апостол? Странно, а я хотела вас назвать словно епископа: ваше преосвященство…

Переглянувшись, мы с доктором начали осторожно пробираться сквозь кусты. Они предательски шелестели и раскачивались.

— Я сделаю все, что требует голос. Вы могли бы и не приходить, зачем вам беспокоить себя…

Я раздвинула кусты и увидела тетю, стоящую на коленях посреди пустой лужайки. Она была совершенно одна. Но смотрела прямо перед собой так пристально, словно отчетливо видела кого-то и, ничуть не удивляясь, разговаривала с ним:

— Да, конечно, вы правы. Порой меня все еще одолевают сомнения, но теперь я окончательно уверилась. Как я могу не верить вам?!

Тетка вдруг обернулась в нашу сторону, и я поспешила выйти из кустов, чтобы она не заметила спрятавшегося доктора Жакоба.

— Это ты, Клодина? — с облегчением спросила тетя. — Фу, как ты меня напугала! Что за скверная привычка подкрадываться исподтишка. Ты уже вышла из того возраста, когда играют в дурацких индейцев.

И тут, словно спохватившись, она повернулась к пустоте, низко поклонилась, почти до самой земли, и добавила:

— Ради бога, простите ее, апостол. Она еще так неразумна.

Потом тетя повернулась ко мне и строго спросила:

— Почему ты не здороваешься?

— С кем?

— Это же апостол Петр, разве ты не узнаешь? Он снова пришел, чтобы укрепить мою веру. Что ты молчишь?

Лицо ее потемнело от гнева, она поспешно вскочила на ноги и крикнула мне, грозя кулаком:

— Что ты смотришь на меня как на сумасшедшую? Снова станешь уверять, будто я разговариваю сама с собой, да? Будешь притворяться, что не видишь его?! Вот он, вот! Это же апостол Петр. Не видишь? Тогда уходи, не мешай нам. Уходи! Убирайся прочь!

Пятясь в кусты, я с ужасом смотрела, как она снова рухнула на колени и униженно запричитала, кланяясь пустоте:

— Не сердитесь на нее, дорогой апостол. Она часто выводит меня из себя, но это ведь не со зла, я знаю. У нее доброе сердце…

Мы с доктором Жакобом выбрались из кустов, торопливо прошли одну аллею, свернули в другую, потом так же молча прошли в самый конец сада. И тут я без сил упала на скамейку и сквозь слезы спросила:

— Видели?

Он молча кивнул.

— А вы говорите — нормальна… Что же мне делать? Может, сбегать за доктором Ренаром?

— Разве он знает, как с этим бороться? Я безнадежно покачала головой.

Доктор Жакоб надолго замолчал, в задумчивости жадно затягиваясь сигареткой.