Голос в ночи (полный вариант) - Голубев Глеб Николаевич - Страница 26

И, показывая эти удивительные трюки, он каждый раз настойчиво напоминал и втолковывал слушателям, что для выполнения их вовсе не нужно обладать сверхъестественными способностями, быть факиром. Нет никакой мистики и чудес — все дело лишь в тренировке и силе воли, превращающей его тело в чудесный послушный инструмент.

Все равно я часто ужасалась, а потом, по дороге домой, начинала его отчитывать.

— Но я в самом деле не испытываю никакой боли, — со смехом уверял Морис. — Если хотите, это даже полезно для здоровья, как всякая физкультура.

Я не верила, и однажды он показал мне фотографию какого-то щуплого паренька с бледным, исхудалым лицом.

— Кто это?

— Я, — ответил Морис.

Глядя на его круглое, еще больше расплывшееся от широкой улыбки лицо, я ответила:

— Не может быть!

— Правда. Таким заморышем я был в тринадцать лет. Надо эту карточку тоже поместить в музей «чудесных исцелений»…

Я видела этот забавный «музей». Там хранились костыли, ставшие ненужными инвалидам, которых доктор Жакоб вылечил внушением от нервного паралича, висели фотографии прозревших слепцов и заговоривших немых.

— Трудно поверить, что я был неправильно сложен от рождения, — задумчиво продолжал Жакоб, рассматривая старую карточку. — Часто болел, мать таскала меня из одной клиники в другую. Мне это надоело, и я под влиянием всяких приключенческих книжек решил доказать — прежде всего самому себе, — что воля может творить чудеса. До сих пор помню, как лежал ночью в больничной палате, все кругом спали, а я стиснул зубы и думал: «Ты должен стать сильным, ты не чувствуешь никакой боли!» Повторял заклинание снова и снова, пока оно не вошло в мою плоть и кровь, и я в самом деле перестал ощущать боль. Врачи только головами качали.

— Напоминает рецепт доктора Ренара, — недоверчиво сказала я. — А он мне не очень помог.

— Ну, во-первых, он вам дал довольно примитивный рецепт. А во-вторых, много ли вы занимались самовнушением? «Надо себя дрессировать», любил говорить Чехов, и заниматься этим всю жизнь. Выйдя из больницы, я всерьез занялся тренировкой тела и воли и продолжаю каждый день.

— Занялись фокусами? — насмешливо спросила я.

— И довольно успешно, — ответил он, показывая на стену, где были развешаны самые удивительные дипломы, какие мне приходилось видеть.

«Чемпион факиров 1965 года…», «Известный во всем мире…», «Почетный член объединения «Магишес ринг», «Лауреат Международного фестиваля иллюзионистов» — у него была всемирная слава.

Но я не могла удержаться и подтрунивала над ним:

— Представляю, как интересно, наверное, проходят у фокусников профсоюзные собрания! Как они голосуют — поднимая отрубленные головы? А заболтавшегося докладчика, наверно, просто превращают в невидимку или окаменевшую статую?

— Вы все смеетесь, а когда меня изгнали из университета и настали трудные времена, цирковые выступления очень помогли не сдаться. А то бы мог и сломиться, пойти на попятный, как старик Анри.

Он помрачнел от воспоминаний, помолчал, а потом добавил:

— Учтите еще одно: деньги, которые я добывал факирскими фокусами в поте лица своего, пошли целиком на науку. Без них никогда бы я не имел такой лаборатории. У нас в стране за год отпускается на исследования высших психических способностей человека денег в два раза меньше, чем стоит один средненький танк…

— Неужели?

— Официальные данные. А вы говорите — фокусы… Но главное, я научился хорошо владеть своим телом и волей. Теперь могу на несколько минут останавливать свое сердце, выдерживать на грудной клетке, волевым усилием напрягая мышцы, до полутонны груза. Даже аппендицит мне вырезали без наркоза — я просто «выключил» боль.

— Вот бы мне научиться! Я ведь реву, уколов палец булавкой.

— Уверен, все люди могут научиться владеть собственным телом и управлять своей психикой. Для этого мы и работаем. И до чего же интересно!

Круглое лицо его раскраснелось, глаза блестели. Увлекшись, он опять начал продевать сквозь щеку горящую сигарету, но я уже привыкла и не пугалась.

— Удивительные открываются просторы! Скажем, боль. Она необходима как сигнал о нарушениях в работе организма. Но эту ее защитную роль не надо преувеличивать. В чудесной сказке Кэрролла Белая Королева вскрикивала до удара, а не после него. Не так глупо и забавно, как может показаться. Обратите внимание: когда наступите невзначай босой ногой на гвоздь или на острый камешек, то сначала машинально отдергиваете ногу, а боль ощущаете лишь потом. Информация об опасности попадает в мозг быстрее, чем болевые ощущения. Так что боль нередко оказывается для организма бесполезной, а в больших количествах даже вредной, ослабляя его. Дать людям способность контролировать чувство боли, «выключать» его по желанию — разве не заманчиво?

Во время таких бесед в лаборатории, за чашкой утреннего кофе или в машине по дороге домой после лекции Морис делился своими замыслами и мечтами. Мы совершали прогулки в горы, подальше от шумных туристов. Было даже странно сидеть в сосновой роще на теплых, нагретых солнцем замшелых камнях и смотреть, как внизу непрерывным потоком мчатся вдоль Лазурного берега автомашины со всего света и толпы людей муравьями снуют по улочкам Монтре, а вокруг нас — первозданная тишина.

Или мы заплывали на лодке далеко от берега, оставаясь наедине с небом и лохматыми облаками. Я смотрела на облака, опустив руки в ласковую воду, а Морис рассказывал о том, как было бы интересно овладеть секретами памяти, чтобы научиться управлять ею — вспоминать в малейших деталях любое пережитое прежде событие или за считанные минуты запечатлевать в мозгу знания и навыки, на приобретение которых пока приходится тратить годы.

— Опыты показывают, что практически мы запоминаем все, — говорил он. — Только, к сожалению, далеко не все можем вспомнить по желанию. Прежние впечатления таятся где-то в глубинах подсознания, а как добраться к ним, мы не знаем.

Очень увлекательно он фантазировал о том, какие удивительные возможности откроются перед людьми, когда удастся наконец познать в деталях, как преобразуются в мозгу все ощущения, воспринимаемые нашими органами чувств.

— Представляете, если мы раскроем электрохимический код, с помощью которого изображение где-то в глубинах нашего мозга превращается в образ, то сможем вернуть зрение всем пораженным слепотою людям! Или подключить к нашему мозгу органы чувств любого существа — все равно, человека или животного — и посмотреть на мир его глазами. Разве не заманчиво увидеть то же, что и орел, парящий в небе, или, скажем, ныряющий в глубины океана кашалот? Вполне возможно, если мы научимся передавать по радио в наш мозг соответствующие импульсы от органов чувств кита или птицы.

— Ну, это уже фантастика!

— Ничуть. Когда вы прикасаетесь к чему-нибудь, вы ведь не замечаете, что ваш мозг находится не в кончиках пальцев, а на расстоянии доброго метра от них. Увеличьте расстояние до тысячи километров, и вы не заметите, потому что радиоволны преодолеют его все равно быстрее, чем бегут нервные импульсы вдоль руки. Так что, оставаясь на Земле, у себя в комнате, вы сможете отправить свои органы чувств на другие планеты, все видеть, слышать, ощущать, обонять, осязать воочию!

— Вы мечтаете, как улучшить человека и сделать его сильнее, — покачала я головой. — А другие надеются с помощью ваших открытий превратить людей в послушных рабов, в живых роботов…

— Да, вы правы. — Жакоб сразу помрачнел. — Таких, к сожалению, немало. Как меланхолически заметил один философ: «Когда в науке делается открытие, дьявол сразу же хватается за него, пока ангелы обсуждают, как его лучше использовать…» И огонь становится не добрым, опасным, если он не горит в печке, а охватывает дом. Надо бороться, чтобы наши открытия не попадали в грязные руки проходимцев. Вот я с ними и воюю. Но нелегко. Ведь каждого жулика приходится разоблачать заново. Об этом напоминал в свое время еще Энгельс…

— Энгельс? — переспросила я.