Неру - Горев Александр Васильевич - Страница 46

Неру стоял на своем, с упреком заявляя Ганди, что ему не по душе его манера «преподносить сюрпризы», как это было на переговорах с Ирвином, когда Ганди без согласования с конгрессистами включил в текст соглашения пресловутую вторую статью. Против ожидания Ганди добродушно согласился с Джавахарлалом и, улыбнувшись, как бы шутя заметил, что чувствует в себе «элемент неизвестного», не поддающийся контролю. Такое поведение Ганди обезоруживало Неру. Но разница в оценке Делийского пакта не отразилась на их отношениях, ставших еще более близкими после кончины Мотилала. Ганди с «неизменным терпением выслушивал все, что я хотел сказать, и всемерно старался идти навстречу моим желаниям, — вспоминал впоследствии Джавахарлал. — Это, собственно, и навело меня на мысль, что, может быть, я вместе с некоторыми коллегами сумею постоянно влиять на него в социалистическом духе, и он сам говорил, что готов двигаться шаг за шагом в этом направлении по мере того, как он ясно будет видеть перед собой этот путь. В ту пору мне казалось почти неизбежным, что он займет в основном социалистическую позицию, ибо я не видел другого способа покончить с насилием, несправедливостью, расточительностью и нищетой, которые породил существующий порядок». Вскоре, правда, Джавахарлал откажется от мысли обратить Ганди в «социалистическую веру», убедившись в серьезных различиях между идеалами Махатмы и социалистической целью, конечно, в том смысле, как ее понимал и интерпретировал сам Неру.

Не соглашаясь с Ганди в оценке пакта и видя уязвимость и непрочность достигнутого с англичанами соглашения, Джавахарлал тем не менее считал необходимым в интересах единства рядов Конгресса подчиниться решению Рабочего комитета, одобрившего пакт. Об этом Неру заявил в интервью газете «Хинду» 8 марта 1931 года. Но в том же интервью он снова повторил, что следующие переговоры с англичанами Конгресс должен вести, не отступая ни на шаг от решений лахорской сессии, требуя для Индии права «полного контроля оборонной, экономической и финансовой политики». На следующий день он выступил на митинге в Лакхнау, где выразил убеждение, что прекращение кампании гражданского неповиновения не означает мира с англичанами, а является лишь перемирием. О мире можно будет говорить только тогда, когда Индия обретет независимость. Неру признал, что далеко не все устраивает его в достигнутом с англичанами соглашении, но как солдат Конгресса он обязан проводить это соглашение в жизнь. Джавахарлал предостерег от того, чтобы перемирие не обернулось «праздным бездельем» для масс, и призвал всех индийцев-патриотов использовать вынужденную передышку для укрепления своих рядов.

Подчинившись партийному решению, Неру совершал очередную поездку по стране с тем, чтобы призвать народ к прекращению кампании гражданского неповиновения. Он разъяснял на собраниях и митингах суть Делийского пакта и удовлетворенно отмечал возрастающую дисциплинированность участников движения. Хотя далеко не каждый соглашался с политикой руководства ИНК, а многие даже критиковали действия Ганди на переговорах с лордом Ирвином и открыто высказывались против пакта, для подавляющего числа конгрессистов решение Рабочего комитета о прекращении сатьяграхи явилось законом.

Только вырвавшись на несколько дней в Аллахабад, очутившись в родных стенах, Неру понял, как он устал. Произошло то, что он сам иронически называл «незначительным упадком сил». Здоровье стало ухудшаться еще в тюрьме: донимали головные боли, мучила бессонница. Потрясение, вызванное кончиной отца, постоянное нервное напряжение, в котором он пребывал, ожидая конца переговоров в Дели, дали себя знать. Впрочем, крепкое в своей основе физическое здоровье Джавахарлала, его, казалось, неиссякаемые энергия и жизнелюбие, заботливый уход домашних помогли ему быстро забыть о недомоганиях. И уже вскоре он в сопровождении матери, жены и сестры Кришны едет на сессию Конгресса в Карачи.

Сессия открылась 27 мая 1931 года. На ней председательствовал Валлабхаи Патель, имя которого получило широкую известность после успешно проведенной им сатьяграхи в Гуджарате.

«Сессия Конгресса в Карачи впервые проводилась под открытым небом, — вспоминал Р.Прасад. — После заключения пакта Ганди — Ирвина в соответствии с его условиями большинство сатьяграхистов было выпущено из тюрьмы, и многие из них присутствовали на сессии... Сессия Конгресса в Карачи приняла две основные резолюции. Первая ратифицировала пакт Ганди — Ирвина, а во второй излагались принципы программы, которой следовало придерживаться после достижения независимости, и упоминалось об экономической свободе». Вторую резолюцию подготовил Джавахарлал. Помимо требований о предоставлении индийскому народу общедемократических свобод, ликвидации кастовых и религиозных ограничений, снижения налогов, отмены соляной монополии и других, в резолюции впервые содержался важный пункт, который Неру скромно именовал «небольшим шагом в социалистическом направлении», — право государства контролировать ключевые отрасли промышленности и природные ресурсы, что на деле означало их национализацию.

Подтвердив верность лозунгу «пурна сварадж» («полная независимость»), делегаты сессии приняли решение об участии ИНК в работе второй «конференции круглого стола» в Лондоне. Единственным представителем Конгресса на конференции был выдвинут Ганди. При этом делегаты сессии исходили из рекомендаций самого Махатмы, который говорил, что «если английское правительство останется непреклонным, то численность делегации сама по себе не окажет на него никакого влияния».

После окончания сессии Неру, уступая настоянию родных и врачей, беспокоившихся о его здоровье, согласился немного отдохнуть. Он и сам испытывал острую потребность в отдыхе. «Все, что мне нужно сейчас, — это сон и другая обстановка», — признавался Джавахарлал в одном из писем к старшей сестре.

Избрав местом отдыха Цейлон, Неру так объяснил свое решение: «Индия при всей ее обширности все же не сулила реальной возможности переменить обстановку и умственно отдохнуть, ибо куда бы я ни направился, я, вероятно, встретился бы с товарищами по политической деятельности, и те же проблемы стали бы преследовать меня. Цейлон был ближе всего к Индии, и поэтому я вместе с Камалой и Индирой отправился туда».

23 апреля Неру после двухдневного морского путешествия ступили на землю Цейлона и сразу очутились в вечнозеленом царстве рощ, кокосовых пальм, каучуковых и чайных плантаций.

Джавахарлал знакомится с историческими памятниками Цейлона — острова, тесно связанного с Индией общим прошлым.

Сигирия (или Сихагири, что означает «Львиная скала») — редкостный по красоте архитектурный памятник V века. Искусные руки цейлонских каменотесов по приказу царя острова придали двухсотметровой скале форму сидящего льва, передние лапы которого опираются о равнину и образуют вход, ведущий наверх. На стесанной вершине располагался царский дворец. О его былом великолепии напоминают развалины стен укреплений, бездонные колодцы, каменные изваяния женских фигур. Скальные галереи-тайники сохранили от разрушительных сил природы и людей древние росписи, поражающие нетленной яркостью и свежестью красок, точностью пропорций, красотой и изяществом человеческих фигур. Такие же чарующие женские лица с ласково-печальными глазами Джавахарлал видел в Индии на фресках пещерных храмов в Аджанте.

Побывали Неру и в древней столице Цейлона Полоннаруве. Здесь внимание Джавахарлала привлекли многочисленные «дома-статуи», предназначенные для монументальных скульптур Будды. «Дома-статуи» гармонично вписывались в рельеф местности, радуя взор совершенством и вместе с тем простотой пластических форм. Казалось, неизвестные создатели древнего города заботились прежде всего о том, чтобы в этих местах человек мог отрешиться от житейской суеты и предаваться мечтам о совершенстве мира, размышлять об учении Будды. В Полоннаруве сохранилась огромная статуя лежащего Будды, которая считалась наиболее совершенным его изображением. Будда покоится на правом боку, левая рука вытянута вдоль тела, правая подложена под щеку. У его изголовья стоит, скрестив руки на груди, любимый ученик Будды Ананда. Он ревностно охраняет сон своего великого учителя, пребывающего в нирване, отошедшего в мир «истинного бытия». Гениальному ваятелю древности удалось оживить мертвый камень: от статуи исходит благостное спокойствие и умиротворенность; лицо Будды, круглое, мягкое, доброе, расслаблено в мудрой улыбке.