Неру - Горев Александр Васильевич - Страница 40

Он надеялся, что ему, быть может, удастся сблизить позиции Всеиндийского конгресса профсоюзов с ИНК, с тем чтобы его партия стала более социалистической по своему характеру и более пролетарской по социальному составу. Однако все усилия Неру в этом направлении неизменно терпели неудачу. «Рабочий класс, — считал Неру, — должен был помогать Конгрессу, сотрудничать с ним и оказывать на него влияние, сохраняя в то же время в неприкосновенности свою собственную идеологию». Он полагал также, что развитие национально-освободительного движения в конце концов приведет Конгресс к более радикальной идеологии и заставит подойти его вплотную к решению социально-экономических проблем.

21 февраля 1929 года секретарь по внутренним делан Индии специальным циркуляром уведомил провинциальные власти о том, что среди различных политических деятелей страны и коммунистов «наблюдается тенденция действовать сообща... Что же касается Джавахарлала Неру... искренне увлеченного некоторыми коммунистическими доктринами, то он во многом преуспел в достижении этой цели».

Секретные службы колониальной администрации вынашивают план разгрома коммунистов, готовят фальшивки, чтобы представить молодое коммунистическое движение в Индии как антинациональное.

20 марта 1929 года одновременно в Бомбее, в Соединенных провинциях, в Бенгалии и Пенджабе по обвинению в заговоре власти арестовывают тридцать три видных профсоюзных лидера, среди которых четырнадцать коммунистов. В отдаленном городишке Мируте над ними ведется судебный процесс, длящийся четыре с лишним года.

Обвинитель на Мирутском процессе строго следовал секретным инструкциям правительства, рассчитывавшего ослабить силы рабочего движения и поссорить руководителей Конгресса с рабочими лидерами. Он обрушился с упреками в адрес индийских коммунистов, заявляя об отсутствии у них патриотических чувств. По словам обвинителя, коммунисты называют Джавахарлала Неру «умеренным реформистом», а Субхаса Чандра Боса — «буржуа и ничтожным карьеристом». Обвинитель нажимает на то, что коммунисты рассматривают Ганди как ярого реакционера и испытывают к нему неприязнь. Неру было любопытно слышать об этом из уст представителя колониального «правосудия», которое еще вчера ожесточенно преследовало защищаемых им сегодня «оскорбленных» лидеров Конгресса!

Для Джавахарлала было не ново, что многие революционно настроенные рабочие не до конца доверяли конгрессистским руководителям, и он также знал, что у рабочих были на то веские основания. Пролетарское движение с его духом классового самосознания представлялось опасным как колониальным властям, так и многим крупным индийским собственникам в городе и деревне.

Неру выступает инициатором создания комитета защиты обвиняемых рабочих лидеров. По его просьбе Мотилал, как наиболее опытный адвокат, согласился стать председателем этого комитета.

Комитет защиты нуждался в деньгах, а собрать их было делом нелегким. Сам Неру, его отец и еще несколько юристов вели дела обвиняемых без всяких вознаграждений. Однако средств все равно не хватало. «Нам приходилось собирать деньги — часто это были медные гроши, которые вносили беднейшие рабочие, — чтобы выплачивать жирные куши адвокатам», — досадовал Неру. Горше всего было сознавать, что эти «дорогие медяки» ни в коей мере не могли повлиять на исход дела: при самой блестящей защите результат оставался одним и тем же. Это был не суд, а расправа.

К Мирутскому процессу было приковано внимание всей Индии.

Лидеры Конгресса выступили против незаконных репрессий правительства. Один Ганди, казалось, отошел от политики: уже который месяц разъезжал он по стране, пропагандируя кхади. Повсюду к нему стекались огромные толпы крестьян, ремесленников, лавочников. Джавахарлал провел с ним несколько дней, когда Ганди прибыл в Соединенные провинции. Правда, Джавахарлал не сопровождал Махатму в его походах по деревням: у Ганди и без того была большая свита. «Я ничего не имел против толпы, — вспоминал Неру, — но у меня не было достаточного интереса, который побуждал бы мириться с тем, что тебя будут теснить, толкать и отдавливать ноги — обычный удел тех, кто сопровождал Гандиджи. У меня была масса другой работы, и я не имел никакого желания ограничиваться пропагандой кхади». В те тревожные для страны дни Неру отказывался понимать «внутреннюю подоплеку» поступков Ганди, который отдавал столько сил и времени популяризации кхади.

Близился к концу 1929 год. Комитеты Конгресса на местах готовились к выборам председателя очередной сессии ИНК. Большинство высказывалось за кандидатуру Ганди, кто-то поддерживал других лидеров, и только немногие предлагали избрать председателем Джавахарлала Неру.

Ганди и без того был признанным вождем конгрессистов, но, поскольку предстояла решительная и, судя по всему, затяжная борьба с правительством, ветераны партии считали, что именно Ганди надлежит взять в свои руки непосредственное руководство Конгрессом.

29 сентября в Лакхнау на заседании Рабочего комитета Конгресса Ганди наотрез отказался занять пост председателя и предложил вместо себя Джавахарлала Неру.

Руководители правого крыла партии забеспокоились: Неру был слишком революционен для них. Однако они вынуждены были уступить настояниям Ганди.

Чем же руководствовался Ганди, выдвигая Неру на этот важнейший пост? Отстаивая его кандидатуру, он утверждал, что Неру не только обладает решительностью и смелостью воина, но ему также присуще благоразумие государственного деятеля. «Он чист как кристалл; его честность выше всяких подозрений. Нация под его руководством будет вне опасности», — убеждал Ганди своих коллег.

На высший пост в ИНК претендовали другие весьма влиятельные конгрессисты — Валлабхаи Патель, Абул Калам Азад и другие. Конкурировать с ними было не по душе Джавахарлалу. Нельзя сказать, что он стремился занять этот пост, тем более что это предполагало сложную внутрипартийную борьбу. Поэтому он предпочел покинуть совещание лидеров ИНК, на котором решался этот вопрос. Позднее, объясняя свое отношение к выдвижению на пост председателя ИНК, он писал: «Мне редко приходилось испытывать такую досаду и унижение, как во время этих выборов. Дело было не в том, что я не понимал, какая честь мне оказана, ибо это была великая честь, и я был бы счастлив, если бы меня избрали обычным путем. Но я попал на этот пост не через главный и даже не через черный ход, а через какой-то люк, и сбитая с толку публика вынуждена была принять мою кандидатуру. При этом она сделала хорошую мину, проглотив меня как необходимое лекарство».

Однако Джавахарлал понимал, что сейчас совсем не то время, когда можно позволить себе отвлекаться на переживания. Подходила к концу отсрочка, предоставленная Конгрессом правительству для того, чтобы оно решило наконец вопрос о будущем Индии. Правительство уже испытало на себе силу гандистской сатьяграхи и, опасаясь очередной кампании гражданского неповиновения, изыскивало любой способ, чтобы не допустить ее. Вице-король Индии лорд Ирвин объявил о предстоящей «конференции круглого стола», участвуя в которой индийские политические деятели могли бы обсудить с британским правительством все «спорные вопросы». Сразу после опубликования заявления Ирвина в Дели собрались лидеры Конгресса — Ганди, Мотилал Неру, Валлабхаи Патель и другие. Обсудив заявление вице-короля, они приняли совместный манифест, в котором выдвигались следующие условия: «1. Вся работа предполагаемой конференции должна исходить из предоставления Индии полного статуса доминиона. 2. Среди участников конференции большинство должны составлять члены Конгресса. 3. Полная амнистия политическим заключенным. 4. Деятельность английского правительства в Индии должна отныне соответствовать, насколько это возможно при существующих условиях, требованиям, предъявляемым к правительству доминиона». В случае принятия правительством этих условий конгрессисты соглашались поддерживать с ним контакты.

Джавахарлал расценил манифест как вызывающий глубокое отвращение компромисс. В какой-то степени его успокаивала лишь уверенность в том, что правительство вряд ли выполнит условия конгрессистов.