Неру - Горев Александр Васильевич - Страница 27

11 мая Джавахарлал приехал в Лакхнау, чтобы навестить отца, все еще находившегося в заключении, а вернулся оттуда в сопровождении нескольких полицейских, доставивших его в аллахабадскую тюрьму. На этот раз Неру обвинили в «преступном запугивании» торговцев тканями и в «подстрекательстве к мятежу».

Джавахарлал не признал себя виновным и отказался от защиты. В своем выступлении на суде он не без иронии поблагодарил власти за предоставленную возможность публично рассказать правду о политического деятельности конгрессистов Соединенных провинций. Легко, остроумно, с изяществом опытного юриста Неру показал полную несостоятельность выдвинутых против него обвинений. Все выслушанные им показания свидетелей, в том числе и таких «беспристрастных», как аллахабадские полицейские, только подтверждали подлинно мирный характер свадеши. Запугиванием, вымогательством занимались не конгрессисты и волонтеры, а правительственные чиновники, опутавшие Индию сетями коррупции и террора. Однако никто и не думал наказывать их за это, напротив, они поощрялись правительством, которое щедро раздавало им награды и должности.

«Угрозы и террор стали главными средствами политики правительства, — гневно бросил суду Джавахарлал. — С их помощью оно надеется подавлять недовольство народа. Уж не думает ли оно таким образом вызвать к себе симпатии в народе или превратить его в послушное орудие империализма? Симпатии и лояльность исходят из сердца. Их невозможно купить на рынке и тем более принести на острие штыка». Неру выразил уверенность в том, что свадеши и другие формы протеста народа против колонизаторов приблизят день освобождения родины. «Нет большей чести, чем служить Индии в ее борьбе за свободу», — закончил он свое выступление.

19 мая речь Неру была опубликована в аллахабадских газетах. Особенно восторженно приняла ее индийская молодежь, считавшая Неру своим лидером. Для молодых индийцев Джавахарлал стал «нашим Джавахаром». Почему именно он так полюбился молодому поколению? Другие лидеры ИНК, казалось, и выглядели куда внушительнее, и имели большие заслуги в освободительном движении. По всей вероятности, дело было вовсе не в возрасте Джавахарлала, хотя ему едва исполнилось сорок лет, и не в его внешней аккуратности и элегантности, с которой он носил скромные костюмы из кхади, что, кстати, импонировало многим. Дух его речей — вот, пожалуй, что привлекало к Неру молодежь. «В этих речах, — говорил выдающийся индийский писатель Ходжа Ахмад Аббас, — звучал чисто юношеский задор, даже бесшабашная дерзость, и это сразу отличало его от деятелей старшего поколения, всегда выражавшихся так умеренно и осторожно». Сам Джавахарлал как-то сказал: «Движение молодежи явится революцией в самом широком смысле этого слова и повлечет за собой перемену к лучшему. Молодежь — носитель протеста против всякого зла, и она не согласна только ждать, ждать и ждать».

Приговор Неру был оглашен 19 мая 1922 года — 18 месяцев тюрьмы и штраф в сто рупий. В случае отказа уплатить штраф срок заключения увеличивался на три месяца.

На другой день Джавахарлала отвезли в уже знакомую ему тюрьму в Лакхнау. Отца он там не застал. Мотилала перевели в другую тюрьму, из которой он вышел на свободу 6 июня 1922 года.

В тюрьме теперь ввели более строгие порядки: очевидно, кто-то из высокого начальства счел слишком мягкими условия, в которых содержались заключенные. Всякая связь между бараками была запрещена. Узникам разрешались свидания с близкими и получение от них писем не чаще одного раза в месяц. Джавахарлалу присвоили номер 4126 и поместили в пятый барак, где находилось более полусотни человек. «Нет никакой возможности скрыться от них в каком-нибудь укромном уголке... — вспоминал спустя несколько лет Неру. — Это была как бы семейная жизнь, неприятные стороны которой увеличивались во сто крат, а от привлекательных сторон почти ничего не осталось, причем жить этой жизнью вынуждены были люди самых различных характеров и вкусов. Это сильно действовало на нервы всем нам...»

Здоровье Джавахарлала оставляло желать лучшего: видимо, сказалось напряжение апрельских дней. Его беспокоили боли в груди, расстроился сон. Неру решил лечить себя сам: бросил курить, утром усердно делал зарядку по популярной тогда системе Мюллера, дополнив ее упражнениями йогов, в частности, знаменитой ширшасаной — стойкой на голове. Неру уверял друзей в том, что ширшасана полезна как в физическом отношении, так и из-за ее психологического воздействия. Кажущаяся забавной поза приводила его в хорошее расположение духа и делала более жизнестойким. (Привычку к ширшасане он сохранил до последних лет жизни, что давало западным журналистам повод писать о «причудах» главы индийского правительства.) Питался скромно, перейдя на вегетарианскую диету: лепешки из пресного теста, молоко, овощи. Большинство заключенных пряли, и Джавахарлал тоже увлекся этим занятием и даже как-то послал домашним свою пряжу. Когда надоедало сидеть за прялкой, Неру бегал вокруг барака и таскал огромное, наполненное до краев водой ведро от колодца к крохотному огороду, разбитому рядом с бараком.

Самочувствие его постепенно улучшалось. «Тебе совсем не стоит беспокоиться о моем здоровье, — успокаивал Джавахарлал отца. — По-моему, тюремная жизнь мне определенно на пользу».

Однако главным занятием, которому Неру посвящал все свободное время, было чтение. Особенно интересовала Джавахарлала историческая литература: изучая уроки прошлого, он надеялся отыскать в них «указание на будущее». Среди присланных из дома книг — их перечень включает в себя около двухсот названий — «Восстание сипаев» Кея и Маллесона, «Начальный период истории Индии» Винсента Смита, «Краткая история человечества» Герберта Уэллса, «Священная Римская империя» Джеймса Брайса, труды Д.Э.Саймондса по эпохе Возрождения в Италии, «Секретная история захвата англичанами Египта» У.С.Бланта, «Германская социал-демократия» А.Бевана, «Экономические последствия мира» Д.М.Кейнса, «Французская революция» Томаса Карлейля, книги Джона Рескина «Сезам и лилии», «Крона дикой оливы», биография Тилака, «Дантон» Ромена Роллана, любимая в юности книга Тревельяна о Гарибальди и великое множество других книг по истории, географии, политике, экономике, искусству.

В особую тетрадь, переплетенную в кхади, Неру заносил понравившиеся ему высказывания, мысли, оценки, интересные факты, записывал мнение о той или иной прочитанной книге. Так, 10 августа 1922 года он написал о книге Хэвелла «Правление ариев в Индии»: «Блестящий очерк истории Индии древних времен. Автор проникся духом Индии и создал благожелательный по тону, объективный труд. В целом это обстоятельная, поучительная книга, которую стоит почитать каждому индийцу. Она дает определенное представление о величии древней Индии». А вот другой отзыв: «Эта книга — „Памятники древности Индии“ Барнетта — вопиющий пример работы без понимания, без вдохновения. С подобным часто сталкиваешься, читая книги по восточной тематике, написанные европейскими учеными... Они начинают писать с высокомерным превосходством, а на самом деле никогда не понимают того, о чем пишут... Барнетт, должно быть, перечитал уйму книг об Индии и о Востоке, однако он обнаруживает полное невежество в освещаемых им вопросах... С превеликим трудом он собрал воедино сопутствующие религиям и традициям древней Индии нелепости, глупости, непристойности... и на основании этого судит о прошлом... Книги такого рода вводят в заблуждение и, несомненно, причиняют большой вред...»

Тетрадей, на обложках которых твердым почерком Неру выведено «Заметки и цитаты», накопится не один десяток. Впоследствии он не раз обратится к ним, когда будет рассказывать в письмах к дочери о важнейших событиях мировой истории и когда будет работать в тюрьмах над «Автобиографией» и «Открытием Индии»...

В дождливые осенние вечера 1922 года Неру с наслаждением перечитывал литературные произведения любимых авторов — стихи и прозу Рабиндраната Тагора, пьесы Шекспира и Шоу, романы Виктора Гюго, рассказы Эдгара По, рубаи Омара Хайяма. Он увлекся романтической поэзией Шелли и Байрона, Китса и Теннисона. (Не случайно биографы Неру замечают отпечаток романтизма на письмах Джавахарлала того периода.) Тургеневский «Рудин» и «Анна Каренина» Льва Толстого помогли ему узнать и полюбить великую русскую литературу.