Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 20

Когда двинулась печальная процессия от нашего дома с останками умершего княжича, я почувствовала горькое одиночество.

Накануне я пробралась в комнату, всю затянутую черной кисеею, где стоял гроб Юлико, и, положив на кудри покойного венок из желтых азалий и бархатных магнолий, сплетенный мною собственноручно, сказала:

— Прощай, Юлико, прощай, бедный маленький паж своей королевы… Ты счастлив уже потому, что не услышишь больше злых речей и никто тебя не упрекнет ничем уже больше… Если мне будет очень, очень грустно, ты сослужишь мне последнюю службу: ты шепнешь Ангелу смерти, чтобы он пришел за мною… Слышишь ли ты меня, Юлико?..

Потом я поцеловала его…

Когда арба с золоченым гробиком остановилась у открытой могилки, бабушка заплакала и запричитала, как простая грузинка:

— Последний ребенок… последний маленький княжич рода Джаваха… вай-ме… горе нам!.. Горе мне, одинокой старухе, которой суждено увидеть вымирание славного имени!

Ее крики становились все громче и неистовее. Тогда папа, взволнованно покручивавший свои темные усы, подошел к ней.

— Перестань, деда, ты точно и меня похоронила, — сказал он с улыбкой, — а ведь я еще жив, слава Богу, и, даст Бог, проживу еще долго, и не увидишь ты прекращения нашего славного рода.

Она успокоилась и уже больше не плакала.

Гроб Юлико опустили в землю…

В тот же вечер в траурной зале, где справлялись поминки по умершему княжичу, в присутствии многих гостей, собравшихся на похороны, отец сказал громко:

— Наша свадьба отложится на три недели, по случаю смерти маленького Джаваха.

Я обомлела…

Так, значит, это — все-таки дело решенное; значит, свадьба будет; значит, тоненькая баронесса будет моей мачехой?..

Бабушка, забыв свои недавние слезы, с нежной лаской смотрела на ту, которая должна была стать через три недели молодой княгиней Джаваха, а гости улыбались ей ласково и любезно…

Я не помню, как я вышла из-за стола, как проскользнула в мою комнату. Опомнилась я только перед портретом покойной мамы, который висел над моей постелькой.

Мои щеки грели, как в огне… Мои глаза застилали слезы…

— Деда, — в исступлении говорила я, вперив взгляд в ее милый образ с печальными глазами и прекрасным лицом, — ты была и останешься моей единственной… Другой деды не хочет твоя крошка, твоя джаным! И если этого пожелает судьба, то я убегу, деда! Я убегу в горы… к дедушке Магомету… к княгине Бэлле Израил.

И я рыдала, говоря это, так громко, что Барбале прибежала узнать, что со мною.

— Барбале, — вскричала я, — будь свидетельницей, Барбале, что я не хочу новой деды! Слышишь ли ты это, моя старая Барбале?

Она поняла меня.

— Княжна бедняжечка! — прошептала добрая старуха и, обхватив меня руками, вдруг заплакала.

И я заплакала вместе с нею… Это уже не были слезы гнева, обиды… Ласка Барбале размягчила мне сердце… В уме зрело решение.

Глава XI

Колдунья Сарра. Бегство

Я решила бежать.

И это мое решение было твердо.

План бегства я уже составила. Оно было не так легко. Меня, княжну Джаваху, в Гори знала последняя армянка-торговка, знал последний грязный татарчонок. Меня могли вернуть. Но я все предусмотрела.

Я знала одного маленького бедного странствующего музыканта, сазандара-грузина Беко. Он жил в беднейшем квартале Гори за базарною площадью. Говорили, что его мать, старая Сарра, была колдунья. У сазандара Беко была волынка. Он приходил в сады богатых горийцев и пел свои песни… Беко был одного роста со мною и обожал серебряные абазы.[35] Когда ему бросали их из окон, он кидался на них с такою жадностью, точно от этого зависела его жизнь. У меня был подарок от папы, новенькие, блестящие два тумана, и я решила дать их Беко с тем, чтобы он продал мне свой сазандар[36] и свои лохмотья. Маленький сазандар беспрепятственно мог проникнуть в горы, не возбуждая подозрений… И я решила превратиться в маленького сазандара.

С этой целью накануне задуманного мною бегства я велела оседлать Шалого и поехала в Гори.

Я ехала тихо, опустив поводья, несказанно удивляя татарчат, привыкших к моей бешеной скачке. В последний раз оглядывала я грустными глазами мой дорогой Гори, развалины, долины.

На базарной площади затихла жизнь. Время близилось к закату.

Толстые армянки сидели около своих лавок, шелушили тыквенные семечки и сплетничали напропалую.

Персиянин, продавец тканей, кивнул мне головою и похвалил мою лошадь. Он хорошо знал папу.

— Сарем, — спросила я, — не знаешь ли, как проехать к старой Сарре?

— Надо прочь с коня, сиятельная княжна. Так не проедешь. Надо спуститься рядами, за угол налево, — обязательно пояснил он и потом, мигнув лукаво глазом, спросил: — Приехала гадать к старой Сарре?

Я поблагодарила его, спрыгнула с лошади и, передав ее персу, хотела уже идти по указанному пути, как вдруг неожиданно перед нами вырос как из-под земли Беко. Он шел со своей волынкой, напевая что-то вполголоса.

— Беко! — крикнула я, — подожди меня: я шла к вам.

Он приблизился удивленный и как бы немного испуганный.

— Что надо сиятельной госпоже? — спросил он.

— Мне надо сказать тебе по секрету, Беко, — шепнула я так, чтобы не услыхал Сарем, и тотчас же добавила вслух: — Сведи меня к матери твоей, я хочу узнать мою судьбу.

Он изумился, что такая маленькая девочка желает гадать у его матери, но все же повел меня к ней.

Дорогой я пояснила ему, что желаю купить у него его волынку и его рваное платье. При моем обещании дать ему два тумана, глаза его заискрились.

— А зачем нужна сиятельной госпоже бедная одежда сазандара? — лукаво жмурясь, спросил он.

— Видишь ли, Беко, — солгала я, — у нас затевается праздник… ты знаешь, свадьба моего отца… он женится на знатной русской девушке. Я хочу одеться сазандаром и спеть песню в честь новой деды.

— Но ты не умеешь играть на волынке, госпожа, — засмеялся Беко.

— И не надо… Я скажу, что волынка сломана, и она останется за плечами, я буду только петь…

— В таком случае идем. Я сведу тебя к матери. Она должна согласиться.

— Ты думаешь? — робко осведомилась я.

— Наверное, мое платье ветхо, почти лохмотья, а волынка не стоит ничего. И если госпожа обещает два тумана…

— Я дам тебе их, Беко, — поспешила я его успокоить.

— Мать согласится, — убежденно подтвердил он и тотчас добавил: — Мы пришли, госпожа.

Я знала, что есть бедняки, живущие в подвалах, но то, что я увидела, превзошло все мои ожидания.

Странствующий сазандар — беднейший человек в Грузии. А Беко только начинал свою деятельность. Он жил с матерью в жалкой лачуге, примостившейся углом к базарной кузнице и закоптелой, как уголь, вследствие этого соседства.

Я толкнула маленькую дверь и очутилась в темноте.

— Деда, — произнес Беко, — я привел сиятельную госпожу. Ты слышишь, деда?

— Я здесь, сынок, — ответил из дальнего угла глухой и хриплый голос.

— Миленькая барышня, — залепетала она скороговоркой, — красавица госпожа… позволь старой Сарре открыть тебе будущее. А за это ты дашь ей еще один блестящий маленький абаз… Один только абаз… сиятельная госпожа… на трубку Сарре…

— Но у меня больше ничего нет, — смущенно пролепетала я, — я отдала вам все, что у меня было.

— Ай, ай, ай! — зачем такой хорошенькой госпоже говорить неправду… — отвратительно засмеялась безумная… — Хорошенькая госпожа с алмазными глазами даст беленький абаз бедной Сарре… Сарра расскажет госпоже все… все…

— Но…

— Слушай, девушка, — вдруг совсем переменила тон старуха, и при мерцающем свете огарка лицо ее стало важно и неподвижно, как у мертвеца, — слушай, девушка… черные мысли посланы шайтаном… великою темною силою… темная сила изгоняет светлую из твоей души… Душа твоя борется… Темная сила торжествует. Я вижу горы… черная ночь их караулит… Идет сазандар по горной тропинке… идет не по воле. Белая голубка заменяет черную орлицу в гнезде орла… Сазандар все дальше… и дальше… Ему смерть заглядывает в очи… Крыло темного ангела близко, но его не задело… Он жив… Горный сокол его защита… Но горному соколу не долго летать в горах… Я вижу кровь… много крови… А там плачет белая голубка, что не попала в гнездо орла… Орел любит свое детище… И еще дорога… Холодная страна… и девушки… их много… много… Орленок пойман и заперт в клетку. Он задыхается и плачет… он рвется в горы и снова темный ангел близко… Его крыло трепещет… Он…