Статский советник - Акунин Борис - Страница 54

– Это на телеграф. Сверхсрочным тарифом.

Глава пятнадцатая,

в которой Фандорин учится гибкости

Грин оказался не таким, каким представлял его Эраст Петрович. Ничего злодейского или особенно кровожадного в человеке, сидевшем на соседней скамье, статский советник не усмотрел. Суровое, чеканное лицо, которое трудно вообразить улыбающимся. И совсем еще молодое, несмотря на неуклюжий маскарад в виде седых усов и бакенбардов.

Похоже, что кроме самого Фандорина и террористов в Брюсовском сквере никого и не было. Пожарский отлично выбрал место для операции. По ту сторону решетки прогуливался городовой, несомненно ряженый. Двое молодых дворников с неестественно длинными бородами и интеллигентными лицами неуклюже скребли фанерными лопатами снег. Еще двое парней поодаль играли в свайку, но что-то не больно увлеченно – слишком часто поглядывали по сторонам.

Девять уже миновало, но Пожарский медлил. Очевидно ждал, пока вернется самый юный из боевиков, изображающий гимназиста.

Но вот и он. Насвистывая, прошел аллеей, сел на расстоянии вытянутой руки от Эраста Петровича, как раз рядом с дырявым сугробом и жадно сунул в рот пригоршню снега. Надо же, подумал статский советник, совсем ребенок, а уже приучен к убийствам. В отличие от фальшивого генерала «гимназист» смотрелся вполне убедительно. Вероятно, это и был Снегирь.

Появился Пожарский, и игроки в свайку потянулись к центру сквера. Эраст Петрович внутренне подобрался.

Князь крикнул, что предлагает нигилистам сдаваться, и Фандорин пружинисто вскочил с места, легко подцепил «гимназиста» за воротник шинели и потянул за собой в спасительный сугроб. Умирать мальчишке было рано.

Снег мягко принял статского советника, но пустил недалеко – вряд ли больше, чем на аршин. Снегирь упал сверху и забарахтался, но из крепких рук Эраста Петровича вырваться было непросто.

Со всех сторон грянули выстрелы. Фандорин знал, что стрелки Летучего отряда, усиленные мыльниковскими филерами, бьют с монастырских стен, с окрестных крыш и не прекратят огонь, пока в сквере шевелится хоть что-то живое.

Где же обещанная яма?

Эраст Петрович слегка сдавил юному террористу нервный узел, чтобы перестал брыкаться и раз, другой, третий ударил кулаком по земле. Если там, под снегом, была фанера, она пружинила бы, но нет, твердь оставалась твердью.

«Гимназист» больше не пытался высвободиться, только время от времени вздрагивал, будто от электрического тока, хотя вздрагивать ему было вроде бы нечего – Фандорин надавил несильно, минут на десять полного покоя.

Несколько раз со свирепым шипением в снег входили пули – совсем близко. Эраст Петрович колотил по неподатливой фанере все яростней и даже пробовал подпрыгнуть, насколько это было возможно в лежачем положении, да еще с грузом. Нет, яма раскрываться не желала. То ли фанера задубела за ночь, то ли еще что.

А пальба между тем стала редеть и вскоре стихла совсем.

На аллее раздались голоса:

– Этот готов. Чистое решето.

– Этот тоже. Ишь рожу-то разворотило, не опознаешь.

Вылезать из сугроба было бы неблагоразумно – сразу всадят десяток пуль, поэтому Эраст Петрович, не вставая, крикнул:

– Господа, я Фандорин, не стреляйте!

И лишь потом, стянув с себя мирно покоящегося Снегиря, поднялся, вероятно, похожий на снежную бабу.

Сквер был полон людей в штатском. Их было, пожалуй, не меньше полусотни, а за оградой виднелись еще.

– Все вчистую, ваше высокородие, – сказал один из «летучих», седоусый, но моложавый. – Некого арестовывать.

– Один все-таки живой, – ответил Эраст Петрович, отряхиваясь. – П-примите-ка его и уложите на скамью.

Агенты взяли было «гимназиста» на руки, но сразу же положили обратно.

– Как же, живой, – пробормотал седоусый. – Дырок с десяток будет.

И верно: лицо мальчика, хоть еще и не сбросило румянца, было явно и недвусмысленно мертвым. Снег на шинели в нескольких местах покраснел от крови, а во лбу, чуть пониже линии волос, чернело отверстие. Теперь стало понятно, отчего беднягу так дергало.

Эраст Петрович растерянно смотрел на безжизненное тело, заслонившее его от пуль, и потому не заметил, как сзади налетел Пожарский.

– Живы? Слава Богу! – закричал он, сзади обхватив Фандорина за плечи. – Я уж не чаял! Ну скажите Бога ради, что вас в левый сугроб-то понесло! Я ведь сто раз повторил: в правый прыгайте, в правый! Это просто чудо, что вас не задело!

– Так вот он, правый! – возмущенно воскликнул статский советник, разом вспомнив о своих тщетных прыжках в лежачем положении. – Я в него и п-прыгнул!

Князь захлопал глазами, посмотрел на Фандорина, на скамейку, на сугроб, потом снова на Фандорина и неуверенно хихикнул.

– Ну да, естественно. Я ведь на скамейку не садился, я на нее отсюда смотрел. Вот я, вот сугроб, справа от скамейки. А если сидеть, то он, разумеется, слева… Ой, не могу! Два мудреца… Два стратега…

И полицейского вице-директора согнуло пополам в пароксизме удушающего, неудержимого хохота, отчасти, несомненно, объясняемого спадом нервного напряжения.

Эраст Петрович улыбнулся, потому что веселье Глеба Георгиевича было заразительно, но снова зацепил взглядом тонкую фигурку в гимназической шинели и посерьезнел.

– Где Г-Грин? – спросил он. – Он сидел вон там, одетый отставным генералом.

– Такого, ваше высокородие, нет, – насупился седоусый, обернувшись к разложенным на аллее телам. – Раз, два, три, четыре, пять, гимназист шестой. А боле никого. Эй, черти, где седьмой? Их семь было!

Князь больше не хохотал. Он обреченно огляделся по сторонам и, стиснув зубы, застонал.

– Ушел! Через ту самую канаву и ушел. Вот вам и победа. А я уж и реляцию в голове сочинил: потерь нет, Боевая Группа полностью истреблена.

Он схватил Фандорина за руку и крепко стиснул.

– Беда, Эраст Петровича, беда. У нас в руках остался хвост от ящерицы, а сама ящерица сбежала. Хвост она отрастит новый, ей не привыкать.

– Что б-будем делать? – спросил статский советник. Его тревожные голубые глаза смотрели в такие же тревожные черные глаза князя.

– Вы – ничего, – вяло ответил Глеб Георгиевич.

Вид у него был уже не триумфальный, а померкший и очень усталый.

– Вы поставьте свечку в церкви, потому что сегодня Господь явил вам чудо, и отдыхайте. Теперь и от меня-то проку мало, а от вас тем более. Вся надежда, что филеры с агентами его где-нибудь зацепят. На квартиру он, конечно, не вернется, не дурак. Все известные нам красные, розовые и даже чуточку малиновые будут под негласным наблюдением. Гостиницы тоже. Я же иду спать. Если что, меня разбудят, а я дам знать вам. Только навряд ли… – Он махнул рукой. – Завтра утром будем снова строить козни. А сегодня всё, je passe[8].

Свечку в церкви Эраст Петрович ставить не стал, потому что суеверие, да и отдыхать почитал себя не вправе. Долг требовал отправляться к генерал-губернатору, у которого статский советник по разным неподвластным ему обстоятельствам не показывался уже четыре дня, и предоставить подробный отчет о состоянии розыска и расследования.

Однако являться в резиденцию его сиятельства вывалянным в снегу, с надорванным воротничком и в помятом цилиндре было немыслимо, так что пришлось заехать домой, но не более чем на полчаса. В четверть двенадцатого Фандорин, в свежем сюртуке и безукоризненной сорочке с галстуком-дерби, уже входил в приемную его высокопревосходительства.

В просторной комнате кроме Князева секретаря никого не было, и статский советник по всегдашнему обыкновению намеревался войти без доклада, но Иннокентий Андреевич, деликатнейше кашлянув, предупредил:

– Эраст Петрович, у его сиятельства посетительница.

Фандорин склонился над столом и написал на листке: