Статский советник - Акунин Борис - Страница 29

Когда двое стражников и кучер, согнувшись, подхватили бревно, Емеля коротко разбежался, метнул сверток и залихватски вскрикнул:

– И-эх!

Ему и полагалось крикнуть, чтобы охрана поняла – кто именно бросил бомбу. Для плана это было самое важное.

Сверток еще не коснулся земли, стражники еще не сообразили, что за странная штука к ним летит, а Емеля уже развернулся, уже припустил обратно к углу.

Грохнуло не особенно, потому что заряд был против обыкновенного половинный. Тут требовалась не убойная сила – демонстрация. Мощным взрывом стражников оглушило бы, а то и контузило, от них же сейчас нужна была резвость.

– Бомбист! – заорал урядник, оглядываясь назад поверх кареты. – Вон он, за угол дунул!

Пока шло по плану. Четверо, что сидели в санях (ни одного взрывом не задело), повыпрыгивали и погнались за Емелей. Другие четверо, что оставались в седлах, развернули коней и со свистом, улюлюканьем припустили туда же.

Возле кареты из вооруженных остались только двое спешившихся – так и застыли с бревном в руках – да урядник. Кучер и экспедитор были не в счет.

Через секунду после того как преследователи свернули в тупик, оттуда рассыпало трещоткой револьверных выстрелов. Теперь стражникам будет не до кареты. Оглохнут от пальбы и страха, залягут, начнут сажать в белый свет как в копеечку.

Наступал черед Козыря с Грином.

Почти одновременно они, каждый со своей стороны улицы, шагнули с тротуара на мостовую. Козырь два раза выстрелил одному стражнику в спину, второго Грин ударил рукояткой револьвера по затылку, потому что с его силой этого было достаточно. Бревно с тупым стуком бухнулось на утрамбованный снег и откатилось, а кучер присел на корточки, зачем-то закрыл руками уши и тихонько завыл.

Грин махнул дулом уряднику и экспедитору, замершим на козлах.

– Слезайте. Живей.

Чиновник втянул голову в самые плечи и неловко спрыгнул вниз, но урядник все не мог решить, сдаваться или выполнять служебный долг: одну руку поднял, как бы сдаваясь, другой же слепо шарил по кобуре.

– Не дурить, – сказал Грин. – Застрелю.

Урядник поспешно вскинул и вторую руку, но Козырь все равно выстрелил. Пуля попала в середину лица, и место, где только что находился нос, сделалось черно-красным, а сам урядник, диковинно всхлипнув, опрокинулся навзничь, захлопал руками по земле.

Козырь схватил экспедитора за воротник шинели, поволок к задку кареты:

– Хочешь жить, фуражка, отпирай!

– Не могу, ключа не имею, – белыми от ужаса губами пролепетал чиновник.

Тогда Козырь выстрелил ему в лоб, перешагнул через труп и еще двумя пулями сбил замок с печатью.

Мешков внутри оказалось шесть, как и было обещано. На дверце Грин наскоро, рукояткой «кольта», выцарапал «БГ». Пусть знают.

Пока перетаскивали добычу в сани, спросил на бегу:

– Зачем было этого убивать? И тот тоже сдался.

– Кто Козыря узнать может, живой не останется, – сквозь зубы процедил «специалист», вскидывая очередной мешок на плечи.

Услыхал кучер, все еще сидевший на корточках. Выть перестал и, скрючившись, побежал прочь.

Козырь сбросил поклажу, выстрелил вслед, не попал, а второй раз не успел – Грин выбил у него оружие.

– Ты что?! – Налетчик схватился за ушибленное запястье. – Он же полицию приведет!

– Все равно. Дело сделано. Сигнал.

Ругнувшись, Козырь заливисто свистнул в три переката, и пальба в тупике сразу проредилась вдвое – свист был для стрелков знаком, что можно отрываться.

Лошадь взяла с места вразбег, застучала шипастыми подковами, и ходкие сани, ничуть не отяжелевшие от бумажной поклажи, невесомо заскользили по льдистой мостовой.

Грин оглянулся.

Несколько бесформенных, темных куч на земле. К ним тянутся мордами осиротевшие лошади. Пустая карета с распахнутыми дверцами. Часы над аптекой. Двенадцать минут шестого.

Получалось, что весь экс не занял и трех минут.

Постоялый двор находился на грязноватой, унылой площади, соседствовавшей с Пряным рынком. «Индия» представляла собой длинное одноэтажное здание, неказистое, но зато с хорошей конюшней и собственным товарным складом. Здесь останавливались торговые люди, приезжавшие в Москву за корицей, ванилью, душистой гвоздикой, кардамоном. Вся округа Пряного рынка пропахла головокружительными чужеземными ароматами, и если закрыть глаза, не видеть желтых от конской мочи сугробов и кривобоких слободских домишек, то легко было вообразить, что тут и вправду Индия: качаются пышные пальмы, идут враскачку грациозные слоны, и небо не московское, серое с белым, а, как положено, густо-синее и бездонное.

Опять Козырь рассчитал верно. Когда Грин вошел в гостиницу с двумя мешками, никто к нему приглядываться не стал. Несет себе человек образцы товара – эка невидаль. Поди догадайся, что чернявый приказчик тащит не пряный товар, а на двести тысяч новехоньких кредитных билетов – пока мчали с Немецкой, Грин упрятал сургучных орлов и навесные пломбы в обычную дерюжную мешковину.

Жюли, странная в дешевом драдедамовом платьишке, со сложенными в простецкий узел волосами, бросилась на шею, обдала жарким дыханием, забормотала:

– Слава Богу, живой… Так волновалась, так тряслась… Это деньги, да? Значит, все хорошо, да? А что наши? Целы? Где Козырь?

Грин имел время подготовиться и потому снес быстрые, щекотные поцелуи не дрогнув. Оказывается, это было вполне возможно.

– Стережет, – ответил он спокойно. – Сейчас я два, он два, и всё.

Когда вернулись с остальными четырьмя мешками, Жюли точно так же кинулась целовать Козыря, и Грин окончательно уверился, что опасность миновала. Больше сбить его не удастся, воля выдержит и это испытание.

– Пересчитывать будете? – сказал он. – А то выбирайте два любых. Четыре отнесем в сани, и я уеду.

– Нет-нет! – воскликнула Жюли и, еще раз чмокнув своего любовника в губы, метнулась к подоконнику. – Я знала, что все будет хорошо. Смотрите – у меня за окном бутылка «клико». Надо выпить по бокалу.

Козырь подошел к лежащим мешкам. С размаху ударил носком по одному, по другому, как бы проверяя, плотно ли набиты. Потом чуть повернулся и так же пружинисто, но с утроенной силой двинул Грина в пах.

От неожиданности и боли в первый миг стало темно, Грин согнулся пополам, и на затылок обрушился еще один удар. Перед самыми глазами вдруг оказались доски пола. Значит, упал.

Справляться с болью, даже такой острой, он умел. Нужно сделать три судорожных вдоха, три форсированных выдоха и отключить болевую зону из области физического восприятия. В свое время он долго упражнялся с огнем (жег себе ладонь, внутренний сгиб локтя, под коленкой) и вполне освоил это трудное искусство.

Но удары продолжали сыпаться градом – по ребрам, по плечам, по голове.

– Забью, тварь, – приговаривал Козырь. – В навоз размажу! Нашел себе баклана.

Бороться с болью было некогда. Грин повернулся навстречу очередному удару, принял его животом, но зато вцепился в бурку и уже не отпустил. Бурка вблизи оказалась не такая уж белая: в пятнышках грязи и кровавых брызгах. Он рванул ее на себя, валя Козыря с ног.

Выпустил бурку, чтобы добраться пальцами до горла, но противник увертливо откатился в сторону.

Вскочили одновременно, лицом друг к другу.

Плохо, что револьвер остался в кармане казакина. Вон он, висит на вешалке. Далеко, да и что толку – все равно стрелять в комнате нельзя, вся гостиница сбежится.

Жюли застыла у стены. Остановившиеся от ужаса глаза, раскрытый рот. В одной руке судорожно зажата большая бутылка шампанского, пальцы другой непроизвольно отдирают золотую фольгу.

– Что, сучка, – зло улыбнулся налетчик, – променяла Козыря на фоску? Ты погляди на него, урода. Он же на мертвяка похож.

– Ты всё выдумал, Козырненький, – дрожащим голосом пролепетала Жюли. – Всё напридумывал. Ничего такого не было.

– Ври, «не было». У Козыря на измену глаз соколиный – враз чую. Потому и по земле хожу, а не в каторге гнию.