Статский советник - Акунин Борис - Страница 22

Написал заявление о согласии сотрудничать. Говорю об этом сразу, чтоб на мне потом не висело. Но это черт бы с ним. Хуже, что пришлось про состав группы рассказать. Клички, внешний вид. Ты погоди, Грин, ты глазами не высверкивай. Мне нужно было, чтоб поверили они мне. Почем я знаю – может, у них кое-что про нас уже было. Сверили бы, увидели, что вру, и сгорел бы я. А так Пожарский поглядел в какую-то бумажечку, головой покивал и остался доволен.

Вышел я из Охранного полезным человеком, слугой престола, «сотрудником» по кличке Гвидон. Сто пятьдесят рублей выдали, первое жалованье. А делов-то всего ничего: тебя разыскать и Пожарскому с Фандориным весточку дать. Хвостов, правда, приставили. Но я от них через Хитровку ушел. Там легко затеряться, сам знаешь.

Вот тебе вся моя одиссея. Сам решай, что со мной делать. Хочешь – зарой в землю, брыкаться не стану. Вон те двое, что в углу сидят, пусть выведут меня во дворик и кончат разом. А хочешь – Рахмет адье сделает красиво, как жил. Привяжу к брюху бомбу, пойду в Гнездниковский и подорву Охранку к этакой матери вместе со всеми пожарскими, фандориными и бурляевыми. Хочешь?

Или еще вот как рассуди. Может, и неплохо это, что я Гвидоном заделался? Здесь ведь тоже свои выгоды могут быть…

Решай, у тебя голова большая. А мне всё одно – хоть в землю ложиться, хоть траву топтать.

Ясно было одно: заагентуренные себя так не ведут. Взгляд у Рахмета был ясный, смелый, даже с вызовом. И цвет остался прежний, васильковый, изменническая синева гуще не стала. Да и возможно ли, чтобы Рахмета за один день сломали? Он от одного упрямства так быстро не поддался бы.

Риск, конечно, все равно был. Но лучше поверить предателю, чем оттолкнуть товарища. Опаснее, но в конечном итоге себя оправдывает. С теми партийцами, кто придерживался иного мнения, Грин спорил.

Он встал, впервые за все время заговорил:

– Идем. Работы много.

Глава пятая,

в которой Фандорин страдает от уязвленного самолюбия

Пробуждение Эсфири Литвиновой в доме на Малой Никитской было поистине кошмарным. Она проснулась от тихого шороха. Сначала увидела только полутемную спальню, сквозь шторы которой просачивался скромный утренний свет, увидела рядом невозможно красивого брюнета со страдальчески приподнятыми во сне бровями и в первый момент улыбнулась. Но тут краем глаза уловила какое-то шевеление, повернула голову – и взвизгнула от ужаса.

К кровати, ступая на цыпочках, кралось жуткое, невероятное существо: с круглым, как блин, лицом, свирепыми узкими глазками, а одето в белый саван.

От визга существо замерло и согнулось пополам. Распрямилось, сказало:

– Добурое уцро.

– А-а-а, – ответила на это дрожащим от потрясения голосом Эсфирь и, обернувшись к Фандорину, схватила его за плечо, чтобы проснулся, поскорее ее разбудил и избавил от этого наваждения.

Но Эраст Петрович, оказывается, уже не спал.

– Здравствуй, Маса, здравствуй. Я сейчас. – И пояснил. – Это мой камердинер Маса. Он японец. Вчера он из вежливости спрятался, вот вы его и не видели. Он п-пришел, потому что утром мы с ним всегда делаем г-гимнастику, а сейчас уже очень поздно, одиннадцать. Гимнастика займет сорок пять минут.

И предупредил:

– Я сейчас встану, – очевидно, ожидая, что Эсфирь деликатно отвернется.

Не дождался.

Эсфирь, наоборот, приподнялась и оперлась щекой на согнутую в локте руку, чтобы было удобней смотреть.

Статский советник помедлил, потом выбрался из-под одеяла и очень быстро оделся в точно такой же белый балахон, как у его японского камердинера.

При спокойном рассмотрении это оказался никакой не саван, а широкая белая куртка и такие же кальсоны. Похоже на нижнее белье, только ткань плотная и без завязок на штанинах.

Хозяин и слуга вышли за дверь, и минуту спустя из соседней комнаты (там, кажется, была гостиная) раздался ужасающий грохот. Эсфирь вскочила, поглядела, что бы наскоро накинуть, и не нашла. Одежда Фандорина аккуратно лежала на стуле, но платье и предметы туалета, принадлежавшие Эсфири, в беспорядке валялись на полу. Корсета она как передовая девушка не признавала, но и прочую сбрую – лиф, панталоны, чулки – натягивать было слишком долго, а не терпелось посмотреть, чем это они там занимаются.

Она открыла массивный гардероб, порылась в нем и достала мужской халат с бархатной оторочкой и кистями. Халат пришелся почти в самый раз, только немножко волочился по полу.

Эсфирь наскоро заглянула в зеркало, провела рукой по черным стриженым волосам. Выглядела она совсем неплохо – даже удивительно, если учесть, что спать довелось недолго. Замечательная вещь короткая прическа. Мало того, что прогрессивная, но насколько упрощает жизнь.

В гостиной творилось вот что (Эсфирь приоткрыла дверь, бесшумно вошла и встала у стены): Фандорин и японец дрались ногами, дико вскрикивая и со свистом рассекая воздух. Один раз хозяин смачно припечатал коротышку в грудь, так что бедняжка отлетел к стене, но не лишился чувств, а сердито заклекотал и снова кинулся на обидчика.

Фандорин крикнул что-то невразумительное, и драка прекратилась. Камердинер лег на пол, статский советник взял его одной рукой за пояс, другой за шиворот и без видимого усилия стал поднимать до уровня груди и опускать обратно. Японец висел смирно, прямой, как палка.

– Мало того, что опричник, так еще и полоумный, – вслух высказала Эсфирь свое мнение об увиденном и пошла заниматься туалетом.

За завтраком состоялось необходимое объяснение, на которое ночью не хватило времени.

– То, что случилось, не меняет сути, – строго объявила Эсфирь. – Я не деревянная, а ты, конечно, по-своему привлекателен. Но мы с тобой все равно по разные стороны баррикад. Если хочешь знать, связавшись с тобой, я рискую своей репутацией. Когда узнают мои знакомые…

– Может быть, им н-необязательно об этом знать? – Осторожно перебил ее Эраст Петрович, не донеся до рта кусочек омлета. – Ведь это ваше частное дело.

– Ну уж нет, тайно встречаться с опричником я не стану. Не хватало еще, чтобы меня сочли осведомительницей! И не смей говорить мне “вы”.

– Хорошо, – кротко согласился Фандорин. – Про баррикады я понял. Но ты больше не будешь в меня стрелять?

Эсфирь намазала булочку джемом (отличным, малиновым, от Сандерса) – аппетит у нее сегодня был просто зверский.

– Там посмотрим. – И продолжила с набитым ртом. – Я к тебе буду приезжать. А ты ко мне не езди. Распугаешь всех моих друзей. И потом, папхен с мамхеном вообразят, что я подцепила завидного женишка.

До конца прояснить позицию не получилось, потому что тут зазвонил телефон. Слушая невидимого собеседника, Фандорин озабоченно нахмурился.

– Хорошо, Станислав Филиппович. Заезжайте через пять минут. Я буду г-готов.

Извинился, сказал, что срочные дела, и пошел надевать сюртук.

Через пять минут (Эсфирь видела через окно) у ворот остановились сани с двумя синешинельными. Один остался сидеть. Другой, стройный и молодцеватый, придерживая шашку, побежал к флигелю.

Когда Эсфирь выглянула в прихожую, молодцеватый жандарм стоял рядом с натягивавшим пальто Фандориным. Смазливый офицерик, с румяной от мороза физиономией и дурацкими подкрученными усишками поклонился, обжег любопытствующим взглядом. Эсфирь холодно кивнула Фандорину на прощанье и отвернулась.

– …Скорость невероятная, – взволнованно дорассказывал по дороге Сверчинский. – Про вчерашнее задержание с вашим участием мне известно. Поздравляю. Но чтобы уже двенадцатичасовым сам Пожарский из Петербурга! Вице-директор Департамента, весь политический сыск в его руках. Большой человек, на подъеме! Во флигель-адъютанты пожалован. Это, выходит, он сразу выехал, как получил депешу из Охранного. Видите, какое в верхах придается значение расследованию.

– Откуда вам известно о его п-приезде?

– То есть как? – обиделся Станислав Филиппович. – У меня по двадцать человек на каждом вокзале дежурят. Что они, Пожарского не знают? Проследили, как он взял извозчика и велел ехать в Гнездниковский. Протелефонировали мне, я сразу вам. Это он у вас лавры хочет похитить, ни малейших сомнений. Ишь как примчался-то!