Сын Альбиона (Жена-дитя), (Жена-девочка) - Рид Томас Майн - Страница 69

Глава LXXV

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ В ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ

Закутанный в роскошный халат, в шапочке с кистями на голове, в шелковых чулках и красных марокканских туфлях, благородный патрон Суинтона сидел в своей библиотеке.

Он был один — делил одиночество с сигарой лучшего сорта.

Тень на лице вельможи говорила о тревоге.

Но тревога несерьезная — всего лишь легкое расстройство. Его светлость сожалел, что Кошут избежал ловушки, устроенной специально для него и по личному предложению его светлости.

Его светлость вместе с остальными заговорщиками, представителями коронованных особ, многого ожидал от поддельного восстания в Милане. Со всем своим коварством организовали они это ложное восстание, чтобы заполучить в свои лапы великих предводителей «народов».

Но их собственный страх помешал им осуществить свой замысел. Это был ребенок, у которого отросли слишком острые зубы, чтобы его можно было и дальше кормить грудью. Он слишком быстро достигал зрелости.

И поэтому им пришлось неожиданно разоружить венгерские части и арестовать тех, кто проявлял излишнее рвение и успел себя скомпрометировать.

Последовали казни — настоящее жертвоприношение. Но среди жертв не оказалось главных руководителей революционеров, они сумели уйти.

Мадзини, «неуловимый», ушел почти чудом. Благодаря электрическим проводам, чью неслышную речь не могут контролировать даже короли, Кошут избежал позорного заключения.

Именно мысли об этом портили настроение патрону Суинтона, когда он размышлял о неудаче своего дьявольского плана.

Он испытывал двойственную антипатию к вождю венгров. Он ненавидел его как дипломат, ненавидел человека, чьи доктрины представляли собой угрозу для «божественного права» королей. Но у него были и личные причины для ненависти. За оскорбительные слова и за действия, связанные с присылкой шпионов, Кошут потребовал его к ответу. Он требовал, чтобы дипломат отказался от своих слов. Требование было сделано в частном письме, доставленном человеком, слишком влиятельным, чтобы с ним не считаться. И извинение последовало, нерешительное и трусливое.

Мало кто знал об этом эпизоде в жизни экс-диктатора Венгрии, таком унизительном для вельможи, о котором идет речь. Но автор о нем помнит, да и сам вельможа будет с горечью вспоминать о нем до самой своей смерти.

Конечно, последовал привычный подкуп прессы и на голову великого изгнанника обрушился новый град оскорблений.

Его называли источником тревог, который сам не смеет показаться на месте действия и предпочитает оставаться в безопасности в Англии. Он был назван «революционным убийцей»!

На какое-то время тень покрыла его имя, но ненадолго. Снова на защиту выступил Мейнард со своим язвительным пером. Он знал правду и мог рассказать о ней.

И он рассказал ее, отбросил обвинения, отправив их назад, их анонимному сочинителю, назвав его «убийцей за письменным столом».

В результате репутация Кошута не только не пострадала, но еще укрепилась в глазах всех искренних, честных людей.

Именно это раздражало его милость, когда он сидел в библиотеке и курил «императора». Но постепенно никотин его успокоил, и тень с лица исчезла.

Было у него и другое утешение — воспоминание о достигнутом завоевании, не на полях битв и дипломатии, но при дворе Купидона. Он вспоминал многие свои легкие победы и думал, что старость имеет свои достоинства: славу, деньги и власть.

Больше всего думал он о своей последней любовнице, жене своего протеже Суинтона. Он имел основания гордиться своим успехом и приписывал его своему умению очаровывать, в которое по-прежнему твердо верил. И вот он сидел в библиотеке и удовлетворенно курил сигару.

Его сибаритские размышления грубо прервал слуга, скользнувший в комнату и протянувший вельможе карточку, на которой было написано «Суинтон».

— Где он? — тихо спросил вельможа у слуги.

— В гостиной, ваша милость.

— Не нужно было его впускать, пока не узнаете, удобно ли мне его принять.

— Прошу прощения, ваша милость. Он вошел без приглашения — сказал, что должен поговорить с вашей милостью по важному делу.

— Ну, тогда приведите его сюда!

Слуга поклонился и вышел.

— Что нужно этому Суинтону? Сегодня у меня с ним нет никаких дел, и вообще никаких не будет, если удастся от него избавиться. Прошел без приглашения! И хочет поговорить со мной! Наглый тип!

Рассуждая так, сам его светлость утратил хладнокровие. Щеки его неожиданно побледнели, белизна окружила губы, как у человека, охваченного тайным опасением.

— Не заподозрил ли что этот тип?

Размышления его милости прервало появление самого «типа».

Глава LXXVI

СКРОМНОЕ ТРЕБОВАНИЕ

Вид вошедшего протеже не успокоил пожилого обманщика.

Напротив, он еще сильнее побледнел. Что-то во внешности и поведении экс-гвардейца говорило, что он недоволен.

Больше того, он намерен требовать компенсации. Его светлость не сомневался, что требование адресовано именно ему. Поведение посетителя, такое не похожее на обычное подобострастие, свидетельствовало, что его не так легко будет усмирить.

— В чем дело, мой дорогой Суинтон? — спросил испуганный патрон делано снисходительным тоном. — Я могу быть вам чем-нибудь полезен сегодня? У вас ко мне дело?

— Да, и очень неприятное.

Его светлость не упустил, что говорящий не назвал его титул.

— Правда? — воскликнул он, делая вид, что ничего не заметил. — Неприятное дело? С кем?

— С вами, милорд.

— А! Вы меня удивляете! Я вас не понимаю, мистер Суинтон.

— Ваша светлость поймет, если я напомню о небольшом происшествии в пятницу днем. На улице, выходящей на Лестер Сквер.

С огромным усилием его светлость усидел в кресле.

Но мог бы и встать. Он так вздрогнул, услышав эти слова, что выдал себя, он все прекрасно понял о «небольшом происшествии».

— Сэр… мистер Суинтон! Я вас не понимаю!

— Понимаете — вполне! — ответил Суинтон, снова непочтительно опуская титул. — Должны понять, — продолжал он, — так как именно в это время были на этой самой улице.

— Я там не был.

— Бесполезно отрекаться. Я случайно сам оказался там и вас видел. И хотя ваша светлость отворачивали свое лицо, можно под присягой показать, что это были вы. И не только я могу это засвидетельствовать, но и джентльмен, который случайно оказался со мной. И ваша светлость знает это так же хорошо, как я.

Теперь в речи Суинтона постоянно упоминался титул, но звучал он саркастично.

— Ну что, если я даже был на N-стрит в то время? — спросил обвиняемый делано оскорбленным тоном.

— Ничего особенного. Ваша светлость имеет право находиться на N-стрит, как и все остальные. Но ваша светлость выходили из определенного дома на этой улице вслед за леди, которую я хорошо знаю, и в чем тоже могу присягнуть, как и мой знакомый.

— Я не могу запретить леди выходить вслед за мной из дома. Вероятно, это чисто случайное совпадение.

— Но вы совсем не случайно вошли вместе — ваша светлость вежливо помогли леди выйти из кэба, в котором приехали вместе с ней! Послушайте, милорд, бесполезно отпираться. Вам это не поможет. Я стал свидетелем своего бесчестья, и вместе со мной еще несколько человек. И требую возмещения.

Если бы в этот момент рухнули все троны Европы, архизаговорщика коронованных особ это не так поразило бы. Подобно своему знаменитому прототипу, он не волновался из-за потопа, который придет после него.[165] Но сейчас потоп угрожал ему — глубокое и сильное наводнение, которое может поглотить не только большую часть его состояния, но и всю славу.

Он был тем более испуган, что ему уже приходилось страдать в подобных обстоятельствах.

Он знал, что виновен, и что это можно доказать!

Он видел, что попытки оправдаться бесполезны. У него нет иного выхода, кроме принятия условий Суинтона. Он только надеялся, что, какими бы ни были эти условия, удастся избежать огласки.