Сын Альбиона (Жена-дитя), (Жена-девочка) - Рид Томас Майн - Страница 15

— В конце концов, — продолжал Мейнард, по-видимому, меняя тактику, — мне можно не рассказывать вам об этой леди. Она почти не имеет отношения к делу. Все произошло в баре после окончания бала.

Я пошел в бар, чтобы выпить, и был у стойки, когда услышал, что упоминается мое имя. Три человека стояли недалеко от меня и, как я вскоре понял, действительно говорили обо мне. Они немало выпили и меня не видели.

Одного из этих троих я знал в Англии, когда мы вместе были на британской службе.

Остальных двоих — я думаю, они американцы — я впервые случайно встретил несколько дней назад. У меня тогда с ними была легкая стычка, но нет необходимости рассказывать вам о ней. Хотя я тогда почти ожидал вызова. Однако вызова не было: можете представить себе, что это за люди.

Говорил мой бывший сослуживец по английской армии; он слишком вольно рассказывал о моей карьере в ответ на вопросы тех двоих.

— Что же он им сказал?

— Множество лживых выдумок, и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…

— После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.

— Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.

По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой. Хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.

Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьявольская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы стать моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?

— О, конечно, — ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. — Но нельзя ли избежать этой встречи? — добавил он.

Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно было одного взгляда на графа Рузвельдта, чтобы убедиться в этом.

Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо-стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.

Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:

— Нет.

— Sacre![42] — со свистом произнес граф французское проклятие. — Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина — проклятие человечества!.. Как вы думаете, — продолжал он после этого своего негалантного замечания, — когда он пришлет вызов?

— Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Видит Бог, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.

— Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие — завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac-r-re!

Вычисления свои граф Рузвельдт производил вслух. Делая их, он дергал свои пышные усы и смотрел на какой-то воображемый предмет у себя в ногах.

Мейнард молчал.

Граф продолжал что-то бормотать, время от времени издавая более громкие восклицания и переходя с английского на французский, испанский или немецкий.

— Клянусь Небом, нашел! — наконец воскликнул он, одновременно вскакивая на ноги. — Нашел, Мейнард, нашел!

— Что вам пришло в голову, мой дорогой граф?

— План, как сберечь время. Мы отправимся в Нью-Йорк сегодня же вечерним пароходом!

— Но только после поединка! Я полагаю, вы включили это в свои расчеты?

— Конечно! Сразимся и успеем на пароход.

Если бы Мейнард был впечатлительным человеком, он сказал бы, что такая программа кажется ему маловероятной.

Но он просто попросил объяснения.

— Очень просто, — ответил граф. — Вас вызывают, поэтому за вами выбор времени и оружия. Оружие нас сейчас не интересует. Главное — время.

— Вы предполагаете провести поединок сегодня?

— Предполагаю и проведу.

— А что, если вызов придет слишком поздно — вечером?

— Carramba! — если воспользоваться старым мексиканским проклятием. Я все продумал. Вызов придет рано — должен прийти, если ваш противник джентльмен. Я придумал план, как заставить его действовать в нужное нам время.

— Какой же это план?

— Вы ему напишете лучше я напишу. Сообщим ему, что вам необходимо сегодня вечером покинуть Ньюпорт: дело необыкновенно большой важности требует вашего срочного присутствия. Обратимся к нему, как к человеку чести, и попросим прислать вызов немедленно, чтобы можно было организовать встречу. Если он не поступит так, вы по всем законам чести вольны уехать в любой час.

— Значит, мы вызываем вызывающего. Правильно ли это?

— Конечно, правильно. Я за это отвечаю. Это строго соответствует кодексу.

— Тогда я согласен.

— Отлично! Я должен заняться составлением письма. Поскольку дело не совсем обычное, нужно немного подумать. Где у вас перо и чернила?

Мейнард указал на стол с писчими материалами.

Подтащив стул, Рузвельдт уселся за стол.

Расправив лист бумаги и взяв ручку, он принялся за письмо, почти не советуясь с человеком, который в этом письме был кровно заинтересован. Думая о революции в Бадене, граф торопился освободить своего товарища от обязательств, чтобы тот мог поднять флаг свободы его любимой родины.

Вскоре письмо было написано, листок сложен и спрятан в конверт. Мейнарду едва дали возможность взглянуть на него.

По его указанию был написан адрес, и письмо отослано мистеру Ричарду Суинтону, и как раз в этот момент большой гонг пригласил гостей отеля на фуршет.

Глава XIV

ПРОСЬБА О НЕМЕДЛЕННОМ ПОЕДИНКЕ

Первый удар гонга пробудил от сна мистера Суинтона.

Встав с кровати, он неуверенной походкой принялся расхаживать по номеру.

Он был в той же одежде, что на балу, за исключением перчаток.

Но он не думал ни об одежде, ни о туалете. Возбуждение и смятение не давали ему возможности подумать о собственной внешности. Несмотря на головную боль, он был достаточно трезв, чтобы ясно помнить события предыдущего вечера. Слишком хорошо помнил он, на что обрек себя.

Его тревожило многое. Мейнард знал его в прошлом и, вероятно, знает и его последующую историю. Всем станет известна его подлинная сущность, и тогда его замечательный план обречен на неудачу.

Но все это мелочь по сравнению с тем, что занимало мысли мистера Суинтона: этот удар по лицу — его можно смыть только с риском для жизни.

Продолжая расхаживать по комнате, он дрожал. Его состояние было настолько ясно, что жена не могла его не заметить. В его беспокойстве она видела предвестие чего-то ужасного.

— В чем дело, Дик? — спросила она, положив голову ему на плечо. — Произошло что-то нехорошее. Расскажи мне.

В голосе ее звучали нежные нотки. Даже в опустошенном сердце «хорошенькой всадницы» еще сохранились следы божественной женской природы.

— Ты поссорился с Мейнардом? — продолжала она. — Это так?

— Да! — хрипло ответил супруг. — И не просто поссорился.

— С чего началась ссора?

Не очень связной речью — потому что Суинтон дрожал от последствий пьянства — он ответил на вопрос, пересказав происшедшее, не скрыв даже своего позорного поведения.

Было время, когда Ричард Суинтон не стал бы так откровенно исповедоваться перед Франс Уайлдер. Но оно прошло, не пережив даже медового месяца. Близкое знакомство излечило их от взаимных заблуждений, которые привели к браку. Романтика грешной любви умерла, а вместе с ней и то незначительное уважение, которое они испытывали друг к другу. И настолько эффективно со стороны Суинтона, что он совершенно утратил уважение к самому себе и, не испытывая неловкости, в сущности признался жене в трусости.