Полукровка - Гореликова Алла - Страница 35

Пока ханны их всех не вырезали. Где-то уж с полгода прошло. Подчистую. А мы, кстати, ту систему так и не восстановили.

Я оглянулась. Броневые дома поселка расплывались в сумерках серыми холмиками. Никакой защиты.

– Все мы в воле Повелителей, – правильно истолковал мой взгляд белобрысый великан Свантесон по прозвищу Малыш. – Я так думаю, мы здесь учимся жить в мире со всеми.

– Ящеров уже научили, – пробормотал себе под нос Алик.

– Договоришься, – демонстративно привстал Дэн Уокер.

– Всё, молчу, – Алик зажал себе рот ладонями. – Язык мой – враг мой.

– Уж это точно, – веско подтвердил Дэн. Двадцать четыре человека… я быстро их запомнила.

Как будто опустелая память спешит наполниться новыми впечатлениями. Бывший капитан «Киото» живет в городе и встреч с поселковыми откровенно избегает. Признанный лидер – Степаныч, хотя на «Киото» он летел пассажиром, а кем был там, до того, никто и вовсе понятия не имеет. Дэн Уокер отвечает за энергоблок и здорово поет старинные песни. Винт – единственный на поселок и город электрик, он учит Алика самбо, а еще – серьезно ухаживает за Анке. Анке, как и Яся, медик, спецуганка Уля отвечает за кроликов, а Дженни ни за что не отвечает, потому что ждет ребенка и чувствует себя отвратительно. Ребенка ей «сделал» какой-то горожанин, и Саня Ус публично поклялся его пристрелить, но дальше клятвы дело не пошло, а вот самого Саню в городе основательно отколошматили – до сих пор хромает. Дед и Саня Хохол рассказывают вечерами по очереди всякую всячину. Кстати, именно Хохол заново изобрел косу и грабли – ручные инструменты для заготовки сена. Малыш Свантесон (прозванный Малышом, оказывается, вовсе не за великанскую комплекцию, а в честь героя какой-то детской книжки) собирается жениться на горожанке. Уже с полгода собирается, и всё никак не может договориться с будущей женой, он ли переедет в город или ее привезет в поселок. Свантесон, очень приличный механик, в городе устроился бы неплохо, но ему больше нравится в поселке. А вот Алик, как бывший студент-математик, и в городе и в поселке существо почти бесполезное. Что не мешает ему язвить по поводу и без повода, приставать к кому ни попадя с теоретическими спорами и, как следствие, нарываться на неприятности. Впрочем, в поселке к Аликовой неугомонности давно привыкли, и неприятности обычно ограничиваются устными вариациями на тему «Заткнись». В городе же его пару раз поколотили «для профилактики», а потом отделали так, что неделю лежал пластом, и пригрозили в следующий раз вырвать язык. После чего Алик благоразумно перестал ходить в город и начал изучать самбо. Десятилетний Марик, сын Алана и Яси и единственный на данный момент ребенок в поселке, от Алика не отлепляется, вместе с ним разучивает приемы и каждый день требует новую порцию рассказов про университет. Алан, штурман-навигатор по профессии и призванию, имеет раздражающую меня привычку смотреть прямо в глаза. Он тихо ненавидит постоянно затянутое тучами небо и заодно, по-моему, Повелителей. Впрочем, в этом я могу и ошибаться: о Повелителях в поселке не говорят. Исключая, разумеется, стертую от частого употребления фразу: все в их воле.

Дни мои тянутся медленным вязким кошмаром. Я работаю с Ясей на кухне, ворошу с Дедом и Аликом сено, слушаю вместе со всеми вечерние рассказы Деда и Сани Хохла. Помогла Малышу Свантесону починить поселковый водопровод. Говорила с Аланом о навигации и с Саней Усом о пилотировании и выяснила, что разбираюсь и в том, и в другом. Но все это так и не разбудило мою уснувшую память. Редкие проблески лишь доказывают глубину того мрака, в котором я оказалась.

– Смирись, – говорили мне.

– Тебе дали шанс начать жизнь с чистого листа, – сказала как-то Уля. – Это знак избранности.

– Стоит ли прежняя жизнь того, чтобы о ней помнить, – подхватил Грег…

Может, его жизнь и не стоит, но моя… Я готова вцепиться ему в глотку… или взрезать глотку себе. Но Яся, пристраиваясь вечерами рядом со мной на колючее сено, шепчет:

– Ты вспомнишь, Альо. Обещаю.

Только это и спасает меня от полного отчаяния.

Как-то в поселок пришел проповедник. Худой, небритый, потертый какой-то и запущенный, в таком же комбезе, какой носят почти все в поселке. Я побоялась посмотреть ему в глаза. Сама не знаю, почему. Словно помешало что-то. Он взобрался на козырек энергоблока и сел там, свесив ноги, а люди собрались внизу. Он кого-то напомнил мне, я пыталась вспомнить – кого, и смысл его речей ускользал от меня. Но с какого-то момента я стала слушать…

– Постигните смысл высшего предназначения! Жизнь ваша проходила доныне в бессмысленной и бесполезной борьбе, и неведома вам была радость избранности. Ныне же предложено нам высокое служение! В воле Повелителей мы обретем блаженство существования. Высшее счастье, высший смысл и высшая цель – все в воле Повелителей. Ибо Галактика прогнила и зашла в тупик, и лишь один есть путь спасения! Когда люди и ханны, ящеры и драконы, пещерники и муравьи скажут: «На всё воля Повелителей, и все мы в Их воле», тогда Галактика воспрянет к новой жизни, чистой, без войн и ненависти, в одной лишь любви!

– Ага! В одной лишь любви к Повелителям! – Конечно, это Алика потянуло высказаться.

– Именно! – проповедник безошибочно нашел остряка в крохотной толпе внизу, ткнул в него длинным пальцем. – Именно! Если даже ты в неверии своем и насмешке, сам того не желая, произносишь слово Истины, это ли не доказательство! Прах из праха, мы избраны и возвышены!

Я не слышу дальнейшего. «Прах из праха», отзывается во мне, отзывается внезапной тоской и нерассуждаюшим ужасом. «Прах из праха» – я слышала это. От Повелителей. Я слышала это от Повелителей! Слепящий свет, ледяная безнадежность, боль и страх… страх… кто же они, Повелители? Я встречала их, видепа, говорила с ними? Раз я помню это «прах из праха», сказанное мне с уверенностью высшего существа?!

Кто они? Я не могу вспомнить. Вместо памяти только страх… страх, боль и безнадежность.

– Хочешь сходить в город? – спросил на следующий лень Степаныч.

Я не хотела. То, что слышала я о городе от Алика, от Сани Уса, от Свантесона, не располагает к близкому знакомству. Но Яся сказала:

– Сходи, Альо. И я согласилась.

Мы шли втроем по плоской степи под вечно серым небом, узкой тропкой среди вялой побуревшей травы – Степаныч, Свантесон и я.

– Зарождение новой религии, – задумчиво рассуждал Свантесон. – Это обнадеживает. Первое время я был уверен, что все мы – просто экспонаты. Что эта планета – что-то вроде резервации, хранилища генофонда, подлежащего истреблению в остальной Галактике. Мне тогда один и тот же сон каждую ночь снился – Земля без людей. Без единого человека, и я знал, что так везде. По всей Галактике, со всеми расами. И этот мир – единственный дом для всех нас. Дом для побежденных…

– И теперь снится? – спросил Степаныч.

– Теперь нет. Как я Эльзу встретил, так и… но вспоминается временами.

– И что ты об этом думаешь?

– Ничего я, Илья Степаныч, не думаю, – отрубил Малыш Свантесон. – Глупости все это. Слышь, Степаныч, ты бы поговорил с Эльзой, а?

– Поговорю, – рассеянно согласился Степаныч.

А я подумала: нет, неспроста такие сны. Что-то в этом есть. Дом для побежденных…

– Степаныч, а кто здесь еще живет?

– То есть?

– Ну, ваш поселок, город, ханнский поселок. Ящеры были. Еще кто?

– Муравьиная колония есть. А еще… кто ж еще в степи проживет?

– Муравьев можно не брать в расчет, – сама собой пришла на язык странная фраза. – Катастрофа отбросила их в первобытное варварство.

– Катастрофа? – Степаныч остановился и схватил меня за плечи. – Какая катастрофа?

– Не знаю, – растерялась я. – Не помню.

– А почему ты так сказала?

– Не знаю! Не знаю, просто пришло…

– Да оставь ты ее, – вступился за меня Свантесон. – Какое нам дело до муравьиных катастроф.

– Извини, – пробормотал Степаныч. – Ну, пошли, что ли.

Город выглядит заброшенной свалкой – уродливые здания из корабельной брони, обезображенные какими-то пристройками катера, узкие проходы… бррр! Мои спутники ориентируются в этом лабиринте с привычной уверенностью завсегдатаев, а мне жутко почему-то и тоскливо.