Корунд и саламандра - Гореликова Алла - Страница 24

О ВЕСНЕ

Почти позабытая тяжесть лопаты в руках оказывается неожиданно приятной. И земля… как пахнет она, весенняя свежевскопанная земля… голова кругом! Я впитываю этот запах, впитываю робкое тепло весеннего солнца и прохладу ласкового ветра; и усилие входящего в землю металла, и тепло дерева под ладонями; я впитываю весну, впитываю всей кожей, всем существом своим. Прав пресветлый, не дело это — сиднем сидеть в полутемной келье, отгородившись от жизни. Ведь жизнь наша — тоже дар Господень. Как эта весна. Как это солнце, и ветер, и земля под моей лопатой, и небо над моей головой.

На обед я иду, полный до самого краешка счастливой усталостью. И странно думать, что этот день мог сложиться иначе. Не мог, нет! Ведь только в такие дни и достает нам чутья ощутить воочию Господень Свет и всю благодать Его. Затем и случаются они в жизни.

— Хорошо, верно, Анже? — улыбается Серж.

— Еще как, — отзываюсь я. Хорошо. Хорошо, что и Сержа коснулся благодатью этот день.

После обеда мы снова беремся за лопаты. На грядке, вскопанной утром, трудятся трое послушников, сажают в мягкую землю мелкий лук-севок и тоже, я вижу, наслаждаются благодатным деньком. В саду жгут мусор, дым от костра поднимается к небу столбом, обещая хорошую погоду. И вечером, после урочных молений, вдруг думается мне, что весь день сегодняшний стал для меня одной светлой молитвой.

И полных шесть дней проходят для меня так — с лопатой в отвыкших руках, с улыбающимся Сержем рядом и со Светом Господним вокруг и в душе. А на седьмое утро…

Брат Серж входит ко мне не то, что радостный — лучащийся, искрящийся, брызжущий радостью.

— Пойдем скорей, Анже, — говорит он. — Пресветлый зовет тебя…

— Я был у доброго нашего короля, Анже, — начинает отец предстоятель, едва мы входим. — Мы говорили о твоем дознании и обо всех трудностях его.

А ведь пресветлый тоже взбудоражен, думаю я. Такой точно голос был у него, когда рассказывал я о короле Лютом после похищения Карела.

— Ты пойдешь в Коронный лес, Анже. Добрый наш король разрешил тебе пробыть там столько, сколько понадобится, и всюду ходить, и все смотреть, и обо всем спрашивать. Он прямо при мне отослал гонца с приказом своим егерям.

— Коронный лес, — ошарашенно повторяю я. — Но что мне там делать, в лесу?! Деревья, они ведь живые, с ними мой дар не работает.

— Коронный лес — не одни только деревья, — усмехается отец предстоятель. — Выйдешь нынче же после утрени, Анже. С тобой пойдет брат Серж.

Видит Господь, мне хотелось бы разделить воодушевление пресветлого и брата Сержа… но я не могу. Одно дело — дознание здесь, в монастыре… да и вообще дознание, вряд ли в Коронном лесу нас с Сержем плохо встретят. Но дорога!.. Пешком до Коронного леса дня три, пожалуй… я не могу радоваться этим дням.

Страшно мне было вновь выходить в мир.

Мы отправились в путь, как и сказал пресветлый, сразу после утрени. Воздух свеж, ветер холоден… мне кажется, он леденит до костей. Страх господина Томаса вспоминается вдруг мне, и думается: вот теперь я его понимаю.

— Корварену мы обойдем, — весело говорит Серж, — до южной дороги быстрее по-над рекой дойти. Заодно приглядим местечко перекусить. Надо же проверить, что нам в дорогу дали, как, Анже?

Голос Сержа кажется мне далеким и ненастоящим. Таким же далеким, как небо над головой, таким же ненастоящим, как весна, как река, как Корварена… а настоящий — только страх. Когда-то я пришел в Корварену по южной дороге. Только вот мало помню я о тех днях. И то, что помню, лучше было б забыть.

— Эй, друг Анже! Да что с тобой сегодня?!

— Ничего, — через силу бормочу я. — Пройдет.

Серж только головой качает.

Молча доходим мы до реки. А там Серж почти сразу приглядывает удобный пригорок и раскладывает нехитрый завтрак. Хлеб, сыр да слегка подкрашенная вином вода.

— Да, — усмехается Серж, — скромненько. Ну ничего, пообедать зайдем в трактир. А знаешь, забавно, — Серж расцветает вдруг быстрой улыбкой, — ведь я очень даже могу столкнуться нос к носу с каким-нибудь парнем из тех, что меня тогда ловили. В трактире-то. А почему нет?.. То-то славно поболтаем за кружкой пива о тех веселых денечках…

— Поболтаете? — Я чуть не поперхнулся. — А если он схватить тебя решит?

— Анже, да ты что, опомнись! Кого схватить — святого брата? Ты, не иначе, умом сегодня в помутнении. Мы с тобой, Анже, люди Господни, нас в любом трактире накормят-напоят, в любой дом ночевать пустят, и любой стражник за счастье посчитает благословение получить. И всем своим прошлым страхам ты можешь не то что спокойно в глаза посмотреть, а даже и в морду наглую плюнуть. Так что ешь, друг Анже, и не бери дурное в голову.

Да, думаю я, конечно… конечно! Прав Серж, а я дурак. Да смеет ли человек Господень бояться в мир выйти?! И одно мне извинение, что я всего только послушник и не проникся еще Светом Его… Я запрокидываю голову, и небо оказывается передо мной. Высокое, яркое… огромное… вот тут-то весна и ударяет снова мне в голову. Весна — и благодарность. К Сержу — за то, что вправил мне помутненные глупым страхом мозги. К отцу предстоятелю, укрывшему меня от зла мирского именем Господним. К Господу — за свет этой весны. За ослепительное небо, за кружащий голову ветер, за запах земли, за этот хлеб и этот сыр и за то, что есть на свете Серж и отец предстоятель…

— Спасибо, Серж, — говорю я. И добавляю мысленно: «Спасибо и тебе, Господи!»

— Да уж, пожалуйста, — усмехается Серж.

И — солнечный луч, упавший на лицо. Словно и Господь говорит, улыбнувшись: «Да пожалуйста, Анже!»

— Ничего, друг Анже… — Серж отламывает кусок сыра, кидает в рот, запивает. — Я тоже не сразу понял… тоже поначалу боялся. А как понял — целая история. В такой же вот чудный денечек дело было… Отправил пресветлый брата библиотекаря в королевский архив. А брат библиотекарь, будучи после болезни немощен, взял меня в помощь. Фолианты с места на место перекладывать. И вот идем мы по Корварене, подходим уже к Королевской площади… — Взгляд Сержа метнулся вдруг мне за плечо. — Ух ты! Гляди, Анже!

Я оглядываюсь.

Из Южных ворот Корварены торжественно выступает конный отряд. Одетые по-походному рыцари гордо восседают на мощных статями конях, все в одинаковых фиолетовых плащах, с одинаковой эмблемой на сверкающих кирасах — меч и корона в белом щите. И та же эмблема — на фиолетовом флажке, трепещущем на посеребренной пике в руке возглавляющего колонну всадника. Братство святого Карела, с девизом «Твори добро и не проси награды». Орден, учрежденный еще королем Карелом во благо страны и короны…

— Королевские рыцари, — выдыхаю я. — Серж, гляди, сколько их! Весь отряд Корварены?

Серж щурится. Усмехается. И с явным удовольствием сообщает:

— Ну да, все пятнадцать! И впереди на лихом коне сэр Арчибальд собственной персоной. «Корваренские головорезы» в полном составе.

— Понятное дело, — я хлопаю себя по лбу, — весенний турнир. Куда они в этом году, не знаешь? В Себасту или в Готвянь?

— В Себасту, — уверенно говорит Серж. — В Готвяни прошлой весной собирались. Накостыляли «гнилозубикам» так, что просто с ума сойти.

Я киваю. Я не видел, как на прошлогоднем турнире «Корваренские головорезы» разделались с «Готвянскими зубатками», но рассказов об этом умопомрачительном зрелище ходило много. Орденские турниры, пожалуй, самый азартный, буйный и самый любимый из ежегодных праздников Золотого полуострова. И кто решится сказать, любят ли турниры оттого, что любят рыцарей, или же рыцарей — благодаря турнирам. Одно несомненно: рыцарей любят. Мало ли других отрядов, истинно воинских, — а младшие дворянские сыновья за счастье почитают служить королю под мечом и короной на белом щите. За тем большее счастье, что удается это далеко не каждому: рыцари сами решают, нужно ли отряду пополнение, сами и набирают его. Даже король может попросить за новичка, но не приказать. И ведь не скажешь, что выпадают королевским рыцарям дела особо почетные. Какое там! Много ли славы заработаешь, доставляя письма и посылки из города в город или сопровождая путешественников, опасающихся пускаться в дорогу в одиночку? А тоже дело. На то и поставил король Карел в каждом городе отряд королевских рыцарей, чтобы любой добрый подданный мог обратиться за помощью к людям, достойным доверия. Конечно, рыцарям платят за помощь, кто сколько сможет и пожелает. Да ведь не за помощь их любят! Вот ведь и монастыри тоже помогают, а много ли видят любви? И если в трактире по пьяной лавочке начинают байки травить, так монах в тех байках или простофиля, или уж плут, которому верить себе дороже выйдет. А королевский рыцарь в тех же пьяных байках — герой. Даже если и оплошает, так только из-за того, что честь блюдет. Да они и сами рады про себя лишнюю байку запустить. А названия городских отрядов? «Корваренские головорезы» еще что, а «Волки побережья»?! Да, вроде серьезно и красиво. Только не верю я, будто не подумали себастийцы, выбирая название, что люди их иначе и звать не будут, как «мокрыми шавками»! Подумали, голову наотруб! На то и рассчитывали. Ведь как звучит: «Встретились как-то в дороге два гонца, „мокрая шавка“ и „головотяп“, и стали вместе подыскивать местечко для ночлега…»