Корунд и саламандра - Гореликова Алла - Страница 21

— В сердце, — говорит Джозеф, остановившись прямо перед ним. — Твой трофей, принц. Поздравляю. Отец будет тобой гордиться.

— Честно говоря, я испугался… — Карел с трудом отводит взгляд от мертвого зверя.

— Что ж, страх тебе не помешал. — Джозеф чуть заметно усмехается. — Тем больше честь. Прекрасный выстрел, принц.

— Вы с Гербертом тоже стреляли.

— Болт Герберта скользнул по черепу. Бывает, и часто, — у этих тварей крепкий череп. Зверюга только рассердилась.

— Но ведь ты попал?

— Попал. Тоже хороший выстрел, но твой был первым. Хлебнешь? — Джозеф протягивает Карелу фляжку.

— Да, пожалуй. — Карел отхлебывает, вздрагивает, кривится. Вино отвратительно на вкус, кислое, но крепкое, как раз согреться. — Спасибо, Джозеф. Теперь я готов идти дальше.

— Герберт и сам там разберется.

— Я должен, — тихо говорит Карел.

— Почему это? — Джозеф, кажется, удивляется неподдельно.

— Лучше мне один раз увидеть это, чем сотню раз представлять себе невесть какие ужасы. — Карел опускает глаза. — Я не ахти какой храбрец.

— Ну, я бы так не сказал, — возражает королевский лесничий.

— Да, — повторяет Карел, — не храбрец. Я часто трушу. Но, знаешь… то, что меня пугает, — не опасность на самом деле, понимаешь? Тени в темноте, непонятные разговоры, недоговоренности… то, что дает разгуляться воображению. На самом деле ничего не происходит, а меня от страха колотит! Потому я и хочу… понимаешь, Джозеф?

— Понимаю, Карел, — кивает Джозеф. — Понимаю. Что ж, пойдем поглядим.

Подойдя к медведю, Карел останавливается. Трудно поверить, что громадный зверь повержен одним метким выстрелом. Еще невероятнее, что выстрел этот сделал он, Карел. Да, Джозеф прав, отец будет гордиться! А вот матушка перепугается… как бы не начала снова уговаривать отца не пускать его в лес без охраны.

Оторвать взгляд от огромной, в бурых космах туши кажется почти невозможным. Поднять глаза и посмотреть… туда, где лежит, наверное, страшной окровавленной грудой незадачливый браконьер. Посмотреть, а потом — подойти. Ну, принц? Или ты хочешь, чтобы они поверили, что ты трус? Джозеф («Герберт и сам там разберется»). Герберт («Я не уверен, что мы имеем право туда идти, когда с нами ты»). Роджер и Джереми, которым Джозеф с Гербертом обязательно расскажут… ну, Карел, иди же!

И, увязая в снегу, стиснув зубы, отчаянно жалея, что постыдился попросить еще глоток из Джозефовой фляжки, Карел идет к Герберту.

День святого Карела.

Сегодня — ранняя праздничная утреня, шествие по Корварене, торжественная служба на площади перед королевским дворцом. Потом возвращение в монастырь, обед — и моления до ужина. После ужина снова шествие, с факелами, и народные гуляния до утра, с фейерверком, музыкой и танцами, с кострами на высоком берегу реки… А поутру — плывущие по реке венки.

И всегда в этот день хорошая погода.

— В этот день, Анже, родился принц Карел. — Отец предстоятель замедляет шаг, задерживаясь рядом со мной. Мы идем по дороге в Корварену, впереди братья, за ними послушники, а ветер пахнет весной. — Это сочли добрым знаком. Потому принца и назвали в честь святого Карела. А через год после смерти короля Карела Капитул Таргалы подал прошение Светлейшему Капитулу о причислении его к когорте святых. Так что с тех пор мы празднуем день сразу двух святых Карелов. Правда, сегодня мало кто помнит об этом. Смысл праздников теряется со временем.

И пресветлый прибавляет шагу, догоняя голову нашего шествия. Я же весь день возвращаюсь мыслями к его словам. И вспоминаю вновь и вновь подробности увиденной вчера охоты, и думаю о молодом принце и о Смутных временах. И под вечер праздник уже не в радость мне: хочется вернуться в келью, к фиолетово-белому бархатному кошельку, хранящему память тех давних дней. Но впереди праздничная ночь, ночь веселья, ночь костров, ночь, когда и братьям, и послушникам разрешается смешаться с мирянами и забыть монастырские правила.

Я нахожу отца предстоятеля в обществе, к коему, пожалуй, не решился бы подойти в обычный день. Богато одетые, властные, уверенные в себе господа… белая скатерть расстелена прямо на земле, бутылки дорогих вин, серебряные кубки. Но эта ночь, единственная в году, разрешает многое. Я подхожу, кланяюсь, прошу пресветлого уделить мне минуту. Он проходит со мной вместе несколько шагов в сторону и спрашивает участливо:

— Что, Анже?

— Благословите вернуться к работе, — выдыхаю я, холодея от дерзких своих слов. — Устал я праздновать. Все мысли там…

Переливчатое пение рога смолкает, отгуляв эхом меж деревьев. Остается ждать. Карел садится прямо на медвежью тушу. Его мутит, и неудержимо хочется говорить — все равно о чем. Впрочем, как раз сейчас его спутники, кажется, не против болтовни.

— Я всю дорогу думал, смогу ли выстрелить в человека. Честно говоря, даже хотелось, чтобы мы его не догнали. Но теперь… чуть-чуть раньше, и он не наскочил бы на этого медведя.

— Ну, конец для бедолаги был бы один, — бормочет Джозеф. — Вот медведь…

— Куда лучший трофей для принца, чем деревенский дурень, подавшийся в браконьеры. — Герберт встряхивает фляжку, глотает, протягивает Карелу. Вино у Герберта еще кислее, чем у Джозефа. И в голову ударяет крепче. — Похоже, мой принц, придется тебе отправляться домой прямо сейчас. Твой отец король наверняка пожелает достойно отметить такую добычу.

— Я не хочу! — Карел кашляет, мотает головой. — Мне разрешили пробыть здесь неделю! У меня еще три дня!

— Медведь — это… — Герберт запинается, берету Карела фляжку, глотает, — это достойно будущего короля, вот что я хотел… Кто-то идет!

Карел прислушивается. Шепчет:

— Я не слышу.

— Идут, — кивает Джозеф. — Несколько человек… трое или четверо. Беглецы, наверное: с ними ребенок. Зайди им в спину, Херби, а мы встретим.

Герберт на ходу взводит самострел и неуловимо быстро теряется среди деревьев.

— Пойдем, принц, — шепчет Джозеф. — Кто бы они ни были, а ни к чему детям видеть такое.

Карел невольно оглядывается. Конечно, ни к чему! Право, жаль, что он уже не ребенок.

Они выходят на беглецов почти сразу. Карел ждет, что те попытаются сопротивляться… или хоть убежать… Конечно, глупо, бесполезно, но сдаваться без борьбы… однако беглецы послушно останавливаются. На осунувшихся лицах не осталось ничего, кроме бесконечной усталости. Принц видел казни на Королевской площади; мысль, что этих людей ждет именно такой конец, заставляет вглядываться в них с пристальным интересом.

Мужчина — немолодой, худой и неприятно хлипкий, растерянно моргающий, с несуразным мешком через плечо. Женщина с малышом на руках. Мальчишка чуть младше Карела… вроде как знакомый… где-то мелькала эта физиономия, вот только где? И девчонка лет семи-восьми, цепко ухватившая брата за руку. Собирались, похоже, в спешке: одежда подходит для города, но не для путешествия по лесу, шапки и не подумали надеть, а уж обувь…

— Что ж… — Джозеф, тоже, видно, потративший время на осмотр, вздыхает. — Именем короля…

— Погоди, Джозеф! — Карел, все возвращающийся взглядом к мальчишке, вспоминает. — Тебя зовут Эдвар? Эди, внук господина Николаса из Коронной школы?

— Угу, — бурчит мальчишка. — А ты — принц Карел.

— Принц Карел, — опустошенно повторяет мужчина, — ну что ж… значит, такова наша доля.

— А вы… — Карел всматривается в мужчину. — Господин Томас, верно? Преподаете в Университете историю?

— Преподавал. — У господина Томаса нервно дергается губа. — История — опасный предмет. Я должен был понять это раньше.

— Чем опасный?

— Видите ли, принц…

— Нет, господин Томас, не отвечайте! Вам, я думаю, сейчас не до лекций. Скажите лучше, почему вы здесь?