Бриллианты для куклы - Дробина Анастасия - Страница 3

– Рыжая там. В кресле валяется. Вроде дышит. А может, уже и нет.

Белка ахнула. Батон сказал короткое мужское слово, которое не одобряла Белкина старшая сестра. А Полундра, икнув, спросила:

– Это что же… получается, Сова ее пристукнула? И… сбежала?

Белка и Батон только пожали плечами и беспомощно переглянулись. А со стороны улицы внезапно, заставив всех подпрыгнуть, донеслась оглушительная сирена «Скорой помощи».

– К нам? – прошептала Юлька. Вскочила и гигантскими прыжками помчалась вверх по склону оврага, назад к дому. Через мгновение ее догнал Атаманов.

– Подождите! Подождите-е! – взывали снизу Батон с Белкой.

Но Юлька и Атаманов остановились лишь за углом дома, чуть не врезавшись лбами в белую карету «Скорой помощи», паркующуюся у подъезда. Врачи в синих спецкостюмах споро выскочили из машины и побежали в подъезд. Юлька поскакала за ними, жалобно пища:

– Эй, вы в какую квартиру? У меня дед один дома старый, в четвертой квартире… Не к нему?

– Не, мы к бабуле из двенадцатой, – на бегу сообщил один из фельдшеров.

Однако Юлька не отстала, добежала вместе с бригадой до полуоткрытой двери в квартиру Совы и умудрилась даже просунуть нос в дверь. Рыжую она увидеть не успела, но, к своему несказанному изумлению, увидела саму Сову, лежащую на диване.

– Тебе здесь чего? – недружелюбно спросила врачиха. – Твоя бабка?

– Не-е… я… это… Может, помочь чего?

– Ступай-ступай, сами справимся. – Дверь захлопнулась.

Десятью минутами позже вся компания опять сидела на крыше гаража и смотрела, как уезжает «Скорая помощь». Носилок с неподвижной рыжей дамой врачи не вынесли, и Атаманов не выдержал:

– Белка, иди!

– Почему я? Пусть Юлька…

– Полундра засветилась уже. Иди, а то уедут!

«Скорая помощь» уже собиралась отъезжать, когда Белка подсеменила к открытому окну машины и интеллигентнейшим голоском лауреата конкурса «Щелкунчик» спросила:

– Простите, пожалуйста, а что случилось?

– Ничего особенного, сердечный приступ, – скучным голосом ответила врачиха.

– У Совы? Извините… у хозяйки квартиры, да?

– Угу… Поезжай, Михалыч, из Пересветова переулка вызов был, рядом тут…

«Скорая помощь» снялась с места и укатила за угол. Белка стояла и смотрела ей вслед. Сзади подошли остальные.

– Ну что? – напряженно спросил Атаманов. – Где рыжая?

– Глюки у вас с Полундрой, – фыркнула Белка. – Бросай курить.

– Чего-о-о?! А по соплям?!

– Не было там никакой рыжей. Наверное, выскочить как-то успела, а мы не заметили. У Совы с сердцем плохо было, вот и вызвала себе «неотложку». Телефона у нее нет, сбегала за угол. Вот и все.

– А как Сова неслась, ты помнишь? С сердечным приступом так не бегают! – взвился Атаманов. – И рыжая была! Падлой буду – была! Сам видел! И Полундра видела!

– Очки купите.

– Ну я тебе щас… – Атаманов кинулся к Белке, но его отпихнул Батон:

– Остынь. Она-то при чем? Ты сам глядел – никого не выносили.

– А я своими глазами видела, рыжая была! – поддержала друга Полундра. – Лежала там, в квартире, ножки протянувши! Мы сначала решили, что кирдык ей, а потом глядим – дышит…

Друзья посмотрели друг на друга. Сложившаяся ситуация требовала обсуждения. К тому же время перевалило за полдень и всем захотелось есть.

– Идемте ко мне, – предложила Белка. – Соня на концерт ушла, до ночи не вернется.

– Борщ есть? – деловито спросил Атаманов.

– Целая кастрюля. Вчерашний, правда.

– Плевать, – решил Атаманов. – Пошли…

В большой квартире семьи Гринберг было пусто. Паркет блестел, и, прежде чем войти внутрь, Батон снял кроссовки, а Атаманов вместе с кроссовками и носки. Они не сразу заметили плывущие из кухни клубы дыма. Белка увидела их первой, с воплем кинулась в пищеблок, а через минуту стало ясно, что борща Атаманову не видать.

– Соня опять забыла с плиты снять… – оправдывалась Белка, держа на вытянутых руках чадящую черным дымом кастрюлю. – Она перед своими концертами вообще соображать не способна. Хорошо еще, что мы пришли, а то бы пожар случился…

Атаманов молча пожал плечами. Рассеянность Белкиной сестрицы, восемнадцатилетней студентки консерватории, была известна всему двору.

– Дед утром котлеты жарил, – вдруг вспомнила Юлька и помчалась на балкон. Там, перегнувшись на соседнюю лоджию, она истошно завопила:

– Де-ед! Дай котлеты!

Вскоре стеклянная дверь того балкона распахнулась, вышел Игорь Петрович – сухой, прямой, как палка, старик с одной намыленной щекой и с огромной сковородкой в руках. Без единого слова он передал сковородку на соседний балкон, внучке в руки, и вернулся к себе.

– Вот таких дедов уважаю! – одобрил Атаманов, разваливаясь в кресле и устанавливая сковородку на полированном столике. – Никаких вопросов дурацких, только дело. Котлеты – значит, котлеты… Юлька, давай мне вон ту… и ту, и еще эту…

– Обожрешься! – Юлька ловко выхватила из рук Сереги четвертую котлету и передала ее благодарно кивнувшему Батону. – Ну, братва, какие будут мнения?

Белка тем временем открыла рояль и установила на пюпитре ноты. Полундра тут же уселась перед ними, намереваясь исполнить двумя пальцами «Собачий вальс», но Белка сделала ей страшные глаза, придвинула к стене магнитофон и, подмигнув присутствующим, нажала кнопку. По комнате поплыли звуки сонаты Бетховена.

– Бе-е-елка… – поморщился Атаманов. – Ничего другого нет? Поставь рэп, что ли…

– Ага! А потом Гангрена, – Белка с ненавистью кивнула на стену, подразумевая обитавшую за ней соседку, – Соне настучит, что я вместо того, чтоб к концерту готовиться, Би Би Джея слушаю. «Ах, дорогая Сонечка, ваша Бэллочка такая хорошая девочка, зачем же вы ей позволяете включать всякий молотобойный ужас…» Ненавижу подлюку!

Собрание понимающе кивнуло. Атаманов вздохнул и приготовился длительно облагораживаться Бетховеном. Соседка Анна Георгиевна, пресловутая Гангрена, была хорошо известна всем.

– Каково ваше мнение, джентльмены? – произнесла Юлька любимую фразу агента Тайгера. В ее глазах появился холодный тигриный блеск. Все невзгоды последних дней – Катушка, переэкзаменовка, визит кузена из провинции – были сейчас напрочь ею позабыты.

– Рыжая была, – упорно в который раз сказал Атаманов. – Лежала и не шевелилась. Мы с тобой ее своими глазами видели.

– Вопрос первый… – Юлька взяла на отлет воображаемую сигарету, потерла подбородок с воображаемой щетиной и враскачку прошлась по комнате. – Кто ее убил? Ну, не убил, а… до обморока довел?

– Сова, – уверенно заявила Белка. – Кто ж еще?

– Сова старая совсем, а тетке самое большое тридцатник, – задумчиво размышляла вслух Юлька. – Немолодая, конечно, но Сове-то вообще лет сто. Она бы с ней не справилась.

– Могла неожиданно по башке чем-нибудь приложить…

– Тогда была бы кровь. Серега, ты кровь видел? Я – нет.

– Не было никакой крови.

– Может, плохо посмотрел?

– Я вообще не смотрел! – рявкнул Атаманов. – Сама бы поглядела, умная такая…

– Ладно, не ори, – примиряюще улыбнулась Юлька. Она сама еще не могла прийти в себя после увиденного, и никакие подробности, кроме рыжих волос, закрывающих лицо лежавшей в обмороке дамы, упорно не вспоминались. Кроме того, она не знала, сколько крови должно быть при неожиданном ударе по голове.

– Когда я у деда в деревне с сарая на грабли упал, – заявил вдруг Батон, – кровищи море было. Всю козу залил, дед потом ее неделю мыл с шампунем…

– Ну, граблями тетку Сова двинуть никак не могла… – Юлька снова заходила вдоль стены, с трудом попадая в такт Бетховену. – Да если и не граблями… Все-таки, чтобы человека до бесчувствия шарахнуть, сила нужна, а Сова еле-еле из магазина сумку с картошкой прет…

– Она ее отравила! – драматически зашептала Белка. – Подсыпала яду в чай, и все! Атаманов, Юлька, там чашки стояли?

– Стояли! – обрадовался Серега. – И на одной даже помада была!

– Ну, вот! Так все и было: траванула тетку, и…