Бриллианты для куклы - Дробина Анастасия - Страница 20

Соня ахнула от неожиданности. Атаманов по той же причине громко выругался. А Юлька возмущенно завопила:

– Дед, ты с какого места подслушивал?!

– С самого начала, – невозмутимо заявил Игорь Петрович, решительно подходя к столу и надевая очки, чтобы лучше разглядеть украшения. – Так вот, значит, что вы прячете каждый день в разных углах? М-да… Какие пустяки, оказывается!

Ропот негодования пронесся по комнате. Рассердилась даже Соня:

– Игорь Петрович, как вы можете! Какие же это пустяки? Это все подлинные ювелирные ценности девятнадцатого века!

– Сонечка, детка, – покровительственно заговорил хозяин дома, вертя в пальцах перстень с рубином, – вы же знаете, какова нынче молодежь. Так что выпейте валокордина и благодарите бога, что ребята нашли не фаустпатроны. Между прочим, я еще днем сомневался, что на бульваре можно купить такую вещь за двести рублей.

– Ну, дед, знаешь… – фыркнула Юлька. И умолкла, потому что занавеска вдруг дрогнула и сама поехала в сторону, освобождая оконный проем. Тут же в комнату вполз синий клуб сигаретного дыма, а когда он рассеялся, послышался красивый хрипловатый, низкий женский голос:

– Я тут, видите ли, уже целый час под окнами курю и слушаю. Боже мой! Никакого радио не надо! Как интересно, оказывается, внуки проводят время!

– Бабушка! – бросилась к подоконнику Натэла.

– Никогда больше не говорите о важных делах на первом этаже при открытом окне! – предупредил Пашка Батона и Серегу.

Те были настолько ошарашены вторжением в разговор лихой бабки, что автоматически кивнули и уставились на Юльку. А Полундра, посмотрев, в свою очередь, на деда, перегнулась через подоконник и пригласила:

– Проходите к нам, пожалуйста!

Солнце садилось, на дворе сгущались летние сумерки, и Юлька зажгла лампу. На кухне гремели чашки: Натэла готовила чай. Все остальные, включая Игоря Петровича и Соню, сидели за круглым столом и слушали бабушку Натэлы, актрису Нино Вахтанговну Мтварадзе. А старая дама с пышными седыми волосами, уложенными в аккуратную прическу, и с очень живыми черными глазами сидела в кресле, ловко закинув ногу на ногу, держала сигарету на отлете и рассказывала:

– А я, надо сказать, очень хорошо помню Марго Коктебельскую! Яркая была такая, рыжая, как морковка, красивая, ведьма… Наши актрисульки просто змеями шипели от зависти! Кстати, Коктебельская – псевдоним, настоящая ее фамилия была довольно простая, но, хоть убейте, не помню какая. Прекрасная была актриса на характерные роли, от ее Липочки в Островском умирал весь Ленинград. К тому же еще и партийная была, на собраниях всегда речи пламенные говорила. Ну а потом вышла замуж, кажется, за актера оперы, и уехала с ним в Москву. Более мы не встречались с ней никогда. Так, говорите, это ее бриллианты? Странно… Как-то не соответствует ее… м-м… характеру. Заработать в Советской России на подобные вещи было невозможно, так что купить себе их она просто не могла.

– Может, муж… – неуверенно предположила Соня.

Нино Вахтанговна презрительно отмахнулась.

– Покажите мне такого мужа – и я рискну еще раз сходить под венец… Не было таких мужей среди оперных, говорю вам как специалист! Чтобы дарить настоящие драгоценности, надо было быть не актером, а членом Политбюро и не мужем, а…

– Нино Вахтанговна, они еще дети, – торопливо напомнил Игорь Петрович.

Юлька фыркнула и храбро спросила:

– А если и правда кто-нибудь из Политбюро? Не муж, а… в общем…

– Мы бы знали, – величественно заверила старая актриса. – Театральная среда – это, знаешь ли, густая каша из сплетен: ничего нельзя утаить. Тем более такие великолепные камни. Уверяю вас, молодые люди, если бы бриллианты были ее, Марго бы их носила на каждую репетицию и на каждый спектакль. И притом становилась под самую большую люстру. Лично я именно так бы и поступала.

– Но они могли появиться у нее позже, – задумчиво произнес Игорь Петрович. – Как я понял, Нино Вахтанговна, вы с ней не виделись с войны…

– Не думаю, что после войны шансы Марго резко возросли, – парировала вредная бабка. – Кажется, и муж ее куда-то делся, не так ли?

– Муж ее умер, – подтвердил Игорь Петрович. – Уже здесь, в Москве. Она осталась с дочерью, тоже рыжей такой девчонкой.

– И та тоже умерла, – тихо сказала Белка.

Игорь Петрович удивленно посмотрел на нее через очки.

– Кто?

– Девочка, – пояснила удивленная вопросом Белка, – дочка.

– Откуда такие сведения? – изумился Игорь Петрович.

– Ты же сам мне сказал! – возмущенно завопила Юлька.

– Ничего подобного я не говорил! – так же возмущенно заявил Игорь Петрович. – Просто ты, как всегда, не соизволила меня дослушать.

– Ты сказал: «У нее была дочка»!

– Да, была. Вышла замуж за иностранца, за француза, кажется, и уехала к нему.

– За иностранца?! – заорали хором все, кроме бабушки Натэлы и Сони. Мата Хари с испуганным воем выскочила в окно.

– Да. А почему такая истерика? – Хозяин дома пожал плечами. – Я очень хорошо помню ее отъезд. Девочку звали Светлана, если не ошибаюсь.

Натэла и Белка переглянулись.

– Да, верно, Светлана, – продолжал Игорь Петрович. И красавица она была просто… просто головокружительная! Пошла было по стопам матери, окончила ГИТИС, даже, кажется, успела отыграть сезон в каком-то театре. А потом тот француз из посольства встретил ее на концерте или на вечере, влюбился незамедлительно и сделал предложение. Я так ясно излагаю, потому что в нашем дворе об их романе много шумели. Представляете, иностранец привозил Свету домой после спектаклей на голубом автомобиле… не помню, какой марки, и даже из соседних дворов народ приходил на это чудо посмотреть! Заметьте, что тогда, в семидесятые годы, и связи советских актрис с капиталистами… м-м… не приветствовались. Когда Светлана заявила, что выходит замуж и уезжает, они с матерью так ругались, что слышал весь двор. Маргарита ведь была партийной, ни о каких иностранцах даже слышать не хотела, называла дочь предательницей, продажной женщиной и совсем уж страшными словами, обещала проклясть… Даже я слышал, хотя писал диссертацию и закрыл все окна, чтобы не отвлекаться. Как Света уезжала – отдельная история, но с ее отъездом у Маргариты Владимировны начались беды. Сначала ее исключили из партии, потом сняли с главных ролей, затем совсем уволили из театра. А еще в милицию пришло отвратительное письмо, подписанное жильцами нашего дома, – мол, она якобы шпионка, спекулянтка и кто-то там еще. Я то письмо прекрасно помню, потому что ко мне с ним тоже приходили.

– Но ты не подписал? – с надеждой спросила Юлька.

– За кого ты меня принимаешь? – обиделся Игорь Петрович. – Разумеется, нет! И еще многие не подписали, но письмо тем не менее ушло по адресу. Приезжали милиционеры, писали какую-то бумагу… Фу! Потом Маргарита сильно разболелась, пошли обследования, больницы, санатории, поликлиники… От дочери, понятно, никаких известий, потому что расстались на ножах. Наши… м-м… дамы соседские даже говорили, будто Маргарита Владимировна Светлану все-таки прокляла. И в итоге вот вам – Сова. Разумеется, ни с кем в доме, во дворе разговаривать ей не хотелось. Такие вещи, как клеветнические письма, из памяти не выветриваются никогда. А какая была роскошная женщина!

При последних словах бабушка Натэлы покосилась на воодушевившегося Игоря Петровича с большим интересом во взоре. А Юлька жадно спросила:

– Значит, сколько лет сейчас Светлане?

– А кто у нас отличник математики? – вопросом на вопрос ответил дед. – Считай, Юлия! Если в семьдесят пятом ей было лет двадцать пять, то сейчас…

– Где-то сто, – проворчал вместо Юльки Батон. – Ну, не сто, а шестьдесят, какая разница? Все равно старуха древняя.

– Матерь Божья, кто только их воспитывает?! – всплеснула руками Нино Вахтанговна. – Стало быть, я в свои семьдесят семь уже практически разложившийся труп!

– Присутствующие дамы не имеются в виду, – попытался спасти положение Пашка, одновременно показывая кулак растерянному Батону. – А вам я больше пятидесяти пяти и не дал бы.