Диалоги (октябрь 2003 г.) - Гордон Александр - Страница 36

Но, тем не менее, география работает с этими предметами более пластично и делает такую вещь, которую физик при всем желании сделать не может. Физик не является элементарной частицей и не может слиться с ней и пропутешествовать по твердому телу. А географ сам является компонентом ландшафта, так же как им является любой другой человек. У Докучаева, не надо говорить, кто такой Докучаев, есть гениальное определение, что почва – это зеркало ландшафта, имея в виду, что в особенностях почвы находят свое выражение климат, растительность, подстилающие горные породы и прочее. Кстати, почвоведение развилось именно в России, потому что российские почвы не были чрезмерно окультурены, окультуренность снижает различие почв. Так вот, я бы сказал, перифразируя Докучаева, что зеркалом ландшафта является география. И географ находится внутри своего предмета. С одной стороны, это некоторое преимущество, а с другой стороны, это некоторое бремя. Ты постоянно находишься в своем предмете, ты испытываешь от него зависимость, и ты должен беспрерывно рефлектировать свои отношения с этим предметом.

А.Г. Не говоря уже о том, что срок жизни ученого, находящегося в предмете, достаточно короток для экспериментов и выводов.

В.К. Но с другой стороны, мы сейчас живем во время, когда для географа-профессионала есть невероятные возможности, правда, пользуется сообщество ими явно недостаточно. Предыдущий раз империя мирового значения распадалась когда? Римская империя – сколько времени длился ее распад? 3-4 века. У нас эти 3 – 4 века (считая, что процесс не закончен, я полагаю, его начала обозначилось в 1988-м году), скажем, в 30 лет уложатся.

А.Г. Британия тоже распадалась.

В.К. Британия была империей другого типа. Империи бывают дистантные, когда между метрополией и колониями есть территория других статусов, либо владения других держав, либо другая природная стихия (например море), и империи контактные, каковой была Австро-Венгрия, и каковой является Россия. В этом смысле процессы идут с той скоростью, что профессиональный географ может их эффективно изучать, если, конечно, хочет. Но я-то имел в виду немножко другое. С одной стороны, географ находится в своем предмете, с другой стороны, его предмет большой, а сам по себе географ маленький. Мы говорили, что радиус Земли – 6 тысяч километров. Несложно посчитать поверхность. Но размер географа – это приблизительно два метра, с точностью до целых метров.

А.Г. Но не обязательно же щупать руками, есть же спутники, самолеты.

В.К. А вот со спутниками и самолетами вопрос особый, потому что география существовала и до спутников, и до самолетов. Если ваш объект большой и неподвижный, а вы сами маленький и можете двигаться, вы должны превратить это в преимущество. Вы должны путешествовать. И в этом смысле, я полагаю, вечная специфика географии в том, что географы путешествуют, осуществляют, если говорить немножко наукообразно, полипозиционную, то есть смещающую позицию. Осуществляют компаративную, то есть сравнительную, полипозиционную, компаративную, динамическую экспертизу мест. Это почти точное определение путешествия.

Кстати говоря, сейчас в нашей стране имеет место какой-то невероятный бум интереса к путешествиям. В Петербурге начали одна за другой проводиться беспрецедентные конференции, посвященные самому феномену путешествия. Может быть, вам стоило как-нибудь об этом поговорить. Несколько столетий существовал жанр путешествия, было много путешествий. Жанр стал сходить на нет, путешествия заменились массовым туризмом. И вдруг в Петербурге такой большой интерес к путешествиям. В Петербурге, который сам явился результатом путешествия российской элиты по загранице и построен по материалам впечатлений о путешествиях; в этом смысле Петербург – это путеводитель цивилизованного мира. Там есть практически все, с чем сталкивались русские европейцы.

А что касается аэрокосмических материалов, то с ними вот ведь какая вещь. Их надо привязывать к тому, что находится на поверхности земли. То есть хотя бы для того, чтобы обеспечить дешифрирование этих материалов, нужно путешествовать. Пока эти материалы не привязаны, пока не установлена зависимость между теми картинками, которые наши зрители сейчас видят на экране своих телевизоров, и тем, что имеет место на земной поверхности, хотя бы для этого надо путешествовать. Кроме того, для опытного врача-эксперта непосредственное знакомство с пациентом не может быть заменено результатами никаких анализов. Врач работает как эксперт. Путешественник, соответственно говоря, тоже работает как эксперт.

Здесь есть еще одна любопытная подробность, что информации сейчас настолько много, что ее все равно невозможно осмыслить. Скажем, если я соберу всю информацию по Европейской России, то я не смогу никогда с ней ознакомиться, но смогут ознакомиться, допустим, мои коллеги и ученики. Потому что возникнет проблема разделения этой информации на блоки. И в этом смысле она окажется бессмысленной. Но несколько десятков профессионалов, которые путешествуют, могут получить объемную стереоскопическую картинку.

Не говоря уже о том, что путешествие – это некоторое открытое движение, это не поездка со сборником вопросов, на которые ты получаешь ответы – зарастает лесом, не зарастает лесом, растет урожайность, падает урожайность, захватывают дачники территории, не захватывают. А это то место, где можно совершенно неожиданно получить сами новые вопросы. Я не хочу здесь говорить ничего о мистике земли, это тема не наша, я этими вещами не занимаюсь, но есть такое правило, что почти всегда ты можешь понять некоторую территорию только тогда, когда ты сам на ней побываешь.

Но, бывают, конечно, редчайшие исключения, одна из лучших мировых книг по Цейлону была написана нашим автором Юрием Константиновичем Ефремовым, которого по условиям советского времени вообще не пускали за границу. И, тем не менее, он это сумел, но это не может быть массовым случаем. Во всяком случае, географы той школы, к которой я принадлежу, довольно много путешествовали, и это ничем нельзя было заменить.

В частности, мой учитель, о котором уже шла речь, свои концепции выращивал в практических путешествиях. Он переваривал свой опыт не в материалы, не в статистику, не в фотографии, не в полевые дневники (в них тоже, конечно, это было), но выращивал непосредственно в путешествиях и на материале путешествий создавал концепции касательно культурного ландшафта.

Культурный ландшафт – такая своеобразная вещь, относительно которой существует в культуре настолько много информации, что ее все равно невозможно освоить. Вот это поразительно. Вся культура является хранилищем, кладезем информации о культурном ландшафте; одновременно и культурный ландшафт является глубочайшим документом культуры. Допустим, существует, беру цифру с потолка, скажем, 100 тысяч пейзажей как живописных произведений – можно с ними ознакомиться. И то это будет ведь только образом культурного ландшафта у определенной части людей, у художников. Таких образов будет тысячи и тысячи.

Земля большая, значит, не обойтись без путешествий. Земля большая, значит, не обойтись без каких-то очень емких представлений об окружающей среде. И здесь возникает парадокс: география – это дисциплина в общем описательная, именно поэтому в ней очень ценно теоретическое знание. Можно описывать конкретные города, можно описать город вообще. Можно описать расположение этих городов относительно друг друга. Можно построить на эту тему красивые теории. Такие красивые теории построены, они иллюстрируются красивыми картинками, симметричными, как современный орнамент на обоях. И это тоже будет исследование культурного ландшафта.

Покойный Сергей Викторович Мейен, очень крупный биолог, выдвинул такую интересную идею, что характер науки очень зависит от размера самого сообщества. Я думаю, что в значительной степени характер географии зависит оттого, что география – наука очень маленькая. Нас совсем мало. И, кроме того, мы ведем довольно экзотический образ жизни. Мы много путешествуем, у нас еще есть свой собственный птичий язык – это язык географической карты, который, в общем-то, довольно плохо понятен публике.