Смерть Ахиллеса - Акунин Борис - Страница 60

На лестнице было тихо. Ахимас бесшумно выскользнул из квартиры.

Оставалось только закончить с кельнером из «Метрополя», и первый пункт плана можно будет считать выполненным.

Перед тем, как приступить ко второму пункту, пришлось слегка поработать мозгами.

Ночью Ахимас лежал у себя в «Троице», смотрел в потолок и размышлял.

Итак, уборка завершена.

С кельнером исполнено. Полиции можно не опасаться – немецкой линии им надолго хватит.

Самое время заняться похищенным гонораром.

Вопрос: как найти бандита по прозвищу Миша Маленький?

Что про него известно?

Это главарь шайки – иначе не смог бы сначала выследить, а потом подослать убийцу. Пока вроде бы всё.

Теперь медвежатник, похитивший портфель. Что можно сказать о нем? В форточку нормальному мужчине не пролезть. Значит, подросток? Нет, подросток вряд ли сумел бы так ловко вскрыть сейф, тут нужен опыт. Сработано в целом аккуратно: без разбитого стекла, без следов взлома. Медвежатник даже сейф за собой запер. Итак, не подросток, маленький мужчина. И Миша тоже Маленький. Резонно предположить, что он и медвежатник – одно и то же лицо. Значит, портфель у этого самого Миши.

Итог: субтильный, ловкий мужичонка по прозвищу Миша Маленький, умеющий бомбить сейфы и возглавляющий серьезную шайку.

Совсем немало.

Можно не сомневаться, что на Хитровке такого заметного специалиста хорошо знают.

Но именно поэтому так просто на него не выйдешь. Выдавать себя за уголовника бесполезно – нужно знать привычки, жаргон, этикет. Надежнее будет изобразить «баклана», нуждающегося в услугах хорошего медвежатника.

Допустим, приказчика, который мечтает потихоньку наведаться в хозяйский сейф.

В воскресенье с утра, прежде чем отправиться на Хитровку, Ахимас не удержался – завернул на Мясницкую, чтобы посмотреть на похоронную процессию.

Зрелище впечатляло. Ни одна из акций за всю его многолетнюю карьеру не давала такого эффекта.

Ахимас стоял в причитающей, крестящейся толпе и чувствовал себя главным персонажем этого грандиозного представления, его невидимым центром.

Это было непривычное, пьянящее чувство.

Вон за катафалком едет важный генерал на вороной кобыле. Чваный, надутый. Уверен, что на этом спектакле он – звезда первой величины.

А сам, как и все остальные, – не более чем кукла. Кукольник же скромно стоял на тротуаре, затерянный средь моря лиц. Никто его не знал, никто на него не смотрел, но сознание единственности своей роли кружило голову сильнее любого вина.

– Сам Кирилл Александрович, царев братец, – сказал кто-то про конного генерала. – Видный мужчина.

Внезапно, оттолкнув жандарма из оцепления, к катафалку из толпы бросилась женщина в черном платке.

– На кого ты нас покинул, отец родной! – визгливо заголосила она, падая лицом на малиновый бархат.

От истошного крика арабская лошадь великого князя испуганно раздула ноздри и вскинулась на дыбы.

Один из адъютантов кинулся было, чтобы схватить запаниковавшую лошадь под уздцы, но Кирилл Александрович звонким, властным голосом осадил его:

– Назад, Неплюев! Не соваться! Я сам!

Без труда удержавшись в седле, он в два счета заставил лошадь образумиться. Нервно пофыркивая, она пошла дробной иноходью вбок, потом выровнялась. Истеричную плакальщицу под руки увели обратно в толпу, и на этом маленький инцидент был исчерпан.

Но настроение Ахимаса переменилось. Он уже не чувствовал себя кукловодом в театре марионеток.

Голос, приказавший адъютанту «не соваться», был ему слишком хорошо знаком. Такой, раз услышав, не спутаешь.

Какая неожиданная встреча, monsieur NN.

Ахимас проводил взглядом осанистую фигуру в кавалергардском мундире. Вот кто истинный кукольник, вот кто дергает за веревочки. А кавалер Вельде, он же будущий граф Санта-Кроче, – предмет реквизита, не более того. Ну и пусть.

Весь день он провел на Хитровке. И сюда доносился погребальный перезвон сорока сороков, но хитрованцам не было дела до «чистого» города, скорбевшего по какому-то генералу. Здесь, словно в капле грязной воды под микроскопом, копошилась своя собственная потайная жизнь.

Ахимаса, одетого приказчиком, дважды пытались ограбить и трижды залезали в карман, причем один раз успешно: незаметно полоснули чем-то острым по суконной поддевке и вытащили кошель. Денег там была самая малость, но мастерство впечатляло.

С поисками медвежатника тоже долго не ладилось. Чаще всего разговор с местными обитателями вообще не получался, а если и получался, то предлагали не тех, кого надо – то какого-то Кирюху, то Штукаря, то Кольшу Гимназиста. Лишь в пятом часу впервые прозвучало имя Миши Маленького.

Дело было так. Ахимас сидел в трактире «Сибирь», где собирались барышники и профессиональные нищие позажиточней, беседовал с одним перспективным оборванцем. Глаза у оборванца были с тем особым быстрым перемещением фокуса, какой бывает только у воров и торговцев краденым.

Ахимас угощал собеседника сивухой, изображал хитрого, но недалекого приказчика из галантерейного магазина на Тверской. Когда помянул, что у хозяина в сейфе денег без счету и, если б знающий человек обучил замок открывать, то запросто можно было бы разок-другой в неделю оттуда по две-три сотни мелкими брать, никто не хватится, – взгляд у оборванца стал острым: глупая добыча сама шла в руки.

– К Мише тебе надо, – уверенно сказал эксперт. – Он сделает чисто.

Изобразив сомнение, Ахимас спросил:

– Человек-то с понятием? Не рвань?

– Кто, Миша Маленький? – презрительно глянул на него оборванец. – Сам ты против него рвань. Ты вот что, дядя. Ты вечерком в «Каторгу» загляни, там Мишины ребята кажный вечер гуляют. А я забегу, шепну про тебя. Встретят в лучшем виде.

И глаза хитрованца блеснули – видно, надеялся от Миши Маленького за такую жирную наводку комиссионные получить.

С раннего вечера Ахимас засел в «Каторге». Явился туда уже не приказчиком, а слепым побирушкой: в рубище, лаптях, на глаза, под веки, вдел прозрачные пленки из телячьего пузыря. Видно через них было, как сквозь туман, но зато полное впечатление, что глаза затянуты бельмами. По опыту Ахимас знал, что слепые ни у кого подозрений не вызывают и внимания на себя не обращают. Если тихо сидеть, то окружающие слепого будто и вовсе видеть перестают.

А сидел он тихо. Не столько приглядывался, сколько прислушивался. Поодаль за столом собралась компания явных бандитов. Возможно, из мишиной шайки, но щуплого и юркого среди них не было.

События начались, когда за подслеповатыми подвальными оконцами уже стемнело.

Сначала Ахимас не обратил внимания на очередных посетителей. Вошли двое: старьевщик и кривоногий киргиз в засаленном халате. Через минуту появился еще один – скрюченный горбун. В голову бы не пришло, что это сыскные. Надо отдать московской полиции должное, работает неплохо. И все же уголовные ряженых агентов каким-то образом раскусили.

Все произошло в минуту. Только что было тихо и мирно, и вот двое – старьевщик и киргиз – уже лежали замертво, горбун валялся оглушенный, а один из бандитов катался по полу и противным, будто притворяющимся голосом кричал, что моченьки нету.

Скоро появился и тот, кого Ахимас ждал. Быстрый, дерганый франтик в европейском платье, но брюки при этом заправлены в начищенные до блеска хромовые сапожки. Этот криминальный типаж Ахимасу был отлично известен и по его собственной классификации относился к разряду «хорьков» – хищник мелкий, но опасный. Странно, что Миша Маленький достиг в московском уголовном мире такого видного положения. Из «хорьков» обычно получаются провокаторы и двойные агенты.

Ничего, скоро выяснится, что это за фигура.

Убитых агентов унесли за загородку, оглушенного тоже куда-то уволокли.

Миша и его головорезы сели за стол, стали пить и есть. Тот, что лежал и стонал, вскоре затих, но это событие прошло незамеченным. Лишь полчаса спустя, спохватившись, бандиты выпили «за упокой души Сени Ломтя», а Миша Маленький тонким голосом произнес прочувствованную речь, наполовину состоявшую из непонятных Ахимасу словечек. Покойника говоривший уважительно называл «фартовым деловиком», остальные согласно кивали. Поминки длились недолго. Ломтя оттащили за ноги туда же, куда перед тем убитых агентов, и пир продолжился как ни в чем не бывало.