Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 74

Про дурных баб, и настоящих мужчин

06-11-2007 04:22

Гена готовился к феерическому оргазмированию, насаживая на свой хуй Ирку, как курицу-гриль на вертел.

Ирка скакала на Генином хую, хаотично размахивая веснушчатыми сиськами, и думала о том, что те калории, которые она сожрала вместе с пирожным сегодня в обед, сейчас стремительно сжигаются. И это придавало Ирке сил.

А Гена думал о том, что если Иркиному мужу стукнет в голову моча, и он захочет вернуться домой пораньше — на хуй тогда насадят уже самого Гену. Как курицу-гриль.

И поэтому Гена не мог кончить уже второй час.

"Кончай, мудило ущербное!" — кричала про себя Ирка, чувствуя как у неё отнимаются ноги.

"Лифт приехал что ли? Муж припёрся? Или кажется?" — думал Гена, зажмуривая глаза от капающего на его лицо Иркиного пота, и силился кончить.

Хуй предательски падал, и норовил вывалиться из Ирки.

Иркин мобильный выдал залихватскую песню "А я люблю военных, красивых-здоровенных", и Генин хуй всё-таки упал окончательно.

— Муж! — округлила глаза Ирка, и, продолжая удерживать стремительно теряющий эрекцию хуй внутри себя, подняла трубку…

Гена судорожно сглотнул, и шевельнул левым ухом.

— Алло… — прошептала в телефон Ирка.

— Бу-бу-бу — донеслось из трубки.

— Я не дома… — проблеяла Ирка-тупица, и зачем-то три раза подпрыгнула на опавшем члене.

— Бу? — спросили в трубке. — Бу-бу, сукабля?

— Я это… — Ирка оглянулась на Гену в поисках поддержки, а Гена зачем то посмотрел на Иркины сиськи, и пожал плечами. Ирка икнула, и закончила: — Я щас на перекрестке, вместе с бабой Клавой с третьего подъезда… Порчу снимаю.

— БУУУУУУУУУУУУУ?! — заорали в трубке, а Генин хуй почему-то начал подниматься. Ирка это почувствовала, и усердно запрыгала на Гене, выдыхая в телефон:

— Да… Да… В два часа ночи… Так баба сказала… Клава… Баба… Мы щас насыпем тут пшена, сотворим заклятие, и пойдём домой…

— Бу-бу? Бу-бу-бу нахуй! Чтоб через пять минут бу-бу-бу, а то бу-бу к хуям!

Генин член стоял как шланг на морозе, и Ирка прыгала на нём, закатив глаза, не выпуская из рук телефонную трубку.

— Мне нельзя говорить, а то заклятие не подействует. Баба Клава запретила. Всё, пока!

И кончила.

Тут левая Иркина сиська, совершив странный кульбит, стукнула Ирку по щеке, и Гена, заглядевшись, проебал свой оргазм.

"Всё-таки, бабы — ебанутые существа…" — думал Гена, выходя из Иркиного подъезда. "Порчу, бля, она снимает. С бабой Клавой. И муж её мудак. Раз на такую закатай вату повёлся"

В Генином кармане Сергей Безруков сурово сказал: "Бригада…" — и заиграла тревожная музыка.

— Толстый, ты на районе? — спросили в трубке.

— Почти. Чо надо?

— Бабки есть?

— Нету.

— Бля… — расстроился голос. — Что, ваще нету?

— Нихуя! — рассердился Гена, и добавил: — Два часа ночи! Делать нечего? Если денег нет — пиздуй, за оградой дёргай хуй!

В трубке тихо матюгнулись, и поинтересовались:

— А сигареты есть? Покурим?

Гена похлопал себя по карманам, и ответил:

— Есть. Ты у подъезда? Щас подойду.

У подъезда, под тусклой лампочкой маячил Павлос.

Лицо Павлоса выражало мировую скорбь и вызывало желание дать ему в печень. Почему-то.

Увидев Гену, Павлос оживился:

— Здорово, брат! Покурим?

— Покурим.

Закурили.

— Слышь, Толстый, — сплюнул себе под ноги Павлик, — Рублей двадцать есть? Хоть пивка бы щас дёрнуть, бля…

"Не отвяжется ведь, пока не дам.." — подумал Гена, и сделал вид, что шарит по карманам.

— Держи. — Протянул Павлу два червонца.

— Бля, братуха, реально выручил! Погнали в "Красную шапку"?

Красной шапкой называли круглосуточный азеровский магазинчик на перекрёстке.

— Ну, давай, сходим…

По скрипучему снегу две тени двинулись в сторону магазина.

— Стой! — каркнул Павлос, и замер.

Гена остановился, и проследил Пашкин взгляд.

— Видишь?

— Вижу.

На белом снегу отчётливо выделялось тёмное пятно.

— Куртка, по-моему… — сделал стойку на добычу Павлос, и стал красться аки тать в ночи. — Давай карманы обшмонаем? Может, там бабки есть?

Гена двинулся за Павлосом чисто из любопытства.

И через пару метров остановился:

— Павлос, это баба…

— Вижу! — азартно прошипел Пашка. — Бухая в сопли! Давай её на свет вытащим!

— Нахуй надо? — Гена попытался оттащить товарища от грузного тела, распространяющего миазмы. — Пошли в Шапку, у меня яйца окоченели.

— Отвали! — отмахнулся Павлос, — Щас бабки будут! — и, схватив тело за воротник, поволок его к подъезду.

Свет тусклой лампочки осветил красное лицо с растёкшейся тушью под глазами, и с застывшей соплёй под угреватым носом.

— Спящая красавица. — Фыркнул Гена, и пнул тело ногой.

— Эй! — рассердился Павел, — Ты чо делаешь? Её ещё ебать можно…

Павлос был женат. А жена Павлоса была беременна. И к комиссарскому телу Павла не допускали уже месяца три. Поэтому, в перерывах между бездуховной дрочкой и бухарой, Павел иногда ебал вечно пьяную дочку соседа дяди Гриши. Неопределённого возраста девицу в зелёных велосипедных шортах, которые она снимала только для поссать и для поебацца.

Поэтому Павел был рад новому приобретению, которое совершенно точно имело пизду, и вполне вероятно — бабки.

— Слышь, Толстый, давай её в подъезд оттащим? — глаза Павла горели возбуждением, и нижняя губа начала трястись. Первый признак того, что Паша намерен любой ценой совершить половой акт.

Гена молча ухватил тяжёлое спящее тело, и поволок его в подъезд.

Спящей красавице на вид было лет тридцать. А может, и меньше. Пьяница мать — горе в семье, как говориться.

Прыщавое лицо, остатки зелёных теней на глазах и блевотина в правой ушной раковине мадонны, вызвали у Гены желудочные спазмы, и он поспешно закурил.

А Павел, тяжело дыша, расстёгивал китайский пуховик пьяной Снегурочки.

— Тебя как звать, а? Как зовут тебя, спрашиваю? Сосать можешь? — шептал Павел, пытаясь усадить красавицу на лестницу. — Рот открой!

Синявка услышала знакомую команду, и раззявила рот, явив миру пеньки зубов, в обрамлении бахромы морской капусты.

Но при этом не проснулась.

Павлос поспешно впихнул в рот пьяницы хуй, и после первого же поступательного движения Пашина партнёрша с глухим стуком повалилась на пол.

— Уродины кусок… — выругался Павлос. — Толстый, чо стоишь, еблом торгуешь? Помоги поднять!

Гена с интересом следил за попытками Павла получить оргазм с помощью этого животного, поэтому поднапрягся, и поставил девушку на ноги.

Девушка приоткрыла мутные глаза, отрыгнула кусок котлеты, и упёрлась головой и руками в мусоропровод.

— О! Ништяк! — обрадовался Павел, — Толстый, у тебя гандон есть? Давай! Блядь, да где тут у неё рейтузы снимаются? На подтяжках они что ли?

Паша трясущимися руками копался у синявки под пуховиком, пытаясь стянуть с неё шерстяные портки. Но те или наглухо прилипли к её жопе, или были пришиты к лифчику.

Но Павлос не привык отступать. Он не боялся трудностей. Он был настоящим мужчиной.

Сильным, смелым, и ахуенно находчивым.

Поэтому он просто разорвал девушкины парадно-выгребные штаны на жопе, и, наплевав на видавшие виды трусы, задорно выглянувшие из разодранных рейтуз, приступил к насилию.

Жертва обнимала мусоропровод, и пускала слюни, а Павлос приближался к оргазму.

Словно почуяв это, мадонна в рваных рейтузах обмякла, и начала плавно съезжать на пол, по пути облизывая мусоропровод.

— Стоять! — завопил Паша, и ухватил красавицу за сиську.

Сиська растянулась как резиновая, и красотка продолжила свой медленный спуск.

— Стой, сукабля!!! — в исступлении кричал Павлос, и вдруг осёкся: — Погоди… Тихо-тихо…

Гена, лениво наблюдавший за сценой, перестал ржать, и уточнил:

— Это ты кому?

Глаза Паши забегали, а Пашина рука, держащая партнершу за сиську, вдруг вынырнула из-под пуховика с зажатым в ней стольником.