Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 20

Голубые глаза, колючая щека, трущаяся о мои руки, голос с хрипотцой…

Мокро и темно. Темно и мокро. И ещё больно. Ампутация души без наркоза.

Кровь из прокушенной губы на белом подоконнике.

„Является ли Ваше согласие вступить в брак добровольным? Ваш ответ, невеста?“ — „Да!“ — „Ваш ответ, жених?“ — „Да!“ — „Сегодня, 12 апреля, ваш брак зарегистрирован“

„Я тебя люблю…“ — „И я тебя…“ — „Я никогда тебя не предам! Никогда!“ — „Я верю тебе, маленькая моя, верю, родничок мой…“

„А как Вас зовут?“ — „Валерия. Можно Лера“ — „Лера… Замечательное имя! И глаза у Вас замечательные… А что Вы делаете сегодня вечером?“

„Жень, у нас будет ребёнок…“ — „Повтори!“ — „Я беременна, Женьк..“ — „Ты уверена? Да? На сто процентов? Это правда? Это… Подожди… То есть, ОН — уже там сидит? Внутри? В животике?“ — „Жень, ну перестань…“ — „Лерка! Я тебя люблю! У меня будет сын! Сын-сын-сын!“ — „Ты ненормальный, Лавров… Но я тебя обожаю!“

„Алёш… Я… Мы… Не надо было… Как же я теперь, а?“ — „Лерик, Лерик… Тихо-тихо, солнышко моё… Всё будет хорошо, малыш. Я тебе обещаю. Всё будет хорошо. Я люблю тебя, Лерк..“ — „И я тебя люблю… Господи, что теперь делать, мамочка?“

„Я хочу сказать тост! Для своей жены. Лера, родная моя, с днём рождения тебя, девочка. Дай Бог тебе, хорошая моя, здоровья, спасибо тебе за то, что терпишь меня почти восемь лет, спасибо тебе за Ваньку, спасибо, что рядом… Не было бы у меня тебя — у меня не было бы ничего. Я люблю тебя, детка! За мою жену прошу выпить стоя!“

„Я скучаю, Лёшка… Я задыхаюсь без тебя! Я минуты считаю до встречи! Я письма твои перечитываю, когда тебя рядом нет! Я больше так не могу! Ну, сделай же что-нибудь! Ты же мужик, в конце концов! Ну, пожалей ты меня!“ — „Лера, котёнок, всё зависит только от тебя. Думаешь, мне легко? Я провожаю тебя до дома, и отдаю любимую женщину другому мужчине… Я не знаю, и знать не хочу, ЧТО ты делаешь с ним дома! Лер, выходи за меня замуж! Роди мне дочку, Варенькой назовём, как ты хотела… Лер, ну ты что? Ну, не плачь… Я никому тебя не отдам, маленькая… Никому не отдам. Видит Бог — не вру!“

…Поворот ключа в замочной скважине. Вздрагиваю. Машинально вытираю подоконник, и лицо.

— Приветик! А почему в потёмках сидишь? Почему не встречаешь?

— Жень… Я хочу тебе кое-что сказать… Ты только свет не включай, ладно?

— Как скажешь…Что случилось? Ты плачешь, что ли? Лер, не пугай меня! Что стряслось?

— Я хотела тебе сказать…. Нет, я давно хотела тебе сказать… В общем… Чёрт, подожди. Не торопи. Молчи. Мне собраться надо… Вот… Уффф… Жень… Жень, прости меня, дуру!

— Да что такое? За что прощать?!

— Прости! Прости! Прости, Женька! Прости меня!

— Лер, ты что? Быстро поднимись! Куда ты на холодный пол коленями, дурочка? Встань немедленно!

— Женька, я такую глупость натворила… Ты прости… Прости! Простишь, да?

— Тихо, тихо… Всё хорошо. Всё в порядке. Лера Лаврова с ума сошла. Это бывает. Это нормально. Встань ты, глупая тётка! Простил, простил. Всё простил уже. Давно. Успокойся.

„Простил. Он простил. А я себя — простила?“

— Женя, нам нужен второй ребёнок. Девочка. Варя. Прямо сейчас!

— Солнце, ты не обижайся, но прямо сейчас тебе девочки Вари не будет. Вот через девять месяцев — может быть. Буду стараться. Пошли, пошли уже. Пойдём, покажу тебе, что я тебе принёс! Вытри нос, глупая. Пойдём, Мария Магдалена, блин.

Темно. Темно и тепло.

Темно — потому что за окном ночь, а на улице, как обычно, не горит не один фонарь. И звёзд нет. Перегорели, наверное…

А тепло — потому что рядом Он. У него нет голубых глаз, нет уютной шёрстки на груди, и он не пойдёт гулять со мной по шпалам.

Зато он подарит мне Принцессу. Девочку с маленькими ручками, пахнущими молоком…

А убивать — совсем не больно.

Это ктой-та к нам приехал?

24-10-2008 03:20

Телефонный звонок разбудил меня в восемь утра. В субботу.

— Доча… — Печально сказала телефонная трубка материнским голосом, и замолчала.

— Не пугай меня, мать. — Я сразу проснулась. Нормальные матери никогда не звонят в субботу, в восемь утра, без большого важного повода. — Что случилось?

— Радость большая случилась. — Голос мамы стал ещё печальней, чем был. — К тебе едет Васёк.

— Какой Васёк?! — Я поняла, что на меня свалилось щастье, но ещё не оценила его реальных размеров. — Трубачёв с товарищами?

Мама, вероятно, запамятовала о существовании одноимённой книжки децкого писателя Валентина Осеева, и поспешила меня успокоить:

— Нет, Васёк Кургузов. Один. Без товарищей. Правда, здорово?

— Это ахуеть как прекрасно. Я щастлива. Знать бы ещё что такое Васёк…

— Лида! — Мама попыталась возмутиться, но голос у неё оставался печальным, и возмущение получилось неестественным: — Вася — сын тёти Тани!

В голосе матери отчётливо слышался теперь укор, но о том, что такое „Вася — сын тёти Тани“ я знала ещё меньше чем о „Васе Кургузове“. Признавать это было стыдно.

— Ах, Васёк… — Я сделала вид, что конечно же вспомнила Васька, но тут же переспросила: — Какая тётя Таня?

Трубка ещё три минуты гневно ругалась на меня материнским голосом, а потом послала в мою барабанную перепонку серию коротких гудков.

В общем, у меня теперь был повод для щастья и радости. Ко мне едет Васёк. Васёк Кургузов. Сын Тёти Тани из Могилёва. Когда-то, лет сорок назад, моя мама отдыхала в пионерском лагере, и играла в весёлые пионерские игрища с девочкой Татьяной. Вместе с ней мама прыгала в мешках, бегала стометровку, держа в руке столовую ложку с сырым яйцом, и пела „Взвейтесь кострами“ — в общем, оттопыривалась по-пионерски. После окончания смены девочка Татьяна уехала в свой Могилёв, и начала писать моей маме трогательные письма, начинающихся со слов: „С пионерским приветом пишет тебе Таня из совецкой республики Белоруссия“. Второй раз подруги увиделись лет через тридцать, когда девочка Таня из Могилёва родила подряд две двойни от белорусского мужчины-алкоголика, и все четверо её отпрысков успели вырасти и наглухо спиться. Младшую двойню звали Витёк и Васёк, и мне, откровенно говоря, было на них сильно похуй, потому что оба они были страшные как голод, и первая их фраза при виде меня была „У тебя деньги есть?“ Собственно, этим мне Васёк и запомнился. И вот теперь он едет ко мне в гости. Почему ко мне? На этот вопрос мама тоже ответила. Васёк едет не один. Он едет с мамой, папой, братом и двумя сёстрами. И вся эта гоп-компания у мамы в квартире, конечно же, не помещалась. Поэтому Васька было решено расквартировать у меня дома.

Я немного подумала, а потом перезвонила маме:

— Мама, а тебе не кажется, что логичнее было поселить у меня девочку? — Задала я маме коварный вопрос.

— Подумала. — В голосе мама всё ещё слышался укор. — Подумала. Васёк — парень неплохой. Да что там неплохой — он ого-го какой парень. Такой тебе и нужен. И ты Васе нравишься. Пусть у тебя поживёт, приглядитесь друг к другу получше…

После этих слов я забыла о вежливости и заорала:

— Ну, во-первых, Васино „ого-го“ можешь оставить себе, у меня и поогогошнее есть, во-вторых, я не старый пидор, чтобы кидаться на тощих рахитов-алкоголиков, и в-третьих, я в рот ебала всю эту узбекскую пиздобратию, вместе с твоей тётей Таней! Никаких Васьков мне тут не нужно, ясно?!

— Ясно. — Тихо ответила мама, и положила трубку.

На минуту мне стало стыдно, а потом это прошло. Вот уж радость какая, блять. Васёк. Кургузов. Нравлюсь я ему. Не иначе, тётя Таня моей маме в уши поссала. Надо ж ей своих упырей пристроить в Москве. С тётей Таней мы разошлись во мнениях лет пять назад, когда в ответ на её реплику: „Ты неправильно воспитываешь своего сына, это тебе говорю я — мать четверых детей“, я ответила: „Мать четверых алкашей, дура ты ебанутая“. После чего тётя Таня стала изрыгать на меня всяческие проклятия, параллельно ставя мне в пример своих дочерей, одна из которых в этот момент пила шестнадцатую рюмку водки. Мне эти проклятия не понравились, и я побила мамину пионерскую подругу двумя крышками от кастрюль. Тётя Таня, помнится, опечалилась, пожелала мне скорейшей гибели от венерических болезней, получила от меня в ответ увесистый поджопник, и с тех пор мы с ней больше не виделись. Равно как и с членами её семьи. Воспоминания накатили на меня волной, я вдруг остро пожалела своего папу. Ведь папа мой ни в чём не виноват. А теперь ему предстоит минимум две недели (на меньший срок семейство Кургузовых никогда не приезжало) жить среди шести алкоголиков. Даже для папы это было многовато. Папа у меня один, и я, как его дочь, обязана позаботиться о сохранении его душевного равновесия.