Лихорадка - Герритсен Тесс - Страница 11

Клэр села рядом с ним, положив ноги на журнальный столик, так же, как он. Большие ноги и маленькие ножки, с умилением подумала она. У Ноя так вымахала ступня, что по сравнению с ее ножкой казалась просто комичной.

На телеэкране невообразимо толстый Гомер носился туда-сюда в цветастом гавайском платье и набивал рот едой.

Ной снова рассмеялся, Клэр тоже. Именно так ей и хотелось провести остаток вечера. Они будут вместе смотреть телевизор, жевать попкорн вместо ужина. Она склонилась к сыну, и они нежно соприкоснулись головами.

— Прости, мам, — извинился он.

— Ничего страшного, милый. Извини, что не смогла приехать за тобой вовремя.

— Звонила бабушка Эллиот. Совсем недавно.

— Да? Она хотела, чтобы я перезвонила?

— Думаю, да. — Некоторое время он молча смотрел на экран, хотя уже пустили рекламу. Потом сказал: — Бабушка хотела узнать, как мы сегодня.

Клэр озадаченно взглянула на сына.

— А что такое?

— Сегодня день рождения папы.

На экране Гомер Симпсон, все в том же цветастом гавайском платье, угнал фургон с мороженым и несся на нем с бешеной скоростью, всю дорогу жадно уписывая сладкую добычу. Клэр рассеянно смотрела мультик, думая о своем. «Сегодня твой день рождения. Прошло всего два года после твоей смерти, а мы уже начинаем по кусочкам, по крохам терять память о тебе».

— О, боже, Ной, — прошептала она. — Даже не верится. Я совсем забыла.

Она почувствовала, как его голова тяжело опустилась ей на плечо. И он произнес тихо и пристыженно:

— Я тоже.

Из своей спальни Клэр перезвонила Маргарет Эллиот. Она всегда любила свекровь, и с годами нежность к ней возросла настолько, что Маргарет стала для нее гораздо ближе, чем ее собственные, холодновато-надменные родители. Иногда Клэр казалось, что любви и страсти ее научила именно семья Эллиот.

— Здравствуй, мама. Это я, — приветствовала ее Клэр.

— В Балтиморе сегодня семнадцать градусов и солнечно, — отозвалась Маргарет, и Клэр невольно рассмеялась.

С тех пор как она переехала в Транквиль, сравнение погодных условий стало для них дежурной шуткой. Маргарет очень не хотела, чтобы они покидали Балтимор. «Ты даже не представляешь, что такое настоящий холод, — говаривала Маргарет, — и я буду постоянно напоминать тебе о том, что ты покинула».

— А здесь два градуса, — послушно отрапортовала Клэр. Она выглянула в окно. — Будет еще холоднее. И темнее.

— Ной передал тебе, что я звонила?

— Да. И у нас все в порядке. Правда.

— Точно?

Клэр промолчала. У Маргарет был особый талант угадывать настроение собеседника по одной лишь интонации, и сейчас она уловила некоторую фальшь в голосе невестки.

— Ной сказал, что хочет вернуться, — продолжила Маргарет.

— Но мы только что переехали.

— Ты в любой момент можешь передумать.

— Не сейчас. Я здесь слишком во многое вложилась. В новую практику, в дом.

— Это ведь только материальное, Клэр.

— Нет, все это я делала для Ноя. Я должна остаться здесь ради него. — Клэр немного помолчала, вдруг осознав, что при всей своей любви к Маргарет испытывает некоторое раздражение. Она уже устала от мягких, но настойчивых намеков на то, что ей следует вернуться в Балтимор. — Ребенку всегда нелегко начинать с нуля, но он приспособится. Он еще слишком мал и сам не знает, чего хочет.

— Что ж, думаю, ты права. Ну, а как ты? Тебе самой все еще хочется там жить?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что знаю, как нелегко пришлось бы мне самой на новом месте. Без друзей, без родных.

Клэр посмотрела на себя в зеркало. Ее усталое лицо. Отражение ее спальни, на стенах которой по-прежнему висят картины. Это всего лишь скопище мебели, место для сна, а не уголок родного дома.

— Вдове нельзя без друзей, Клэр, — заметила Маргарет.

— Может быть, отчасти потому я и уехала.

— Что ты имеешь в виду?

— Там я для всех была только вдовой. Я приходила в свою клинику, и меня встречали грустные сочувствующие взгляды. При мне коллеги боялись смеяться или травить анекдоты. И никто, никто и никогда не осмеливался заговорить о Питере. Все как будто решили, что при одном только упоминании его имени я разрыдаюсь.

В трубке воцарилось молчание, и Клэр вдруг пожалела о том, что разоткровенничалась.

— Это не значит, что я перестала скучать по нему, мама, — тихо произнесла она. — Я вижу его всякий раз, когда смотрю на Ноя. Сходство между ними просто поразительное. Я как будто наблюдаю, как взрослеет Питер.

— Да, насчет сходства ты права, — согласилась Маргарет, и Клэр испытала облегчение, что в речи свекрови сохранились теплые нотки. — Питер был довольно трудным ребенком. Кажется, я тебе никогда не рассказывала, что он вытворял в возрасте Ноя. Озорство передалось Ною именно от него, Питера.

Клэр расхохоталась. «Да уж, точно не от меня, занудно-добропорядочной матери, самым серьезным преступлением которой была просрочка техосмотра».

— У Ноя доброе сердце, но ему ведь только четырнадцать, — по-дружески предупредила Маргарет. — Не воспринимай его проделки как катастрофу.

Позже, когда Клэр спускалась вниз, она уловила запах горелых спичек и подумала: «Ну вот. Проделки не заставили себя ждать. Он опять накурился тайком». Она пошла на запах, к кухне, и застыла в дверях.

Ной держал в руке зажженную спичку. Увидев мать, он тут же погасил огонь.

— Я больше не нашел свечей, — сообщил он.

Она молча подошла к столу. Ее глаза наполнились слезами, когда она увидела замороженный торт, который сын достал из холодильника. На одиннадцати свечах танцевали язычки пламени.

Ной чиркнул новой спичкой и зажег двенадцатую свечу на торте.

— С днем рождения, папа, — тихо произнес он.

«С днем рождения, Питер», — подумала она и смахнула слезы. Вместе с сыном они задули свечи.

4

Госпожа Горацио собиралась проткнуть лягушке спинной мозг.

— Им совсем не больно, если сразу проникнуть в стволовую часть мозга, — объясняла она. — После того как вы введете иголку в основание черепа, слегка пошевелите ею, чтобы разрушить все нервные пути, ведущие к мозгу. Это парализует животное, прекращает сознательную жизнедеятельность, но спинномозговые рефлексы сохраняются, и их можно изучать. — Учительница опустила руку в банку и достала оттуда извивающуюся лягушку. Другой рукой взяла препаровальную иглу. Огроменную.

Сдерживая приступ тошноты, Ной сидел, не шелохнувшись, за своей партой в третьем ряду. Он старался держать ноги непринужденно вытянутыми, на его лице застыло скучающее выражение.

Он слышал, как заерзали на стульях одноклассники, прежде всего девчонки. Сидевшая справа от него Амелия Рейд в ужасе прикрыла рот рукой.

Он медленно обвел взглядом класс, при этом мысленно давая каждому ученику прозвище. Ботан. Врун. Жополиз. За исключением Амелии Рейд, ни один из них не вызывал в нем симпатии, ни с кем ему не хотелось завязать дружбу. Впрочем, и с ним никто не хотел дружить, но это его мало волновало. Может, маме и нравится этот городишко, но он не собирается задерживаться здесь надолго.

«Вот только школу закончу — и валить отсюда, валить куда подальше».

— Тейлор, хватит ерзать, сосредоточься, — велела госпожа Горацио.

Ной покосился в сторону и увидел, что Тейлор Дарнелл вцепился в парту обеими руками, уставившись в свой листок с контрольной работой, которую раздали после проверки сегодня утром. Госпожа Горацио вывела на ней красным маркером жирную «двойку» с плюсом. Листок был изрисован злобными каракулями Тейлора. Рядом с унизительной отметкой он написал черными чернилами: «Чтоб ты сдохла, госпожа Говняцио!».

— Ной, ты внимательно смотришь?

Ной покраснел и перевел взгляд на учительницу. Госпожа Горацио подняла лягушку и держала ее в руке, чтобы всем было видно. Казалось, подносить иглу к голове лягушки для нее сущая радость. С сияющими глазами и приоткрытым от удовольствия ртом она вводила иглу в ствол мозга. Задние ножки лягушки заметались, перепончатые лапки задергались от боли.