Домой до темноты - Маклин Чарльз - Страница 52

Она оказалась выше, чем я представлял, либо такое впечатление создавала хитроумная прическа, в какую были уложены ее волосы (светлее и курчавее, нежели на фото).

Просто удивительно, как меня оглушило, каким неготовым я оказался к мигу, который так часто предвкушал. Я был сражен не столько ее внешностью, полностью отвечавшей моим грезам, сколько самим фактом ее реального существования, подтвердившим то, что уже знало сердце. Я признал в ней ту, кого любил.

Это стало сногсшибательным откровением.

Джелена меня не видела. Я не знал, что сделать: помахать ей, окликнуть или взлететь по лестнице, пересечь улицу и спуститься на ее платформу? Завороженный, я боялся шевельнуться, чтобы не разрушить чары. Проходившие мимо люди воспринимались как размытые тени.

Потом вдруг я заметил мужчину, стоявшего за чугунной колонной в конце платформы. Казалось, он тоже наблюдает за девушкой. Разглядеть его не удалось. Это мог быть кто угодно.

Поезд я услышал за секунду до того, как он загрохотал по разделявшему нас пути. Я вскочил, Джелли подняла голову, и на миг наши взгляды встретились.

Она не улыбнулась, в лице ее ничто не изменилось. Лишь в испуге или удивлении напряглись плечи — единственный знак, что она меня узнала. В следующее мгновение нас разлучил экспресс на Кони-Айленд.

Казалось, он будет тянуться вечно. Я тщетно пытался разглядеть ее сквозь яркое мельканье вагонных окон.

Когда платформа открылась, я уже мчался к выходу на Макдональд-авеню. Но Джелли исчезла.

— Вы сказали, в доме было пианино.

Она кого-то выгораживает или чего-то боится, думал Кэмпбелл.

— Старый инструмент, — кивнула Грейс. — Он до сих пор в гостиной. Джун любила поиграть. Талантливая была, выдумщица.

Что если Эрнест Ситон уже вышел на старуху? Тогда она передаст ему каждое слово. Может, рассказать ей о недавних убийствах, которые наверняка связаны с событиями в «Небесном поместье»? Нет, пока рано.

— Мальчик унаследовал музыкальные способности? — спросил Кэмпбелл.

— Эрни? — улыбнулась Грейс. — Он вовсе не любил музыку. Совсем еще клоп, а уже заткнет уши и воет, даже если кто-нибудь рядом напевает. Хотя слух имел идеальный, проверяли.

Стилуэлл сказал, что сирота ассоциировал Моцарта с дохлыми мухами. Похоже, Грейс не в курсе, какой диагноз поставил доктор.

— Наверное, тяжело ему приходилось.

— Иногда, — не сразу ответила старуха. — Он был одиночка. С людьми сходился трудно, да и не нуждался в них. Другие дети считали его странным.

— Я в смысле воздействия музыки.

— Я поняла. Если включали пластинку или радио, он бесился, а папаша говорил: «Выкрутасничает», и делал погромче.

— Но вы-то знали, что для него это подлинное мучение.

Грейс кивнула:

— Помню, как-то раз Джун занималась в гостиной, все мусолила один и тот же кусок, а потом вдруг что-то как грохнет! Я влетела и вижу: крышка захлопнута, она склонилась над пианино, которое еще гудит… Эрни весь багровый и так исподлобья зыркает… Я аж струхнула. Ясно, что это было, но Джун все обернула в случайность. Не выдала его.

Он изгой по природе, думал Кэмпбелл, умен и вовсе не сумасшедший, но предрасположен к психозу и вряд ли способен испытывать угрызения совести или понять чувства других…

— Какая музыка была, не помните?

— Смеетесь, что ли?

Кэмпбелл оглядел пустую кофейню, затем подался вперед и чуть фальшиво просвистел начальные такты «К Элизе». Старухины брови съехались домиком, челюсть отвисла.

— Господи твоя воля, как вы догадались-то?

Кэмпбелл не ответил. Пусть сама подумает.

— Вы должны помочь найти его, Грейс.

Глаза ее увлажнились.

— Я уже сказала все, что знаю… и больше, чем надо.

— Имя «Страж» вам что-нибудь говорит?

— Нет. — С ответом старуха не замешкалась.

— Есть вероятность, что Эрнест, которого вы любили и воспитывали, стал опасен. Вы поможете ему…

— Ничего я его не воспитывала. Не ясно, что ли?

Не выдержав, она закрыла руками лицо и тихо разрыдалась. Кэмпбелл дождался, когда она успокоится, и спросил:

— Он вам звонил?

— Извините, не могу… мне пора.

Грейс сунула в карман розовый телефон, потянулась за веселенькими костылями и неловко встала; губы ее собрались в нитку, точно у старого упрямого пони.

Разбередил старуху. Жалко ее.

Заплатив по счету, Кэмпбелл вышел на парковку. Грейс тыкала ключом в дверцу древнего черного «форда», но дрожащие руки не давали попасть в замок.

— Позвольте мне, — сказал Кэмпбелл.

Грейс неохотно отдала ключ.

— Вы женаты, мистер Армур?

Кэмпбелл улыбнулся и показал левую руку с обручальным кольцом на безымянном пальце.

— В августе будет четыре года. У нас дочка Эми. — Он открыл дверцу.

Грейс закинула костыли в машину и взгромоздилась на сиденье. Достав из бардачка пачку «Ньюпорт лайте», она выбила сигарету, закурила и уголком рта выпустила струйку дыма в сторону от Кэмпбелла.

— Вот и езжайте к ним. — Она взглянула на сыщика. — Домой. Не лезьте в это дело.

— Сначала найду Эрнеста Ситона. — Кэмпбелл пригнулся к окну. — Я хочу спросить его об убийстве Софи Листер и Сам Меткаф. Если передумаете, позвоните — мои телефоны у вас есть.

Старуха снова затянулась.

— Не надо было говорить с вами вообще.

— Иначе еще кто-нибудь пострадает. Может, он вас послушает.

Старуха смотрела перед собой; потом носом выпустила дым и помахала рукой, разгоняя его. Ее лицо, наполовину освещенное солнцем, отливало нездоровым блеском. Зажав в губах сигарету, она повернула ключ зажигания и, не глядя на Кэмпбелла, глухо проговорила:

— Он не знает.

51

Думая о ланче, инспектор Морелли топтался посреди пустой гостиной в квартире Сам Меткаф. Третий день он сидел на диете и теперь мечтал о бифштексе по-флорентийски и салате, какие подавали в его любимом семейном ресторанчике неподалеку от Порта-Романа. Задача избегать углеводов осложнялась тем, что он еще не оповестил Марию о своем желании сбросить вес.

По обнародовании новости его ждал прищур темных глаз.

Инспектор сам не знал, зачем он здесь. Случайно оказавшись в Олтрарно, он проезжал мимо квартиры Сам и решил еще разок ее осмотреть. Узнаю, когда что-нибудь найду, сказал себе Морелли, открывая окно, чтобы немного проветрить душную комнату.

Значит, молодая американка, которую впервые он увидел в Линце на столе морга, большую часть своей взрослой жизни называла домом вот эту дыру. Ее вещи отправили на прошлой неделе. Оставшаяся рухлядь принадлежала хозяину квартиры. Будто и не было человека на свете. Чтобы уловить печаль, витающую в трех пустых комнатах, надо знать историю бывшей жилицы, думал Морелли. В воскресенье сюда въедет новый постоялец.

Инспектор вспомнил мучительный телефонный разговор с родителями погибшей. Необходимость извещать родственников его коллеги считали самым паршивым, что есть в полицейской службе, к чему нельзя привыкнуть. Морелли же полагал, что разговор с теми, кто знал и любил жертву, очень помогает в работе. Он рассчитывал сообщить семье Меткаф об успехах в расследовании, однако отчет австрийских экспертов не обнадеживал.

Непостижимо, но убийца оставил вагон чистым, как и грот «Дома Нардини». Ни намека на следы. Подонка, натворившего дел в поезде, венская пресса окрестила «мастером смерти» — метко, но что толку?

Морелли прошел в туалет. Он заглянул под старомодную ванну на медных лапах и в шкафчик для лекарств; затем пошарил за сливным бачком, снял крышку и спустил воду. Его люди уже обыскали всю квартиру. Вряд ли они что пропустили.

Инспектор нахмурился своему отражению в зеркальной дверце шкафчика и, предаваясь грезам о чешке Гретхен, ополоснул руки и лицо. По телефону его пассия предложила устроить романтический уик-энд в Париже. Идея-то неплохая. Вот только как связать поездку со службой? Кстати, есть отличный повод для зарубежной командировки: нужно переговорить с Лорой Листер. Поведение в Париже ее муженька — большой знак вопроса.