Домой до темноты - Маклин Чарльз - Страница 47

Теперь он в этом уверен.

Наваждение исчезло, комната опустела, но дверь не закрывалась, словно ее удерживали изнутри. Упершись плечом в косяк, Страж потянул ее изо всех сил, и тогда дверь вдруг легко захлопнулась, а он опрокинулся навзничь. Оглушенный, он лежал на пустой площадке, на миг переполнившись восторгом полнейшей уверенности.

Он понял, что оправдан.

Не каждому повезет найти свою стезю. Вначале надо понять и принять насмешку, скрытую в сути любого прогресса: в принципе, развития не существует. Страж раскусил истинный смысл своей жизни лишь после того, как его настигло прошлое, которое ему велели забыть.

Теперь он понял: как ни старайся, другим не станешь. Можешь сколь угодно перетасовывать карты, полагая, что тем самым изменил сдачу банкомета; можешь приноравливаться к изменяющимся обстоятельствам, воображая, будто растешь нравственно и духовно. Можешь гнаться за богатством и счастьем, можешь исповедовать евангелия самосовершенствования и возрождения, можешь завернуть свою веру в стяг — все это самообман. От колыбели до могилы ты останешься неизменным.

Единственная задача — быть самим собой.

Знаешь, что я думаю? Наверное, стремление отомстить всегда жило в тебе… но ты этого не сознавал, пока был кем-то другим.

Еще два года назад его жизнь была иной — тихим и относительно успешным прозябанием, основанным на лжи. Он был невидимкой. Никто не знал его настоящего имени, его подлинного происхождения. Он никогда не говорил о том, что с ним стало после смерти родителей, когда все мгновенно и окончательно рухнуло, когда из идиллического отрочества на груди любящей семьи его швырнуло под опеку равнодушной бездетной пары. Прибытие в среду новых «родичей» сопровождалось сожжением прошлого. Ему не разрешили взять что-нибудь из старой жизни. Ни семейных фотографий, ни книг, ни писем, ни игрушек — никаких воспоминаний. Ему запретили говорить и даже горевать о том, что случилось.

Той ночью в тебе что-то умерло… Знаю, дружище, я же там был и все это не раз слышал. Не пора ли нам к чертям убраться из этого мавзолея?

Когда два года назад умерла бабушка, он хотел слетать в Нью-Йорк попрощаться с ней (в то время он жил в Европе), но потом решил — бессмысленно. Зачем ворошить воспоминания, отданные кому-то другому? С бабкой он общался по телефону, она оставила ему солидную сумму, а Грейс Уилкс переслала кое-что из ее личных вещей. Среди них оказалось неотправленное письмо, написанное рукой матери. Старуха хранила его все эти годы.

Письмо изменило его жизнь.

Брелоком Страж посветил в чулан под лестницей, где прятался той ночью. Конус голубоватого света поочередно выхватывал запыленные предметы: швабру, сковородку, кипу старых журналов «Лайф», щербатые теннисные ракетки…

Письмо стало сигналом побудки. Оно придало жизни новый смысл, указало обратный путь к своему давно утраченному «я». Оно позвало домой.

Через прихожую Страж вошел в бывшую гостиную. Старого телевизора в углу не было, но два кресла стояли на месте. Сдернув чехол, Страж сел в то, что было ближе к двери, и поискал за подушками пульт. Нету.

Эй, чего я узнал-то.

Чернавка говорила про дискотеку «Скарлеттс», верно? По сведениям торговой палаты Вестхэмптон-Бич, этот клуб закрылся еще в восьмидесятых. Забавно, да?

Из нагрудного кармана рубашки Страж достал мобильный телефон и направил его, словно пульт, на воображаемый экран; потом он резко взглянул налево, где прежде под окном стоял кукольный домик.

Затем перезвонил Грейс.

Выезжая из Кэмпден-Хилл-Плейс, я мельком увидел Лору на крыльце, а затем мы свернули налево и влились в поток машин на Холланд-Парк-авеню, двигавшихся в сторону Шепердз-Буш.

— Пожалуй, нам лучше проехать по Марлоз-роуд, — сказал Майкл и посмотрел на меня в зеркало. — Все в порядке, мистер Листер?

Он занял ряд для разворота и притормозил. Сняв наушники, я набрал номер шурина.

— Мистер Листер? — Не получив ответа, Майкл бросил тяжелый «мерседес» на разворот.

Уилл ждал моего звонка и ответил после первого гудка:

— Ты где?

— На пути в аэропорт.

— Думаешь, это разумно?

— Ты знаешь, почему я еду. Кэмпбелл разыскал особняк с рисунков и сайта — это родной дом Стража в Коннектикуте.

— Я не о том.

Узнав о синестезийной версии, Уилл скептически отнесся к возможности идентифицировать психопата по малоизученному неврологическому отклонению. Но потом отдал должное Кэмпбеллу, благодаря которому «некто на планете» за неделю обрел имя и местоположение, а вскоре покажет и лицо.

Я вздохнул:

— Ты прав, есть кое-что еще. Я беспокоюсь за девушку. Думаю, она в опасности. Из-за меня.

Я не уточнял. Посвящать шурина в детали не хотелось.

— Тогда тем более надо оставить ее в покое.

Повисло молчание. Я представил, как доктор Каллоуэй сидит в своем кабинете и, сцепив руки на затылке, изучает потолок.

— Ладно, я понимаю, тебе неприятно это слышать.

Я уже поведал ему о своих чувствах к Джелене.

— Значит, ты влюблен в человека, которого в глаза не видел? Боюсь, это именно тот случай — воображаемое впечатление.

— Пускай, но мне кажется… будто мы всегда были знакомы. Мы угадываем мысли друг друга. Стоит о ней подумать, и…

Шурин меня оборвал:

— Угадывание чужих мыслей — это одна из самых распространенных иллюзий виртуального общения. Интернет переносит «родственные души» в иное измерение, что вполне согласуется с их расплывчатым представлением о жизни.

Я рассмеялся.

— Девушка тоже влюблена?

— Она не признается, но… полагаю, да.

— Собственные чувства легко вводят в заблуждение, — проговорил Уилл. Я понял, что мой ответ его встревожил. — Чем меньше знаешь человека, на которого проецируешь свои идеализированные мечты, тем сильнее им увлекаешься. Допустим, ты найдешь свою островитянку, но опасность в том, сумеешь ли ты понять, что у вас ничего общего. — Он замялся. — Или согласиться, если тебе скажут «нет».

Уилл пытался деликатно предупредить, что моя любовь к Джелли становится навязчивой идеей, граничащей с патологией. Я же осознал, что вовсе не нуждаюсь в его советах.

Мы помолчали.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Уилл уже другим тоном. — По-моему, девушка здесь ни при чем, дело в Софи. Ты все еще горюешь по ней, Эд. Поезжай-ка домой и постарайся во всем разобраться. Семья — единственное, что поможет тебе, а твоя поддержка нужна близким.

Чувство вины, кольнувшее в разговоре, не исчезло и потом. Но оно ничего не изменило. Я был абсолютно уверен, что принял верное и единственно возможное решение.

— Нужно ее найти, прежде чем это сделает он, — упрямо сказал я.

47

Кэмпбелл Армур не обращал внимания на сигнал вызова.

С ноутбуком на коленях он сидел на полу гостиничного номера; протащив курсор через ворота виртуального дома, сыщик поднялся на крыльцо и щелкнул по двери.

Глухо. Давай еще раз. На автопилоте повторяя процедуру каждые полминуты, он по телефону разговаривал с дочкой и одновременно поглядывал прямую трансляцию второго дня Уимблдона.

Визит в реальное поместье ошеломил. Туристские ботинки за дверью могли принадлежать только Стражу, значит, его ждали; ведь еще чуть-чуть, и он бы вошел в дом — от этой мысли сводило живот. Странно, но даже сейчас, когда он пытался проникнуть в виртуальный особняк, не исчезало противное чувство, что и там его поджидают.

— Погоди секунду, лапушка…

Внезапный перезвон дверного колокольчика отвлек внимание от событий на корте. Парадная дверь распахнулась.

— Ес-с-сть! — Кэмпбелл победоносно проткнул кулаком воздух.

Пультом он отключил звук телевизора и сказал в трубку:

— Папе нужно идти, милая. Я тебя люблю. Маме привет, скажи, я потом перезвоню. Завтра увидимся.

Захлопнув мобильник, Кэмпбелл отправил в рот горсть чипсов и впервые вошел в виртуальный дом.

Снимки поместья убедили, что особняк на экране — точная уменьшенная копия дома, где прошло детство Эрнеста Ситона. Зловещая картинка не только впечатляла, но подтверждала способность синестета запоминать пространственные образы. Едва сыщик переступил порог, как возник эффект «шагов», известный по рассказу Эда. Кэмпбелл очутился в сумрачной прихожей, которую утром разглядывал сквозь кошачий лаз. Только здесь не было пыли и туристских ботинок.