Домой до темноты - Маклин Чарльз - Страница 27

Гудки прервались, я нажал кнопку повтора.

Потом тяжело опустился в кресло и закурил. Я старался уверить себя, что все это понарошку — фантазия, игра воображения. Однако текст сильно превосходил сравнительно невинные действия пары в окне. Титры на экране вызывали все большее омерзение, и я вдруг с ужасом понял: они передают то, что происходит сейчас, вживую, на моих глазах.

Они превращали меня в соучастника действия.

Телефон Сам вновь отозвался гудками.

Ну же, ответь, вслух просил я, ты должна ответить.

с: хочу видеть твое лицо, повернись ко мне с: не смей отворачиваться… смотри на меня, сука к: что ты делаешь… не надо… мне больно!

с: мяхкая белая шея, ммммм, ох ты, буто лебединая… она и впрямь пре лесть… чу ешь ее страах? на, отведай его…

с: сжимаю твое горло… смотр в глаза к: прошу, хватит… я не могу дышать с: небесные врата… отворены… отведай… слов в железной шелухе к: НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО

Телефон Сам ответил.

Сквозь шум поезда я расслышал глухие звуки борьбы, перемежаемые задавленным скулящим визгом, от которого бросало в дрожь. Я опоздал.

Резкий удар, затем шорох и отвратительный булькающий звук, похожий на хлюпанье стоматологического слюноотсоса. Потом все стихло.

Он ее душил, душил насмерть.

Я заорал в телефон… Не помню, что я кричал, не знаю, слышал ли кто меня. Казалось, нечто драгоценное выскальзывает из рук, а я не могу ничего сделать, чтобы не дать ему упасть и разбиться на тысячу кусков.

Связь прервалась, а я все вопил. Помню, я подумал: вот так, наверное, это было с Софи.

Зазвонил гостиничный телефон. Не представляясь, Морелли сообщил, что австрийские полицейские встретят поезд, через две минуты прибывающий в Линц. Я уже знал, что их ждет, но ничего не сказал.

Еще надеялся: вдруг поспеют вовремя.

В глазах мутилось, Сам теряла сознание. Казалось, поезд притормаживает. Городские огни за окном вспыхивали все реже, словно тоже останавливались, подъезжая к станции.

Потом они исчезли, и медленно сгустился мрак.

В последний миг возникла яркая объемная картинка из детства: ей семь лет, она на солнечной веранде их летнего дома на озере Мичиган… рядом мама и папа… на плече устроился мистер Синяя Птица… все хорошо…

Несомненно, это мгновенье наивысшей свободы.

На экране женщина нежно поцеловала любовника и отошла от окна. Перегнувшись через подоконник, мужчина посмотрел в ночное небо, словно любуясь звездами, правдоподобно зевнул и закрыл ставни. Раут закончился.

Через секунду свет в спальне погас.

Вновь тихо заиграло смолкшее пианино, аккомпанируя женскому голосу, который на немецком пел «Колыбельную» Брамса: Guten Abend, Gute Nacht.[61]

Распахнулась парадная дверь темного дома.

Я дважды по ней щелкнул и тотчас оказался в гостиной из альбома Софи, где два кресла стоят перед маленьким телевизором. Сейчас вместо сцены из «Завтрака у Тиффани» на экране ожил интерьер купе.

Меня заворожила дерганая зернистая картинка, в которой то и дело пропадал фокус — камера панорамировала с верхней полки на нижнюю. Затем под навязчивые звуки второй части колыбельной она медленно отъехала и показала распростертое на полу тело Сам.

Она была одета, голова ее завалилась на плечо, обнаженная рука тянулась к мобильнику, который в нескольких дюймах лежал под лесенкой.

Morgen frith, wenn Gott will, wirst du meder geweckt.

В этом слышалась намеренная издевка. «Утром ты вновь проснешься, если того пожелает Господь…» — пел ангельский голос; он то взлетал, то снижался, а камера наехала на остекленевший глаз и вывалившийся язык, затем опустилась к темному пятну на юбке. Я отвернулся.

Только сейчас я заметил, что перед телевизором кто-то сидит.

Света от мерцающего телеэкрана хватило, чтобы увидеть: одно кресло занято. Были видны лишь затылок человека и его рука на подлокотнике. Мне стало дурно, когда я вдруг понял: это я наслаждаюсь представлением.

Курсор не давал приблизиться к креслу. Будто насмотревшись, «Эд Листер» пультом выключил телевизор.

Экран ноутбука погас.

28

Протяжно вздыхая тормозами, ночной экспресс втягивался на станцию, и Страж в последний раз окинул взглядом купе. Он уже все прибрал: мобильник и туфли Сам (каблук одной оцарапал ему голень) вместе со своим ноутбуком и наушниками затолкал в рюкзак, а труп оттащил в уборную. Пришлось взгромоздить его на тело Линды — иначе не закрывалась дверь.

Он взял ее ноутбук. На решение оставались секунды.

Можно проскользнуть в коридор, вернуться в свой вагон и сойти с поезда вместе с другими пассажирами. Риск в том, что кто-нибудь может увидеть его в коридоре, а на платформе есть камеры наблюдения…

Второй вариант — уйти через окно. Верхняя фрамуга открывается внутрь, образуя щель в одиннадцать дюймов. Узковато, но пролезть можно. Он уже прикинул. Экспресс подходит к перрону правой стороной, окна вагонов смотрят на пути. Есть опасность что-нибудь сломать или вывихнуть — до земли добрых двенадцать футов.

Но имеется веревка. Еще бы выкинуть из башки сволочную мелодию.

Страж выбрал окно.

Он не понимал, что другие находят в музыке. Колыбельная вызвала неукротимую злость… Бледно-зеленые иголки пунктиром пронизывали синий стеклянный валик, крутившийся в голове. Музыка с ним что-то творила — даже приятнейшие мелодии разбивали мозг на зазубренные куски, ослепительно-белые или красные. От пищи любви тянуло блевать.

Но он знал как… Да уж, он умел воздействовать на публику через звуковой ряд. Страж улыбнулся, натягивая кожаные перчатки поверх резиновых. Сейчас некогда об этом думать.

Заклинив под окном лесенку, он привязал к средней перекладине конец полудюймовой нейлоновой веревки, на которой спустил в окно рюкзак и сумку с ноутбуком. Затем влез на столик и с ловкостью акробата головой вперед просунулся в оконную щель.

Ночной воздух на вкус был желтым.

Страж протащил себя по веревке и, когда ноги коснулись края окна, выполнил четкий переворот через голову. Но это было еще не все.

Не спускаясь на землю, он вновь подтянулся вверх, вцепился в оконную раму и развязал узел на перекладине: веревка скользнула на рельсы, лесенка свалилась в купе. Еще секунду Страж висел на окне, свободной рукой пытаясь прикрыть фрамугу, но тут в дверь купе постучали.

— Polizei. Machen Sie bitte auf[62] — послышался женский голос.

Страж разжал руку и грохнулся на пути. Видать, подсуетился Эд Листер, его денежки всех делают сговорчивыми. Вовремя он свалил.

Приземляясь, Страж неловко подвернул на шпале лодыжку. Левую ногу прострелило болью; ничего, ступать можно. Значит, не сломал и не вывихнул. Страж схватил поклажу в охапку и, пригнувшись, быстро захромал вдоль состава.

Впереди серебристую ленту путей окружали дома. Стало неожиданностью, что вокзал так близко к центру города. Укромная темнота расстилалась за головными вагонами.

До нее слишком далеко, открыто не пройдешь.

Страж нырнул под вагонную сцепку — глянуть, что там, с другой стороны состава. В тридцати — сорока ярдах справа виднелся конец платформы, а прямо на темных запасных путях стоял товарняк.

Из спального вагона донесся шум, низкий мужской голос по-немецки выкрикивал команды — наверное, обнаружили трупы. Значит, скоро пустят по следу собак. Пока он прикидывал шансы незаметно пробраться на запасные пути, сирены и мигалки возвестили о прибытии подкрепления.

Страж посмотрел на часы. Из поезда он связался с таксопарком «Вили-путешественник», который нашел в интернете, и заказал машину. Через пятнадцать минут она будет ждать его на Клостерштрассе. Если не подведет лодыжка, можно успеть.

В глаза ударил слепящий луч прожектора. Возникла мысль о полицейской облаве, но это был поезд, приближавшийся с южной стороны вокзала.