Любимый враг - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 35

Чэтер оказался человеком свойским, а также словоохотливым, когда услышал от Фонса, кто он и чем занимается и что от него, Чэтера, требуется в интересах миссис Рэннок. Он был ординарцем Рэннока в Афганистане и потом служил у него почти двадцать лет.

– И, полагаю, вы любили хозяина? – сказал Фонс.

– Да, сэр, мне хозяин нравился. Он был настоящий черт, но мне такие по нраву.

– Наверное, вы знали и мисс Делмейн?

– Пришлось, сэр. Но она была чертовкой, которая мне не нравилась. Она его погубила, навсегда и совсем, мистер Фонс. Он бы удержался на плаву, если бы не она.

– А вам известно что-нибудь о его отношении к леди Перивейл?

– Конечно, да, сэр. Я должен был носить лончель из Олбэни на Гровенор-сквер и обратно.

– А как вы думаете, она ему нравилась?

– Ну, наверное, в каком-то смысле, да. Он как раз тогда завязал с мисс Делмейн. Она уж чересчур себе позволяла. Там был еще один человек, боксер, которого она знала с детства, и он все время за ней увивался, а полковник не захотел этого терпеть. Но я не верю, хоть она и чертовка, будто промеж них что-то было, но ей обязательно хотелось, чтобы мой хозяин ее ревновал. Она такая была, все делала с подковыркой, знала свою власть над ним, и ей радость была не в радость, если он не мучился. И поэтому у них были стычки, и они расходились, и полковник клялся, что больше никогда в жизни ее не увидит.

– И после такой вот ссоры он стал ухаживать за леди Перивейл?

– Да, после. Он был просто сам не свой, когда увидел миледи в первый раз, потому что она похожа на Кейт. «Она самая прекрасная женщина на всем белом свете, такая же, как миссис Рэндалл в лучшие времена», – сказал он тогда. Он мне всегда все говорил, потому что мы жили в одной палатке, и я ухаживал за ним, когда у него бывали приступы малярии. – «Она богачка», – говорил он, – «и я поймаю райскую птицу за хвост, если женюсь на ней». Он, конечно, хотел на ней жениться и очень старался, даже карты бросил и пить перестал и порвал со всеми молодыми друзьями, которые вечно висли на нем, и начал новую жизнь. И никогда он так долго не держал себя в струне с тех пор, как мы вернулись из Индии. Но когда он понял, что из этого ничего не выйдет и леди Перивейл замуж за него не пойдет, он разъярился, как чёрт. А когда она уехала осенью в Италию, он опять стал играть и пить, и даже еще сильней, чем раньше, и всякие штуки вытворять и к декабрю уже помирился с Кейт, и они вместе укатили в Ниццу за неделю до Рождества, чтобы потом переехать в Аяччо.

– А почему вы не поехали вместе с хозяином?

– У меня было поручение от него. Он хотел отделаться от своей квартиры и мебели, и я должен был найти покупателя, но чтобы все это провернуть тихо, без огласки, потому что один заимодавец имел право продать его имущество в случае неуплаты долга.

– И вам это удалось?

– Да, я выручил для него кругленькую сумму, продал право на аренду и мебель. Хотелось бы узнать, где он сейчас и что стало с теми денежками.

– А много было?

– Шесть сотен и сорок фунтов. Три сотни за аренду в течение двух лет и триста сорок за мебель, так ее оценили.

– И он взял с собой все деньги, когда уезжал в Америку?

– Нет, он уплатил мне за полгода из расчета, что всего должен за полтора, и немного истратил на себя, но когда он уезжал с вокзала Ватерлоо, у него в бумажнике оставалось пять сотен и пятьдесят фунтов банкнотами.

– Банкнотами! А не помните, какими?

– Помню. Были две бумажки по сто фунтов и четыре по сотне, а остальные десятками и пятерками. Я записал номера, он мне сам продиктовал их.

– А у вас осталась запись?

– Наверное, копия сохранилась. Я списал номера для себя, потому что полковник был страсть как неаккуратен в этих делах и вполне мог потерять свой список.

– А почему он взял деньги купюрами?

– Ему сказали, что чековая книжка в Сан-Франциско ему вряд ли пригодится, а уж в Доусон-сити вообще будет ни к чему, а там он должен был купить меховую одежду и снаряжение и все, что нужно для рытья и еще много чего.

– А почему он решил ехать именно на Клондайк, не знаете?

– Один его приятель, янки, хотел там попытать счастья. А мой хозяин всегда любил приключения и никогда не боялся суровых условий и просто загорелся этим планом.

– Чэтер, – сказал Фонс очень проникновенно, – вы думаете, полковник Рэннок добрался до Клондайка? А в Доусон-Сити? А до Фриско? И даже в Нью-Йорк?

– Бог его знает, сэр! Но думаю, положение скверное.

– У меня есть основание полагать, что он не прибыл во Фриско в назначенный срок, чтобы отправиться далее вместе с приятелем, о котором вы говорите, с мистером Бамфордом. Этот Бамфорд и еще один приятель полковника отплыли без него.

– Я это знаю, сэр. Один джентльмен, мистер Холдейн, приходил ко мне разузнать о хозяине и говорил о результатах своего запроса.

– И это сообщение вас встревожило, Чэтер, да?

– Ну, мне, конечно, было не очень приятно это услышать, мистер Фонс. Но мой хозяин – тертый калач. Он мог передумать в последнюю минуту и не поехать туда. И мог опять вернуться к ней.

– Он этого не сделал, Чэтер. За это я ручаюсь.

– А что вы о ней знаете?

– Многое. Она приезжала на вокзал Ватерлоо, чтобы проводить вашего хозяина?

– Только не она! Они поссорились еще в Париже, и он ее там оставил одну, пусть, мол, сама добирается домой.

– Вы сказали «домой»? Разве у нее есть дом в Лондоне?

– Нет, у нее после Эбби Роуд своего дома никогда не было. Она жила в меблированных комнатах возле Чейн Уок до отъезда в Ниццу.

– Приличные комнаты?

– Да, самолучшие.

– И она не провожала хозяина, когда он уезжал в Саутхэмптон на пароходе?

– Но он не на пароходе туда уезжал, а накануне борнмутским экспрессом.

– В четыре пятьдесят пять?

– Да.

– Он собирался заночевать в Саутхэмптоне перед отплытием за океан?

– Наверное. Он мне не рассказывал о своих планах. Только он мне показался как бы не в себе и все молчал.

– Он обещал вам написать из Америки?

– Да, и сразу же, как приедет. Хотел мне дать еще одно поручение.

– Не знаете, есть ли у полковника Рэннока друзья в Саутхэмптоне?

– Сказать точно не могу. Он знался летом с яхтсменами, но в марте таким людям там делать нечего.

– Миссис Рэннок встревожена отсутствием писем от сына. Он не писал все эти десять месяцев. Как вы думаете, это обстоятельство должно вызывать тревогу?

– Да, мистер Фонс, думаю, что так. Хозяин всегда любил мать, по-своему, конечно. Он мог отобрать у нее последний соверен, у бедной старой леди, когда ему приходилось туго, но он был к ней привязан. По-своему, конечно. Но не думаю, что он заставил бы ее страдать из-за отсутствия писем, если в состоянии был держать перо. Уверен, что он не смог бы так поступить.

– Ладно, Чэтер, мы должны прибегнуть к телеграфу и выяснить все, что сможем, в Доусон-Сити. А теперь скажите, что вообще вы думаете о миссис Рэндалл, она же Делмейн? Судя по вашим словам, она стервочка. Как вы думаете, она действительно привязана к полковнику?

– Уверен, что она его почитает, на свой лад, конечно. Я – ну, было письмо, которое она ему послала после их самой большой ссоры, они не виделись почти два года. Я не мог удержаться и прочел его. Случайно его подобрал и хочу вам сказать, это письмо лед бы растопило.

Но оно пришло как раз тогда, когда полковник вовсю приударял за леди Перивейл, и не обратил на него внимания.

– Но потом он вернулся к ней. Не устоял, а?

– Да, наверное, так и было, сэр. Но он провел очень много времени с такой неподдающейся особой, как леди Перивейл, так что бойкая и простая женщина, вроде Кейт Делмейн, опять могла привлечь.

– А вы не думаете, что она обманывала его? Не думаете, что на самом деле ей нравился тот боксер, как его, между прочим, зовут? Болиско, что ли?

– Да, сэр, Джим Болиско. Нет, он ей нисколько и никогда не нравился, этакая грубая скотина, заносчивый урод. Но она знала его с детства, потому что ер родные были из самых низов – отец держал небольшой кабачок по дороге в Бэттерси и не так-то легко женщине отделаться от подобных приятелей. Сэр Хьюберт Уизернси тоже привечал Болиско, и он иногда обедал на Эбби Роуд, а полковник его просто терпеть не мог. Нет, не верю я, что он хоть когда-нибудь хоть чуточку нравился Кейт. Хотя иногда мне казалось, что она его боится.